Медовый месяц

Роман

Краткое предисловие автора сборника

Автор этого сборника не является членом союза писателей России. Но группа писателей Ульяновской области выступила учредителями «Союза Русских писателей». Русскими писателями мы назвали наш небольшой союз не по национальному признаку (Заместитель председателя нашего союза по национальности татарин). Названием «русских» мы подчеркнули нашу приверженность русской классической литературе и наши взгляды на нынешнее состояние союза писателей России. Давно первичная организация ульяновского союза писателей России приняла меня в свои ряды, но получать членский билет сегодняшнего союза я не стал.

С этого я начал своё предисловие потому, что хотел поведать читателям, что сюжеты и романа, и всех моих повестей и рассказов не вымышлены. Они хоть и не документальны, но взяты из реальной жизни. В первых двух главах романа все герои реальные и люди и события. Необязательно события случались с одним героем. Образы героев собраны, и события часто имели место быть с разными людьми. Но всё реально. Некоторых героев романа я только чуть изменил имена, а старался выписать моих героев реально. Читатели легко узнают в моих героях многих настоящих людей, моих дорогих сослуживцев. И поэтому приношу мои глубокие извинения, если кто из них выписан не совсем верно. Чуточку изменять характеры и поступки, как известно, в нашей классической литературе вполне допускается. А приношу я свои извинения опять таки потому, что одно дело желание и намерение, а другое дело достичь, воплотить желание и задуманное.

И последнее. Автор будет искренне благодарен читателям за самые строгие и критичные высказывания и оценки моих работ. 

А. Перепелятников

Глава I

Суббота в славном военно-строительном полку был  днём  учебным. После утренних мероприятий и завтрака в повседневной форме одежды роты выстраивались на  центральной аллее военного городка, производился развод в казармы и в учебные классы. Первые два часа учебного времени отводились, естественно, политической подготовке, затем проводилась боевая, строевая и производственная подготовка.

Замполит полка вологжанин подполковник Шишка распорядился, чтобы занятия по политической подготовке с комсомольским активом полка проводил комсорг  лейтенант Поляков. «Хоть раз в неделю секретарь комитета комсомола будет иметь возможность увидеть всех секретарей комсомольских организаций рот», — сказал он на совещании, отдавая распоряжение. Занятия этой группы он велел проводить в классе учебного центра полка и частенько на занятия этой учебной группы  наведывался  сам. Там он делал активистам полка кое-какие объявления, отвечал на их вопросы. А если тема занятий касалась Великой Отечественной, любил рассказывать ребятам разные истории из своей, короткой боевой биографии.

Небольшое барачного типа  здание учебного центра располагалось рядом со штабом части. Там  ИТР комбината ЖБИ, ДОКа, УАТ и других предприятий по вечерам постоянно вели обучение воинов строительным специальностям, обучали их правилам техники безопасности, принимали экзамены на повышение разрядов. В здании было три учебных класса. Один большой класс был   обставлен хорошей мебелью и красиво оформлен стендами. В нём на занятия можно было разместить до пятидесяти человек. Два другие были размером поменьше, а обставлены мебелью и оформлены стендами поскромнее.

В самую первую субботу января полк приступил к летнему периоду обучения. «К первому занятию надо подготовиться как можно лучше, могут приехать проверяющие из штаба Управления войск, а уж замполит полка мою учебную группу в такой день посетит  обязательно», — сказал себе Антон Поляков.  Несколько раз приступал он к написанию конспекта. Но лекция ни как не получалась. Он несколько раз проштудировал методическую разработку в «Советском воине», перечитал постановление ЦК КПСС о задачах на начавшуюся пятилетку. Но лекция всё равно получалась длиннющая из-за обилия цифр, не интересная самому политгрупповоду. Кое-как с третьей или четвёртой попытки написал он свой конспект, представил замполиту на утверждение и успокоился.

И вот после полкового развода, поздравления с началом нового учебного года, наставлений и постановки задач командования на новый учебный год, в  учебном классе собрались слушатели группы лейтенанта Полякова, и он приступил к занятиям.  Сначала Антон тоже поздравил своих слушателей с началом нового учебного года, объявил темы занятий, которые будут изучаться в новом учебном году, порекомендовал ребятам, какие работы Ленина им надо обязательно прочесть, желательно даже законспектировать, какие прочесть статьи из журналов «Советский воин» и «Агитатор», чтобы легче усвоить программу нового учебного года. Особое внимание обратил он на продолжение изучения решений Двадцать второго съезда КПСС.

В окно справа от своего стола он видел, как из штаба полка вышли замполит полка, пропагандист и секретарь партбюро. Офицеры несколько минут постояли на центральной аллее, потом разошлись в разные стороны. Антону хотелось, чтобы замполит зашел к нему именно сейчас, когда он излагал вводную часть, но подполковник, проходя мимо учебки, чуть приостановился, глянул на часы и поспешил дальше.

Антон, тем временем, перешел к изложению материала по теме занятий. Он объявил и продиктовал ребятам тему и учебные вопросы, делая после каждого предложения паузы и по несколько раз их повторяя.

Отопление в классе, как и во всём военном городке, было паровым, радиаторы отопления, как всегда, пылали жаром, поэтому в классе было очень душно.

Это обстоятельство вскоре привело к тому, что наш не выспавшийся политгрупповод сначала начал позёвывать, а вскоре у него стали предательски закрываться и глаза. Борясь с зевотой и непослушными глазами, лейтенант на несколько минут стал отходить от своего стола. Держа в левой руке  конспект, тыльной стороной указательного пальца, время от времени он стал потирать глаза, при перемещении по классу, делать резкие развороты назад, пытаясь взбодриться. Возле своего стола он открыл форточку, но слабый морозный ветер дул в то утро не в окна его класса, и свежая струя морозного воздуха не врывалась в окно,  не освежала голову бедного лейтенанта, и нахлынувшая на него сонливость ни как не проходила. Наоборот, его тело уже стала одолевать слабость, куда-то уходили силы. Текст конспекта  различался всё  хуже и офицеру, чтобы прочесть очередной тезис в конспекте, приходилось напрягаться.

Постепенно, вначале бодрый и звонкий его голос стал каким-то приглушенным, ноги стали настолько ватными, что при движении молодой человек уже слегка пошаркивал ногами по надраенному полу.

Не отдавая себе отчёта, с трудом продолжая диктовать слушателям материал по теме, лейтенант подошел к своему столу, положил конспект и тяжело сел на стул. Несколько минут, продолжая отчаянную борьбу с навалившимся сном, он ещё продолжал что-то говорить. Но вот его отяжелевшая голова медленно опустилась на кисть, лежавшей на столе левой руки, сами закрылись ни чего не видевшие глаза и он окончательно уснул.

На мгновение в классе установилась мёртвая тишина. Кто-то из слушателей хихикнул, потом, сидевший за первым столом комсорг первой роты  он же и заместитель секретаря комитета комсомола Виктор Рогатенко,  не громко сказал:

— Товарыш литинант!

Но Антон уже спал мертвецким сном и помощью своего зама не воспользовался. Видя это, Рогатенко поднялся с места, намереваясь подойти и разбудить лейтенанта, но окриком «погоди» его остановил Борис Смаков. В классе опять установилась абсолютная тишина. Ребята с интересом и недоумением во все глаза смотрели на своего политгрупповода. Через минуту раздался сигнал трубы, возвещавшей перерыв. В классе послышался лёгкий шумок. Но с места быстро поднялся Борис Смаков, резко развернулся назад, приподнял вверх с растопыренными пальцами обе руки и сказал: «Тшшш!». Все опять замерли, а Борис, жестикулируя обеими руками, безмолвно потребовал тихо выходить на улицу. Когда опустел  класс, Борис осторожно подошел к спящему лейтенанту, с минуту постоял, размышляя, что делать и направился на выход. Выйдя на улицу, он скомандовал Рогатенке ни кого в класс не впускать, а сам метнулся в свою роту.

Через несколько минут он прибежал с внештатным полковым фотографом Виктором Шутовым. Крохотная комнатка фотолаборатории Шутова находилась тут же в здании учебки, а потому в обязанности Виктора было вменено и  поддержание чистоты и порядка в здании. У него же, естественно, были и ключи от всех классов. По распоряжению Смакова_Шутов открыл оба малых класса. А Смаков подозвал к себе Рогатенку и о чём-то с ним посовещался.

Когда полковой трубач возвестил о начале второго часа занятий, Борис велел всем тихо зайти в класс, взять конспекты и перейти в классы малые. С первой по четвёртую роты – во второй, остальные заходи в третий класс», — скомандовал вдруг став решительным, требовательным и проворным стеснительно застенчивый Борис. Шутов класс со спящим лейтенантом закрыл на ключ, предварительно зашторив окна, и заперся в своей лаборатории.

Во втором классе стол преподавателя занял строгий и чрезвычайно ко всем требовательный и принципиальный хохол Рогатенко, а в третьем – Борис Смаков. Рогатенко под диктовку читал ребятам отрывки из методической разработки «Советского воина», а Борис подчёркнутые абзацы в газете «Правда» материалов двадцать второго съезда КПСС. Газету и журнал ребята взяли со стола у лейтенанта.

Его конспектом ребята воспользоваться не смогли потому, что ни тот ни другой не могли разобрать мелкого и абсолютно неразборчивого почерка.

Ближе к концу второго часа занятий подполковник Шишка, решил заглянуть в учебную группу комсомольского актива полка и поговорить с активистами. Когда он вошел в коридор учебного центра, открылась дверь фотолаборатории, и из её темноты предстал рядовой Шутов:

— Товарищ подполковник, — обратился к нему солдат, — я потерял ключ от большого класса, поэтому товарищ лейтенант рассадил ребят по малым классам. Занятия ведут его помощники, а сам товарищ лейтенант куда-то ушел, — бойко доложил фотограф.

— Как так потерял? Ты, брат, в такой день, считай, сорвал занятия! Тебя надобно, едрёна мать, как следует за это наказать. Понял?

— Так точно! Понял, товарищ подполковник, – выпалил солдат и продолжил, — вообще-то я не знаю, потерял я ключ или его  у меня утащили. У меня из кармана ночью кто-то утащил фотки, которые я сделал начальнику клуба и немного денег. Поэтому я отпросился в роте и переделываю фотографии. Старшина Шибунин сказал, что они срочно ему нужны. В производственном отделе есть ещё ключ, я у них его попрошу и в понедельник на работе сделаю себе новый.

— Ясно! Но всё равно взгреть бы тебя не мешало, — сказал Шишка, уже более спокойно.

Громкий разговор подполковника и Шутова, разумеется, услышали в классах. Потому из второго тут же раздался властный возглас Рогатенки:

—  А теперь давайте закрепим изученый матерьял. Товариш Никитин, повторите пожалуста, шо я сичас рассказував. Послышался шум отодвинутого стула и зазвучал чёткий голос члена комитета комсомола полка Володи Никитина, призванного на службу на один год, как окончившего институт.

А сквозь не плотно прикрытую дверь третьего класса послышалось:

— И так, мы с вами рассмотрели все вопросы по теме. Теперь давайте кратко запишем задачи, поставленные партией на нынешнюю пятилетку. И ефрейтор Смаков стал уверенно диктовать «рубежи» пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР на новую пятилетку.

Подполковник с минуту постоял, слушая выступления лекторов, потом, почему-то, удалился.

Шутов закрыл за подполковником дверь, глянул в замочную скважину на мирно спавшего за столом лейтенанта и вернулся в свою лабораторию.

Когда закончились занятия по политподготовке, ребята тихо покинули учебные классы, расходясь по ротам. А Смаков, Рогатенко и Шутов в коридоре тихо посовещались. После этого Борис и Виктор ушли по своим ротам, а Шутов изнутри заперся в учебке.

В полку начались занятия по боевой подготовке. Стоявший на центральной аллее начальник штаба полка подполковник Шардин окликнул стоявшего у входа во вторую роту замполита:

— Иван Васильевич! А где твой комсомолец? В плане проверки боевой подготовки я записал  его в третью роту к шоферам, но его там  нет. Солдаты его группы из учебки вышли, а его видно не было.

— Сам не знаю Иван Порфирьевич. Куда-то упорхнул.

— Комсомольскому вожаку это не простительно. Вы, пожалуйста, с ним разберитесь, а я уж третью роту как-нибудь прикрою, — недовольно процедил начштаба.

— Ладно, разберусь. А то давайте я схожу в третью, раз мой политработник сачканул, — усмехнувшись, сказал замполит.

— Да нет. Я уже настроился сходить туда самому. Не беспокойтесь.

Когда трубач возвестил об окончании занятий по боевой подготовке, из штаба сначала во вторую роту, а затем в учебку побежал посыльный. Он постучал в дверь, окрикивая фотографа. Когда тот вышел, сказал ему, что заместитель командира полка по производству велел открыть класс, сейчас здесь он и гражданские начальники будут проводить занятия с бригадирами строительных рот. Передав распоряжение Шутову, посыльный убежал в штаб, а фотограф, закрыв за ним дверь на ключ, открыл класс, где по-прежнему крепко спал лейтенант и начал его будить, говоря при этом: Товарищ лейтенант проснитесь. Сейчас тут будут проводиться занятия. Сейчас сюда придут…»

С трудом просыпаясь, лейтенант поднял с руки голову с отпечатавшейся на левой щеке складкой от рукава гимнастёрки. Сначала он с недоумением посмотрел на солдата, потом быстро глянул на свой конспект. Смутившись, подскочил со стула, глянул на свои наручные часы,  быстро подошел к окну, осторожно отодвинул шторину,  глянул в разные концы городка и тихо спросил Шутова:

— Шишка приходил, меня видел?

— Заходил, но мы вас тут закрыли, а занятия Борька и Витька провели в тех классах. Подполковнику я сказал, что  потерял ключ от большого класса и что перед концом занятий вы куда-то ушли по делам.

— Ладно, я пошел. Ты только никому не распространяйся, а хотя-я…

— Не бойтесь, товарищ лейтенант. Борька всем ребятам сказал, чтобы никому ни слова. Всё будет в норме, не разболтают.

Лейтенант быстрым взглядом измерил добродушного солдата, молча подхватил со стола конспект и материалы к занятию и быстро вышел в коридор. Подойдя к входной двери, он приоткрыл её, в щель внимательно осмотрел прилегающую территорию, быстро вышел на крылечко и шмыгнул за угол. Пригибаясь за густым кустарником, он отбежал подальше от учебки, потом вышел на вторую линию городка и направился в штаб. Когда, отперев кабинет, Антон подошел к столу, послышался стук в стену. Это замполит из своего соседнего кабинета вызывал его к себе.

— Слушаю вас, товарищ подполковник, — сказал Антон, войдя в кабинет начальника.

— Проходи, присаживайся. Как прошли занятия? – строго глядя на лейтенанта, спросил подполковник.

— Шутов не смог открыть большой класс. Занятия организовал в малых классах. Перед концом я ушел в штаб, готовил для райкома данные, они там сегодня делают годовой отчёт, просили срочно сообщить.

— Ясно, — с распевом произнёс подполковник.

И в это самое время на столе замполита зазвонил телефон.

— Слушаю, товарищ полковник, — сказал замполит.

Он выслушал звонившего, положил трубку и сказал Антону:

— Иди, занимайся. Поговорим позже, меня тут командир вызывает.

Антон козырнул начальнику и вышел.

Часов до пятнадцати он занимался своими делами в своём кабинете и в ротах, побывал в клубе части Там собрались участники художественной самодеятельности на репетицию. По пути в спортзал, где его однокашник Борька Максимов проводил полковое первенство по поднятию тяжестей. Потом  Антон зашел в полковое кафе, чтобы немного перекусить, но там было битком солдат. Выйдя на улицу, он с минуту постоял, размышляя, что делать дальше. Глянув на часы, решительно направился в сторону КПП, решив ехать домой. «Уже поздно, к тому же сильно хочется есть», — сказал он себе и прибавил шагу.

Подполковник Шишка в развалку вошел в кабинет командира полка, сел на стул у наружной стены. Как всегда,  закинул ногу на ногу, правой рукой облокотившись на спинку соседнего стула.

День был субботний, занятия в полку шли к концу. Проверяющих из Управления войск не было, поэтому  замполит пребывал в хорошем, игриво-весёлом настроении. Думалось ему, что позвал его командир по какому-то рабочему вопросу, а может что-то планирует на следующую неделю и хочет посоветоваться. Вон ведь как что-то сосредоточенно пишет. Хотя, обычно приглаженные назад редкие седые волосы на  голове командира сейчас почему-то всклокочены. Так бывает, когда полковник в гневе кого-нибудь отчитывает. Да и его лицо сейчас непроницаемо серьёзное, слегка покрасневшее.

Полковник всё писал и писал в своём настольном блокноте, не обращая никакого внимания на вошедшего своего заместителя. А внимательно наблюдавший за ним подполковник Шишка, уже понял, что занятость Законникова, не естественна, наигранна. «Изображает занятость, а на самом деле готовит себя к какому-то  очередному скандальному разговору. Вон и вытянутый, правильной формы его мясистый нос всё больше и больше наливается краснотой. «Играет, чёрт. Опять играет. Выдерживает, значит, меня. Подчёркивает свою значимость и важность. Ну-ну! Играй, играй! Сейчас вот встану и уйду, а начнёшь орать, так всыплю так, что мало не покажется», — размышлял Шишка, через правое плечо что-то рассматривая за окном.

Наконец Законников, заметивший решительный вид замполита, деланно важно отодвинул от себя блокнот, вставил ручку в её гнездо массивного настольного письменного прибора и мягким, чуточку лилейным голосом промолвил:

— Иван Васильевич, я вот тут после обхода рот зашел к себе в кабинет. Сидел,  анализировал итоги прошлого года, мы же в ближайшие дни должны их обсудить на совещании офицерского состава, на партийном собрании, готовить докладную в Управление. Так вот, выглянул я вон в то окно и вижу, как из учебного класса вышел твой комсомолец, как заяц, пригнувшись. шмыгнул  за угол в кусты. А через несколько минут важно проследовал в штаб. Что бы это значило? Почему и от кого он прятался. Я тут просил пригласить ко мне Шардина, а мне сказали, что он в третьей роте. А по его расстановке, в третьей как раз и должен быть твой  Поляков.

— Он и политзанятия до конца сегодня не проводил. Не открыли большой класс. Но занятия организовал хорошо. Его помощники двумя группами провели занятия замечательно.  Сам проверял. А почему зайцем покинул учебку? Да чёрт его знает. Наверно боялся, чтобы  не увидели, что уходит до окончания политзанятий. Так он же, думаю, знает, что в такой-то день я ж обязательно зайду, — задумавшись протянул Шишка, — ладно. С этим разберусь.

— Из учебки он удирал уже после боевой подготовки, — продолжил Законников.

— Разберусь, обязательно разберусь, что и как, — и продолжил, — из райкома у него срочно потребовали какие-то данные, вот он, наверно, и скрылся, чтобы не идти в третью роту. Хотя мог бы подойти, отпроситься, раз занят. Думаю, что и Шардин разрешил   бы ему не идти в третью роту, раз уж срочно надо, — сказал что-то обдумывая, Шишка.

По-моему, он не тот офицер, за какого мы его принимаем. Вы постоянно за него заступаетесь, а зря. Он давно заслуживает строгого наказания. Он у вас уже обнаглел окончательно. Я вот освобожусь, сам вызову его и накажу за такие дела. Сделать это обязан. Иначе молодой, захваленный офицер разложится окончательно. И мы с вами будем за это в ответе, — сказал, делая вид, что разговор закончен, Законников.

Шишка с ужасом представил себе, что ожидает его подчинённого. Как, какими словами этот не строгий, а жестокий человек будет воспитывать молодого паренька. И его неприязнь к Законникову и решительность, возникшие с первых минут  пребывания в этом кабинете, вдруг привели к взрыву всегда сдержанного офицера. Подполковник резко встал со стула, и с желваками на скуластом лице, с широко открытыми, испускавшими молнии гнева глазами подошёл  к столу командира полка, мягко, но с силой положил ладонь правой руки на край его стола и, процеживая каждое слово, сказал:

— Нет, товарищ полковник! С лейтенантом я буду разбираться сам! Во-первых, он мой подчинённый. За его работу и воспитание отвечаю я в первую очередь! – подполковник сделал трёхсекундную паузу и продолжил, — а во-вторых, я знаю, как вы будете с этим мальчишкой разбираться и беседовать. Поступил он неправильно, потолковать и пожурить надо, но не так как это делаете вы. Я, как замполит, как коммунист обязан был давно пресечь ваше поведение с подчинёнными. Ваши истошные крики, при подобных разбирательствах слышит не только весь полк, но и соседний посёлок.

С быстро налившимися кровью глазами, рассвирепевший Законников схватил стоявшие сзади него у стены костыли, резко поднялся  и заорал:

— Это что за тон, товарищ подполковник! Кто вам дал право так со мною разговаривать!

— Партия дала мне  право ставить таких, как вы на своё место! Партия! Я коммунист политработник, представитель здесь нашей партии! Это вам ясно?! И на меня не орите. Не за-пу-га-е-те! Я сказал всё! Делайте выводы, не то, нам с вами придётся беседовать в другом месте, – резко ответил Шишка.

После этих слов во весь свой рост выпрямился, опустил по швам руки, наклонив голову вперёд, вымолвил: — имею честь! — и,  сверкнув белками своих строгих глаз,  развернулся кругом и вышел вон из кабинета, жестковато прикрыв за собою дверь.

По понедельникам утром с шести тридцати до семи в полку проводилась политинформация. Для этого подъём по понедельникам производился на тридцать минут раньше. К проведению политинформаций привлекались все офицеры штаба части, политработники, естественно, в первую очередь. Чтобы офицеры штаба полка больше общались с личным составом рот, замполит каждый раз направлял выступать политинформаторов в разные роты.

По примеру замполита, начальник штаба полка Шардин, создал отдельную группу слушателей из сержантов части.

К очередной информации Антон готовился особо тщательно. Он внимательно, с карандашом  изучил передовицы «Красной звезды» и «Правды», несколько раз за день внимательно прослушал по радио последние известия, набросал  план выступления, хотя конспект на политинформацию  не требовался.

Чтобы не проспать, и не уснуть во время проведения ещё и политинформации, спать он лёг пораньше. Заведенный на четыре тридцать будильник  поставил в пустую эмалированную кастрюлю. Гремевший утром будильник и слова жены: «Вставай, пора», — он слышал. Лене сказал, что проснулся, сейчас ещё немного полежит и встанет. Но когда поднялся, понял, что на полковой автобус он уже опоздал. Быстро одевшись, не заходя в ванную,  пулей вылетел на улицу и быстро помчался в сторону полка напрямую через поле и овраг.

С обеда в воскресение мела метель. К этому часу ветер стих и усилился мороз. В разрывах низких облаков, в черноте неба ярко, казавшиеся близкими, мерцали звёзды. Одним махом молодой офицер пробежал, пересекая, ярко освещённые улицы, посёлка. Хоть метель и замела  тропинку через широкое поле, но снега было ещё не много, и Антон без особого труда быстро пробежал полем, спустился в поросший кустарником с пологими склонами овраг, без особого труда выбрался на другую его сторону и оказался у полка. На минуту  остановился, задумавшись. Потом быстро побежал вдоль забора части, выбрал удобное место его преодоления, одним махом перелетел, словно на крыльях, через высокое дощатое, опутанное колючей проволокой препятствие и направился в полковой клуб. Там он сегодня должен выступать   перед сержантами срочниками полка. В клуб вошел через дверь в торце здания. Быстро разделся в маленькой комнате справа, и влетел  в комнату напротив, где должен был проводить политинформацию, а войдя, остолбенел. За столом политинформатора сидел подполковник Шишка. Увидев вошедшего лейтенанта, подполковник резко встал со стула и скомандовал: «Встаь! Смирно!». Потом, как бравый солдат, чётко повернулся в сторону оторопевшего лейтенанта и отрапортовал: «Товарищ лейтенант, с сержантами части в количестве сорока четырёх человек проводится политическая информация! Политинформатор подполковник Шишка!»

Как свёкла покрасневший, готовый разрыдаться лейтенант, не помня себя, медленно развернулся, толкнул дверь и, шатаясь на непослушных ногах, вышел в коридор. Такого удара он не ожидал. Медленно, тяжело дыша, вошел он в комнату, где разделся, спиной прислонился к стене и, задыхаясь, беззвучно зарыдал. Всхлипывая, обеими руками он вытирал словно из крана вода, катившие по щекам солёные слёзы. В голове вихрем проносились одна отчаяннее другой самые разные мысли-решения: «Всё! Хватит! Сейчас же напишу рапорт. Пусть снимают и переводят куда угодно. Лучше бы сразу арестовал, а он…!».

Антон не слышал, как выходили из класса сержанты, как тихо открылась дверь комнаты, где он находился и как вошел подполковник.

— Э-э, браток! Так не годится, не годи-ится! Понимаю, понимаю, что стыдно, но плакать-то зачем. Провинился? Получишь! Но ты ж мужик, едрёна каламашка! Реветь-то зачем? Не надо, не надо. Успокойся, — не сердитым голосом говорил разволновавшийся замполит.

Антон, с появлением в комнате подполковника, отвернулся к стене и продолжал всхлипывать, давясь дыханием. А когда   начальник закончил успокоительную речь, он,  всхлипывая, стал говорить:

— В-всё-ё, т-товари-ищ п-под-полковник, в-всё. С-с-ним-майте меня. Наказывай-й-т-те ка-ак  хо-о-ти-те, уйду я и-и-з полка. Уйду-у куда у-уго-о-дно…

— Погоди, погоди! — продолжая успокаивать, — сказал Шишка.

Он подошел к Антону, взял его за плечи, развернул к себе  и хотел усадить  на рядом стоявший стул, но Антон неожиданно ткнулся лицом в грудь своего начальника и, перестав сдерживаться, дал волю плачу. Подполковник одной рукой прижал парня к себе, а другой стал тихонько поглаживать его по спине, успокаивая: «Ну-ну, ну хватит, хватит, перестань. Чёрт с ней с этой политинформацией. Я ж её провёл? Провёл. Перестань». Буквально через минуту нахлынувшая горечь безнадёжности у Антона прошла, он отстранился от подполковника. А тот, придерживая парня одной рукой за спину,  продолжая успокаивать, начал своим носовым платком вытирать его лицо.

— Выплакался? Успокоился?  Ну и хорошо. Хорошо. Теперича давай, сынок немного и поговорим, — сказал Шишка, подвигая Антона к стулу.

А тот, услышав слово «сынок», бухнувшись на стул, опять залился слезами. На сей раз он не пытался их сдерживать, и вызвало их на этот раз не отчаяние и стыд, завладевшие всем его разумом несколько минут назад. Нет. То были слёзы совсем другого порядка.

Рос он без отца, не вернувшегося с войны. И за все его двадцать с небольшим лет, никто из мужчин, ни разу в подобной ситуации не пожалел его и тем более не сказал волшебного слова «сынок». Слёзы из глаз Антона лились, а на душе становилось легко. Через пару минут он успокоился окончательно и стал извиняться и за свои слёзы и за опоздание. А подполковник взял, стоявший у стены стул, поставил его перед Антоном, сел и в упор уставился в него своими добрыми светлыми, улыбающимися глазками.

— Ну, чево, чево это ты? Бывает же в жизни и не такое. Не расстраивайся, — продолжал подполковник.

-Ты штож, думаешь я не понимаю? Я ж, поди, тоже молодым был! А тут же у тебя ещё ж и жена молодая. Ты ж её только неделю назад-то и привёз. У тебя ж медовый месяц в самом разгаре, едрёна мать! Мы ж с тобой мужики. Чего ж тут не понять-то. Понимаю. Всё это пройдёт, скоро устанешь, по ночам будешь спать как убитый. Ну, а с этим делом, сейчас-то вот, маленько можно и воздерживаться. Приберегать, приберегать мужские-то силёнки.

— Да нет, товарищ подполковник. Нет. Я не высыпаюсь совсем не по этому, — сказал Антон.

— Да? А тада почему же, почему? Поведай, не стесняйся. Мы с тобой люди свои. Расскажи! Всё, что скажешь, тут промежду нами и останется. Не бойся. Может это самое-то не получается? А?

— Нет. С этим всё нормально. Всё хорошо, — с вялой улыбкой, опустив глаза, сказал Антон, — понимаете, она после этого уснёт и спит себе, такая вся спокойная, радостная, счастливая. А я смотрю и смотрю на неё, и спать совсем не хочется. Знаете, сколько мы с ней дружили?! Сколько лет я уговаривал её пожениться! И вот теперь она здесь, рядом. Смотрю и не верю своим глазам, как сон какой-то, — на одном дыхании проговорил засиявший, счастливый Антон.

— Ну, так и хорошо, и хорошо! Это  бывает, это всё нормально. Скажу я тебе, что это так и быть должно, раз любишь свою женушку. Это дай бог! Только знаешь что? Давай с тобой договоримся так! Устал, надо отдохнуть, выспаться, так ты подойди ко мне, скажи. Всё решим, всё уладим и сделаем. Всё! Понял?! А мне никогда, ни в чём  не ври! Очень тебя прошу! Понял? Что бы с тобой ни случилось, что бы не натворил, приходи, всё выкладывай. Я особо-то по головке гладить не обещаю, но всё должно быть по-честному.  Когда может и накажу, чтобы не расслаблялся. А исправишься – взыскание сниму и поощрю, но только не ври. Никогда! Ничего! Понял?

— Так точно, товарищ подполковник! Не буду! Даю слово!

— Ну, раз договорились, расскажи-ка мне, что у тебя там случилось в субботу-то. Ты мне доложил, что в райком срочно готовил сведения, а полковник Законников говорит, что видел в окно, как ты зайцем бежал из учебки. Это правда? Он ведь хотел тебя здорово наказать. Я, конечно, заступился, даже поругался с ним. Сказал, сначала сам разберусь и накажу, если ты в чём виноват.

— Извините, товарищ подполковник, — перебил Антон начальника, — я вам тогда соврал. Я во время занятий уснул.

— Да ты что! Прямо так, вёл, вёл занятия и уснул?

— Да, так и уснул. Старался, старался не уснуть и не помню…

Антон ещё что-то говорил, а подполковник, откинувшись на спинку стула, от души рассмеялся.

— Ну, ты, брат, даёшь! Такого на моей памяти ещё не-е было. Во-о-от дела-то, вот дела!

А ты знаешь?  Ты молодец! Всё ещё смеясь, уже серьёзно сказал подполковник. Так втрескаться в девчонку, так полюбить! На это брат, я тебе скажу, способен не ка-аждый. У меня вот, например, такого не было. У нас же война. Када её закончили нас молодых долго не отпускали, призывать то в армию было некого. Поэтому  только приехал из Германии в Союз в первый же месяц и женился. А у тебя такая любовь… Жить со своей, как её…?

— Лена, — протянул Антон.

— …Леночкой, будешь душа в душу. Это хорошо. А трудности первого месяца пройдут, посмотришь, пройдут. Всё уладится. Да и хлопцы у тебя молодцы. По ходу, окаянные, сориентировались, начальника своего ловко прикрыли,  меня старого воробья провели. И если бы Законников в окно тебя не увидел, так бы всё  и сошло. Во, каких ты себе орлов подобрал. С такими и в разведку можно. Молодец!

Подполковник быстро глянул на свои часы, подскочил и, положивши руку на плечо Антона, сказал:

— Извини, брат. Разговор придётся прервать. Уже скоро восемь, я опаздываю с докладом. Надо бежать звонить, а то начальник опять взгреет, — подполковник метнулся в класс, где проводил политинформацию, быстро оделся и  пошагал в штаб.

Глава II

Антон тоже встал со стула одел шинель и медленно потопал на плац, где на утренний развод уже строился полк. После развода  он сразу зашел к начальнику штаба, извинился, что  не может сразу с утра поехать дежурить на линию с автомобилистами, так как ему до обеда надо срочно сделать отчёт в горком комсомола.

— Сейчас приедет завсектором учёта, мы сделаем с ней отчёт, я его подпишу, заверю печатью, она повезёт отчёт в горком, а я могу заниматься, чем прикажете, — сказал Антон.

Смуглолицый подполковник бурят с серьёзным выражением лица, оторвавшись от написания какой-то бумаги, слушал лейтенанта,  откинувшись на спинку стула, насупив брови, глядя на собеседника острыми, прищуренными глазками. Когда лейтенант закончил говорить, он легонько гмыкнул и сказал:

— Ну что ж, раз надо, то надо. Делайте ваш отчёт, а после этого пройдёте в автопарк, там сориентируетесь, чем заняться. Будет машина — проедете по объектам, не будет машины – обойдите рабочие места слесарей. А вечером поможете командирам рот снять личный состав с производства.

— Разрешите идти? — козырнув, сказал Антон.

— Идите, — ответил,  ещё больше напуская на себя важный вид, подполковник.

Антон зашел в свой кабинет и стал дожидаться прихода Светланы. Подписав отчёт, прошёл в УАТ и до конца дня занимался там различными делами. Автомобилисты раньше всех уходили на производство и позже всех возвращались в часть. Из автобазы все три роты автомобилистов в часть повёл командир четвёртой роты, а Антон с командиром третьей автобусом, увозившим ИТР, поехали сразу домой. Полковой автобус из части уже давно убыл.

Придя домой, Антон с порога сразу не бросился к Леночке, как он это делал все предшествующие дни, а молча снял шинель и сапоги, обул домашние тапочки, прошел в ванную и только после этого вошел на кухню, откуда внимательно за каждым его движением наблюдала жена.

— Что-нибудь случилось, Антоша? – спросила Лена своим мягким, тёплым голоском, встревоженно глядя ему в лицо.

— Всё в норме. Замёрз и здорово проголодался, — ответил Антон.

В чистеньком, цветастом передничке Лена поставила на стол сковородку с подрумяненной картошкой, налила в бокал тёплого молока, как любил Антон, и уселась напротив, большущими своими белесыми глазами, уставилась на мужа. А тот быстро поужинал, обошел стол, склонился над отстраняющейся Леной, и, преодолевая её стеснение, сгрёб в объятиях. Когда Лена покорилась, смачно поцеловал её  в обе щеки,  прошел в комнату и бухнулся на диван.

Плотный ужин и тепло комнаты сморили его, и он быстро уснул. Спал он до тех пор, пока Лена не разбудила его словами:

— Антош, поднимись, пожалуйста, разденься, а я постелю.

Просыпаясь, Антон перевернулся на спину, потом подскочил и с испугом уставился на будильник. Щурясь от яркого света лампочки, стал соображать который час.

— Не пугайся, ещё вечер. Ещё только одиннадцать. Раздевайся и ещё целых семь часов поспишь, — щебетала Лена.

— Ничего себе я дреманул. Что ж ты не разбудила меня раньше? Я дрыхну, а ты сидишь на стуле мучаешься.

— Ничего. Я прибиралась на кухне, приготовила завтрак, а потом слушала радио. Ты ж так рано поднялся, целый день мотался на улице в такой мороз, устал. Я высплюсь. Скорее бы найти какую-нибудь работу. Скучно одной дома. Ты сегодня не звонил в кадры, не появилось ли там какое-нибудь место?

— Я звоню каждый день. Сейчас зима и везде отвечают, что ничего нет. Если и будут нужны работники, то ближе к лету, — соврал Антон.

Он и  мысли не допускал, чтобы его хрупкая, нежненькая Лена поднималась затемно и в лютый мороз ехала на работу. «Наступит весна, там и посмотрим, а сейчас пусть сидит дома», — решил он.

Закрутив до конца пружины хода и звонка будильника, Антон попроси Лену будить его всеми способами, пока не поднимется и не встанет на ноги.

— Понимаешь, — сказал он Лене, — сегодня опоздал на политинформацию. Влетело. Дал слово больше не просыпать. Если не встаю, лей холодную воду, лупи чем попало, сбрасывай с дивана, но не давай спать. Иначе мне хана. Снимут с должности, загонят в какой-нибудь дальний полк или загородный отряд и нам будет очень трудно. Буду мало бывать дома, а ты будешь тут одна от выходного до выходного.

— Ладно, я больше не позволю тебе просыпать, буду дежурить, а спать буду днём. Это, пока не устроюсь на работу,  и будет моя работа.

— Ты что!?  — вскрикнул Антон, сгребая в объятия жену, — кто тебе позволит не спать! Я ж только попросил, чтобы ты настойчивей меня будила. Ты ж всегда подхватываешься по будильнику, но даёшь мне ещё полежать, а я снова засыпаю. Поняла?

Без малейшей паузы после этих слов Антон сгрёб в свои объятия жену, повалил на диван, пытаясь поцеловать её губки. А Лена, сопротивляясь, упиралась своими ручонками в его грудь, отстраняясь, тихо выдавливала слова: «Всё, больше ко мне не приставай, после ужина будешь сразу ложиться. Понял? Целоваться будем только по выходным». Но вскоре её сопротивление ослабло, она покорилась напору мужа, а тот выключил торшер.

Через несколько минут Лена, тихо посапывая, уснула, а на выспавшегося Антона нахлынули воспоминания их с Леной знакомства и женитьбы.

Познакомился Антон  с Леной случайно. Ещё до армии в школе он активно занимался спортом, выступал за сборную их небольшого городка по пулевой стрельбе,  бегал средние дистанции. На зональных соревнованиях перед поступлением в училище бежал четыреста, восемьсот и полторы тысячи метров. Призовых мест не завоевал, но команде города и края принёс хорошие очки.

В военном училище занятия спортом Антон продолжил. В каких только соревнованиях он не участвовал. На втором курсе в апреле месяце проходило первенство училища по армейскому многоборью. Команда взвода, в котором служил Антон, заняла по училищу первое место. В качестве поощрения ротный объявил всей команде взвода по двое суток увольнения.

Увольнением Антон с друзьями воспользовались на Первое и второе мая. Погуляли Антон с Генкой Москалёвым по городу Первого мая, в училище переночевали, с утра второго мая ушли в город снова. Второй день увольнения парни провели в центральном городском парке, а к вечеру направились в училище. Рядом с училищем располагался Дом культуры строителей. Проходя мимо него, ребята увидели, что там начинается вечер танцев. До девяти, времени конца их увольнения, было ещё более трёх часов. Генка предложил сходить на танцы.

— А где у нас деньги? – ответил Антон, — мы же всё, что было проели.

— Пошли, попробуем проникнуть так, а не пустят,  уйдём.

Антон глянул на свою «Победу», понял, что кино в училище уже началось, что до отбоя  всё равно придётся бездельничать, и согласился с Генкой.

Молодёжи в клубе было ещё мало. Добродушная, полная женщина контролёрша, завидев в фойе двух курсантов, сказала, обращаясь к ним:

— А вы почему не заходите?

Генка, казалось, только этого и ждал. Он тут же подошел к тётеньке и, до ушей улыбаясь, словно дирижёр в оперном, жестикулируя обеими руками, повёл с нею разговор.

— Этот паразит тётку сейчас уговорит. Ну и пусть, а я позориться не буду. Пойду в училище, — подумал Антон.

Но в это самое время улыбающийся Генка развернулся к нему и махнул рукой, подавая команду «пошли».

Пройдя в полупустой зал, ребята уселись в дальнем углу и наблюдали за несколькими  танцующими парами смельчаков. Зал быстро наполнялся молодёжью, всё больше становилось и танцующих. Вот недалеко от ребят остановилась стайка весёлых девушек, и Генка, сорвавшись с места, пригласил одну из них. Остальные девушки пошли танцевать друг-с другом, и у стены осталась только одна из них. Девушка с минуту постояла в одиночестве и пошла мимо Антона,  намереваясь присесть на свободное место. Антон неожиданно для себя подскочил, преграждая девушке путь, взял её под локоток и, тоном, не допускающим возражения, пригласил, увлекая, танцевать. Всё получилось без «разрешите», «пожалуйста». Медленный танец через несколько минут закончился. Антон остановился  и уставился на музыкантов, продолжая придерживать девушку за талию и руку. И тут грянул вальс! Антон подхватил свою партнёршу и вихрем закружился в танце. От стен зала отделялись пары, начиная танцевать, поэтому Антон сразу повёл свою партнёршу в центр зала и, пока там было свободно, кружил, как заведенный. Постепенно танцующих становилось всё больше и ему пришлось сбавить обороты.

— Жаль больше нельзя покружиться по настоящему, — сказал Антон девушке.

— Вот и хорошо, — пропела та, — у меня уже закружилась голова.

— Пусть кружится, — я вас не уроню, — ответил Антон  и крепче прижал  её к себе.

Шла она в танце легко и послушно. Антону даже казалось, что он танцует один. Ловко лавируя между танцующими, он несколько раз устремлял свой взор на партнёршу, словно проверял, тут ли она. А девушка, склонив влево головку, плавно плыла, слово семя одуванчика на лёгком ветерке. Две её небольшие косички слегка приподнимались при быстром вращении. Закончился вальс, а Антон опять не отпустил девушку. Ожидая музыку следующего танца, он удерживал её в самом центре зала. Во время танго Антон мельком глянул на свои часы и сказал:

— Как быстро бежит время. Такой чудный вечер, а мне скоро уходить.

— А я тоже, вот прямо после этого танца, пойду домой. Мне завтра на работу, — сказала девушка.

— Правда? — почти воскликнул почему-то обрадовавшийся Антон, — тогда идёмте, я вас провожу.

— Не надо, мне тут рядом, а то ещё опоздаете.

— У меня ещё целых сорок пять минут. Успею. Ну, пошли?

— Надо бы сказать девочкам что ухожу, — пропела девушка, озираясь по сторонам.

Но Антон уже  властно вёл её на выход.

Когда молодые люди вышли на улицу, там  заканчивался небольшой дождик. Редкие белёсые паутинки низких облаков на фоне черневших, более высоких и крупных туч, ветерок отогнал к черневшему на горизонте лесу. Площадка перед клубом и тротуары окраинного посёлка поблескивали небольшими лужицами. Легко дышалось, и молодые люди обрадовались тому, что оказались на свободе в этот прекрасный вечерний час.

Спустившись с небольшого крылечка, стройная и лёгкая, как былинка, девушка сделала несколько шагов влево, развернулась к Антону и сказала, указывая рукой, нет, лёгким крылышком, в сторону частного сектора:

— А мне туда.

Антон тут же подхватил её под локоток и, сказавши: «А хоть на край света», — направился в утопавшую в черёмуховой белизне не мощеную улочку. Какое-то время шли молча. Но вот Антон, резко развернувшись, встал перед девушкой, взял её за обе руки и, глядя прямо в её округлившиеся большие белёсые глаза, сказал:

— Меня зовут Антон.

— А меня Лена, — опустив глаза, в  смущении прошептала девушка.

Несколько минут молодые люди опять молчали, медленно и осторожно ступая по искрившейся капельками воды молодой мураве. Лёгкий ветерок не раскачивая кусты отцветавшей черёмухи, кружил и легонько укладывал в лужицы белые лепестки её цвета. Когда дошли до последнего дома улочки, за которым начинался заросший кустарником овраг, и развернулись обратно, почему-то оробевший к тому времени Антон спросил:

— А где и когда я увижу вас ещё?

— Не знаю, пропела Лена.

А что мог знать Антон? Когда он теперь будет свободен, когда получит увольнение? Он молчал, лихорадочно думая о том, что он должен, должен ещё и ещё раз видеть эту простую, нет, не простую, чудесную, очень хорошую девушку. С нею ему очень хорошо. Так хорошо ему ещё не было ни с кем. Но что, что делать-то? Как  же  быть, чтобы ещё и ещё  вот так же гулять с нею? И тут он как сквозь сон услышал спасительное:

— А вот и наш дом. Я пришла, — сказала Лена, указывая на небольшой, на две квартиры домик, утонувший в цветах черёмухи.

— Здесь вы живёте!?  Это ж тут рядом! Я приду, я обязательно приду, — сказал ликующий Антон,  с разворотом подпрыгнул, махнул Лене рукой до свидания и рванул в сторону училища.

В строю на вечерней поверке, в кровати после отбоя Антона в тот вечер не покидали мысли о  Лене. Всю следующую неделю он был необычайно возбуждённым, каким-то посвежевшим, жизнерадостным. Если получал от сержантов какое-нибудь распоряжение, то молниеносно, без пререкания с усердием выполнял его и радостный, весь сияющий докладывал об исполнении. На занятиях по строевой, на физподготовке, на утренней зарядке его движения стали энергичными, чёткими, наполненными какой-то необычайной лёгкостью. Уроки в классах пролетали молниеносно, на одном дыхании. Ещё неделю назад будни курсантской жизни Антону казались бесконечными, тягостными, серыми, однообразными. Как тяжкий груз тащилась его курсовая — проект жилого дома. Теперь же легко и просто решались задачи  курсовой, как семечки  теперь он щелкал задачки по высшей математике и теоретической механике. А как  легко выполнялись бесконечные, ненавистные раньше хозяйственные работы на хоздворе  и в казарме.

Приуныл он только в субботу. В увольнении он только что побывал. Понимал, что на Первомай увольнение было вне графика, можно было подойти к помкомвзводу Лёше Городецкому и попытаться записаться, но не позволяла совесть – многие, очень многие ребята ждут увольнения уже которую неделю. А по графику его увольнение могло состояться только через две недели. И не подошел, не попросился.

С утра в воскресенье сходил в читалку библиотеки, попытался почитать рекомендованные материалы к экзамену по истории КПСС. Но чтение в голову не шло, и он поплёлся в казарму. У крыльца его встретил старший сержант Городецкий.

— Послушай, Поляков! Выручи, пожалуйста. Наше второе отделение сегодня в наряде на кухне, а их всего семь человек. Четверо в городе на соревнованиях.  К одному приехала мать, а он в наряде. Сидит мамаша у дежурного ждёт, пока он освободится. Майор велел мне заменить его, а кем? Сходи, поработай часов до трёх, а я в долгу не останусь.

— Я пошел, — неожиданно для сержанта ответил Антон, — поработаю до шести, а потом приду с маленькой просьбочкой. Ладно?

— Давай, давай иди, иди скорее. Потом разберёмся, —  ответил  помкомвзвода.

Надо было видеть,  с каким рвением  в тот раз работал Антон в столовой. Он пулей летал по обеденному залу,      в одиночку разнося по столам кастрюли с первыми и вторыми блюдами, чайники с горячим чаем и нарезанный порциями хлеб. После обеда, как заведенный, мыл котлы и посуду, драил  полы в варочном цехе.

Когда же сдали дежурство, пошел искать Городецкого. Нашел он помкомвзвода в каптёрке у старшины. Антону не хотелось обращаться к своему начальнику в присутствии старшины роты, но все уже собирались идти в кино, и Антон, набравшись смелости, постучал в каптёрку. А когда вошел и, не спрашивая разрешения у старшины обратиться к Городецкому, отрапортовал:

— Товарищ старший сержант, ваше приказание выполнил!

— Вот хитрюга, — сказал помкомандира взвода, обращаясь к важному старшине роты, — вижу, что сейчас будет что-то просить. Ну ладно. Давай, что там у тебя? Только по быстрому, кино уже начинается.

Антон немного помедлил, переминаясь с ноги на ногу, провёл пальцами рук по поясному ремню, поправляя гимнастёрку и нерешительно, глядя, то на старшину то на помкомвзвода, протянул:

— Мне бы хоть не на долго сходить в одно место. Тут не далеко.

При этом его глаза горели, а лицо,  ставшее пунцовым, выражало такую просьбу и надежду, что сержант и старшина с удивлением молча переглянулись меж собой и поднялись, собираясь на выход.  Антон из каптёрки вышел первым и встал в сторонке. Старшина запирал дверь, а Городецкий, подойдя к Антону, поправил усы, склонился к нему на ухо и не громко сказал:

— Я тебя никуда не отпускал и ничего не знаю. Попадёшься – пеняй на себя. Собрался к девке, смени хоть подворотничок.

После этого сержант ладонью легонько хлопнул Антона по плечу и пошел нагонять старшину. А Антон метнулся к своей тумбочке, сорвал с себя гимнастёрку, быстро сменил подворотничок, схватил сапожную щётку и крем, пулей слетал на улицу и надраил сапоги.

Через несколько минут запыхавшийся, он остановился метрах в пятидесяти от заветного домика. Постояв с минуту, не спеша,  прошелся по противоположной стороне улицы, пяля глаза в два окошка Лениного дома. Лены видно не было. Войти в калитку и постучать, не решился. На его счастье из соседнего двора вывалила группа пацанов с большим, старым велосипедом. Антон быстро направился к ребятне, подозвал одного из них. Когда конопатый мальчуган нехотя подошел, Антон вынул из кармана эмблему рода войск и сказал:

— Сходи вон в тот дом и позови Лену, получишь вот это. Только не говори, кто зовёт.

Мальчуган тут же побежал к дому Лены. Через минуту,  он выбежал на улицу и, не закрыв за собой калитку, прокричал: «Сейчас придёт! Гони значок!»

До самой проверки бродили и бродили они с Леной в тот вечер. Лена расспрашивала Антона про учёбу и службу, про школу и школьных учителей. Антона интересовало, с кем Лена живёт и чем занимается, где бывает по выходным. Так, беседуя, рассказывая друг — другу  о себе и своём житье-бытье и гуляли молодые люди в тот прекрасный по — настоящему весенний, тёплый вечер.

Часто испросясь и без спроса наведывался Антон на заветную улочку. По разному вызывал он на улицу Лену, но чаще всего, как и в первый раз, посылал соседских мальчишек.

Однажды, гостившая в семье Лены её бабушка, завидев, прячущегося за телеграфным столбом Антона, сказала ей: «Ступай девонька, ступай. Там твой красноармеец опять со столбом обнимается». Стали посмеиваться над чересчур робким курсантиком и все соседи. Тогда Ленина мама и добродушный папа решительно потребовали от Лены, чтобы вела она своего друга и познакомила. «Пусть прямо к нам и приходит, сколько ж можно прятаться. Он что, боится нас? Чай, мы люди простые», — подитожил разговор папа. И когда в очередной раз на улице появился Антон, Лена быстро к нему вышла, пригласила в дом, а чтобы быстрее преодолеть робость Антона, своими крохотными нежными пальчиками взяла его грубую мозолистую ладонь и увлекла за собой.

Так Антон и познакомился с родителями Лены. До переводных экзаменов бегал он на тихую улочку почти каждый день. Все ребята и сержанты взвода и роты знали  о его похождениях, но препятствий никто не чинил. Во-первых, Антон на всех построениях и мероприятиях был на месте. После отлучек приходил всегда трезвым, никаких нарушений не приносил. К тому же, к второкурсникам командиры, особенно сержанты, относились уже более снисходительно. А в день приезда с производственной практики  был Антон у Лены без увольнительной до самой поверки.

И из отпуска спешил он теперь не в училище, а на заветную Садовую. И все его увольнения на третьем курсе начинались оттуда же. Молодые люди часто посещали оперный и драматический театры, ходили в цирк и зоопарк. Зимой по выходным Антон часто брал у старшины свои лыжи, и топал к Лене. Для лыжной прогулки брать увольнительную было не обязательно. Так ему старшина однажды и сказал: «Зачем она тебе, знаем куда ты навострил свои лыжи. Пока не опоздаешь или чего не натворишь, ходи так».

По весне встречались не часто. Сначала днями и ночами корпел Антон над дипломным проектом. Потом уехал на стажировку. После стажировки надо было готовиться и сдавать госэкзамены. К тому же и Лена усиленно готовилась поступать в институт.

После выпускного вечера всё своё «приданое» Антон притащил к Лене домой. Пожил в её семье два дня, съездил в отпуск домой. После отпуска приехал в училище, получил назначение и предложил Лене ехать к месту службы вместе. Лена тут же и доложила маме и папе то, о чём они с самого утра шептались. Родители и сами понимали, к чему идёт дело, и к разговору были готовы. Спокойно, по деловому, с пониманием отнеслись они к сообщению Лены, но посоветовали молодым людям с женитьбой повременить.  «Тебе,  Антоша, надо на новом месте устроиться, подыскать жильё, а уж потом сыграем, как положено, свадьбу и поедете. А так куда ж ты её повезёшь и кого?» Логика родителей Лены была безупречной. Это Антон сознанием понимал. Но не мог представить себе как он там в такой дали будет без Лены. Почему они должны расставаться, зачем, во имя чего? «Ведь главное, быть вместе, а всё остальное мелочи», — говорил и говорил он тогда себе.

С первого дня офицерской службы в отдалённом гарнизоне Антон попал в такой водоворот, так был загружен службой, что  дни, недели и месяцы пролетали незаметно. Единственное личное, чем он занимался кроме службы, это были письма и письма. Лена оказалась настоящим мастером написания писем. Её частые письма не содержали описаний каких-то важных событий. Да в жизни любого человека много таких событий и не бывает. Казалось, писала она ни о чём, а каждое письмо было большим и интересным. До получения нового Антон носил все письма в кармане своей гимнастёрки и в редкие свободные минуты перечитывал и перечитывал их.

Прошла суровая сибирская зима, отшумела вешними водами весна, наступило лето, и Антон получил отпуск. По пути домой он на три дня заехал к Лене. Пока она сдавала экзамены за первый курс, Антон съездил на две недели домой, а конец отпуска опять жил в хлебосольном, скромном доме Лены. Женитьба откладывалась опять. Лена сдавала  экзамены за первый курс института с большим трудом. Боялась трудностей учёбы на втором и попросила Антона подождать ещё немного. Надо закончить хотя бы второй курс,  а потом переходить на заочное отделение.

Отпуск Антону на следующий год могли дать только осенью, так как в году предыдущем он отдыхал летом. И тогда, чтобы пораньше съездить к Лене, решил он поступить на заочное отделение в институт в городе, где жила Лена. К тому же, военное училище он окончил среднее, а для нормальной службы надо было оканчивать ещё или  академию, или  институт. Поступать в академию офицерам в то время разрешалось только после трёх лет службы, а в институт по родственной специальности можно было поступать гораздо раньше.   Выбрал он институт с родственной его диплому специальностью, и написал рапорт. «Ты не успел вылупиться, а уже захотел иметь высшее образование, — ответил ему командир полка полковник Законников, — послужи, прояви себя, тогда и посмотрим».

Лену ждать, учиться ждать. Какая непреодолимая, глухая, бездушная стена возникла между ними. Что делать? Как быть? Выхода из сложившейся ситуации Антон не видел. Стал он грустным, раздражительным, служба пошла по какому-то не зависимому от него течению, без радостей по случаю достигнутых успехов, без увлеченности, без надежд.

— Как я тогда не свихнулся, не запил с ребятами в нашей общаге? – подумал Антон, поправляя одеяло на спинке Лены,   снова погружаясь в воспоминания последних лет своей холостяцкой жизни…

Однажды, ранним морозным утром, не выспавшийся, с опустошенным сознанием, топал Антон по набережной быстрого притока Енисея на остановку полкового автобуса. Ехал он в часть на подъём. Морозы в ту раннюю весну ещё свирепствовали, а снега уже было  мало. Топал Антон по тротуару, с интересом наблюдая, как то там, то там вспыхивают редкие огни в окнах пятиэтажек. Вдруг он заметил, как под балконом одного дома висит человек. Антон опешил. Остановившись, он лихорадочно соображал, что делать. И тут «повешенный» приглушенным голосом произнёс:

— Чего уставился? Лучше иди, помоги.

Антон метнулся к дому. Приблизившись к висевшему человеку, он разглядел, что тот обеими руками вцепился за прутья ограждения балкона второго этажа. Одет мужчина в шинель, а на голове, кажется, папаха. Под  ногами висевшего был приямок подвального окна, перекрытый металлической решеткой. Понял Антон, что висевший человек боится прыгать, потому как об решетку  запросто переломал бы ноги. Он быстро встал спиной к стене, ногами упёрся в стену не широкого приямка слухового окна, обеими руками обхватил висевшего за ноги и сказал:

— Держу, отцепляйся.

Навалившееся на Антона тяжеленное тело мужчины едва не смяло его. Напрягшись из всех сил, Антон крепко держал мужчину за ноги, а тот руками опираясь о стену дома, стал медленно спускаться вниз. Не отрывая с места свои ноги, с трудом развернувшись вправо, Антон  поставил ноги мужчины на землю, перехватившись руками за его спину.

— Всё, — сказал высокий мужчина, когда оказался на земле, — пошли отсюда скорее.

Только когда вышли на тротуар и приблизились к столбу освещения, Антон узнал в шагавшем рядом офицере полковника Молоканова – начальника отдела политработы Управления войск. От удивления он даже остановился.

— Что? Узнал? Не пугайся, пошли, а то опоздаешь на автобус. Ты ж наверно на подъём?

— Да, — ответил Антон, двинувшись вслед за полковником.

— Я думаю, ты  мужик? Не разболтаешь, что и кого видел?

— Не разболтаю, — твёрдо ответил Антон.

— Не повезло мне сегодня, чёрт его побери! – сказал полковник, — у мужика на работе что-то случилось, остановилась работа и всю ночную смену отправили домой. У тебя – то бабёнка есть?

— У меня есть девушка, но она живёт далеко. Пока не приехала. Учится.

— Понятно. Вон твой автобус. Беги. Ещё поговорим, — сказал полковник и свернул во двор какого-то дома.

Потрясённый случившимся,  несколько дней молодой человек размышлял о непристойном поведении такого большого начальника.

Дней через десять Антон заступил в гарнизонный наряд дежурным по караулам. Караульную службу в их гарнизоне несла комендантская рота, при ней была гарнизонная гауптвахта, там же располагалась и служба дежурного по караулам.

Ровно в семь утра гауптвахту посетил полковник Молоканов. Антон отдал рапорт высокому начальнику, а тот приказал ему построить в коридоре гауптвахты всех задержанных за ночь патрулями солдат, а потом сопроводить его на гауптвахту, он будет беседовать и со всеми арестованными.

После беседы с тремя солдатами, задержанными в городе патрулями и обхода камер с арестованными, полковник направился на выход. Антон, как и положено, пошел полковника провожать.

— Ну, как, дорогой, идёт служба? Какие есть проблемы? —  спросил полковник, когда вышли во двор комендатуры.

— Служба идёт нормально, вот только командир полка не разрешает поступать в институт. Говорит, послужи года два, потом посмотрим. В других полках некоторые ребята уже учатся, а у нас нельзя, — неожиданно для себя самого пробубнил Антон.

— Да, ваш Законников такой. Список и ходатайство о разрешении на учёбу офицеров в институтах и академиях на этот год в Москву мы уже отправили. В академию уже не получится. А ты говоришь, что хочешь поступить в институт?

— Да, — ответил Антон.

— Ну, это проще. Пиши рапорт, мы тебе разрешим сами без Москвы. Только поступай на факультет сродни твоему диплому. А рапорт отдай замполиту полка. Я ему позвоню. Решим. Готовься к вступительным, — обрадовал Антона Молоканов.

Так сияющий Антон и объявился у Лены ранним майским утром. Лена его приезду очень обрадовалась, тоже соскучилась. Запереживала мама Лены. Она очень опасалась за предстоящую Ленину сессию, и приезд Антона ещё больше усилил её тревогу.

Вступительные экзамены в институт Антон сдал с лёгкостью. А вот Лена два предмета летней сессии завалила. «Больше надо было гулять со своим женихом», — в расстройстве сказала мама, когда Лена поведала ей о своей неудаче.

Свою вину осознавал и Антон, но он, в отличии от Лены и её мамы, не переживал. Он, скорее, был рад, надеясь в ближайшее время увезти к себе Лену. Однако ему было неудобно перед   Лениной мамой, и  до отъезда в часть последние два дня в их доме  он не появлялся.

Сразу же по приезду в часть написал рапорт на выделение ему студенту заочнику отдельного жилья. «В общежитии заниматься нет возможности», — написал он в рапорте. К отъезду на установочную сессию в октябре месяце, он уже и получил пятнадцатиметровую комнату в двухэтажной офицерской брусчатке. В сентябре месяце Лена один экзамен пересдала, а второй завалила снова и из института её отчислили. Радуясь такой вести, Антон уже прикидывал, когда они пойдут с Леной писать заявление в ЗаГс, но радость его была преждевременной. Родственница Лениной мамы с первого октября устроила Лену на работу к себе в проектный институт. При важном, закрытом проектном институте был свой техникум, и Лену уже зачислили туда студенткой.  Понял Антон, что женитьба опять отложится на какое-то время.

За установочную сессию Антон сдал все зачёты зимней сессии и экзамены по Истории КПСС и истмату.  Каждый день по много часов обсуждали они с Леной свои сокровенные планы, но ничего решить не могли. Надо было опять ждать хотя бы окончания Леной первого курса техникума.

Эта же тема была главной и во всех их письмах после отъезда Антона на службу. Антон предложил расписаться в период его зимней сессии, а приедет Лена к нему летом. На это предложение Лена, наконец, ответила согласием. Но в тот год никого из офицеров соединения, кто учился в гражданских ВУЗах, на зимнюю сессию не отпустили из-за серьёзных проблем на стройке, получении частями очень большого пополнения,  и большой нехватки офицеров в учебных пунктах, где молодые солдаты проходили курс первичного обучения. Тогда Антон написал рапорт с просьбой о краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам.

Как ни кряхтел-пыхтел полковник Законников, но отпуск на неделю, в счёт очередного, подписал.

Встретил Антон Лену  у проходной её института, бродили и говорили допоздна. Но идти назавтра в ЗаГс Лена так и не решилась. Она, очевидно, давно сказала родителям о их решении расписаться в феврале, и родители, очевидно, уже давно уговорили её отложить замужество до лета. «Нас же сразу не распишут. Роспись назначат минимум через три недели. Тебе на свадьбу надо будет опять отпрашиваться у вашего нехорошего командира. А приедешь на сессию летом, сразу напишем заявление, а роспись и свадьбу сделаем в конце твоей сессии. Я тоже  сдам сессию, уволюсь с работы, и поедем. Доводы Лены были опять логичны и Антон согласился.

Сказавши родителям Лены, что он приезжал в командировку, утром следующего же дня грустный он отправился на вокзал и уехал в часть.

По возвращению в часть Антон сразу  вышел на службу, хотя у него  было ещё три дня отпуска. О прибытии он доложил бывшему тогда замполитом полка майору Шапиро. Собравшийся увольняться в запас по состоянию здоровья майор разбираться, почему лейтенант не женился, не стал. Сразу повёл его к командиру полка. Законников, казалось, только этого и ждал. На повышенных тонах он сразу стал выговаривать Антону за обман командования, обвиняя лейтенанта в непорядочности и всех грехах, какие только существуют. «Я был прав, когда отказал вам в поступлении в институт. Не доросли вы ещё до того, чтобы за государственный счёт получить ещё и высшее образование», — сказал в заключении полковник.

Антон хорошо знал характер своего командира полка, которому надо было попасть только один раз в немилость, и тогда постоянно будешь выслушивать с его стороны упрёки,  придирки, разного рода нелестные высказывания, граничащие с унижением и оскорблением. Понимал он и то, что теперь командир полка запросто может не отпустить его на летнюю сессию, тем более, что у него не будет и вызова из-за пропуска зимней сессии.

И удивительное дело, он сейчас не переживал по поводу сложившихся у него обстоятельств. В душе Антона образовалась какая-то пустота, отрешенность. Словно во сне он приходил на службу, что-то там делал, приходил в свою пустую неуютную комнату, бухался на диван и засыпал. Он давно не открывал учебники, ни чего не читал и не писал контрольные к летней сессии. Долго не писал Лене. Написал только тогда, когда она прислала ему короткое письмо  с извинением, за случившееся. В письме Лена ни словом не обмолвилась о их будущем.  Антон несколько раз порывался ей написать и не мог. Опять начинать разговор о планах на лето, теперь не имело смысла. Во-первых, он своё решение о женитьбе неоднократно высказал, а во-вторых, он не знал, поедет ли он на летнюю сессию. В конце — концов  письмо он написал. Оно было коротким, скучным, ни о чём не говорящим. Очередного письма от Лены не было почти месяц. Не писал всё это время и Антон.

В начале марта майора Шапиро вывели за штат и полку представили нового замполита. После построения полка, полковник Молоканов пригласил всех политработников в кабинет замполита полка и стал их поочерёдно представлять подполковнику Шишке. Когда дошла очередь до Антона, Молоканов сказал: «Ваш секретарь комитета комсомола парень энергичный, инициативный. Первый год после училища один командовал ротой, которая дислоцируется у нас далеко в тайге. Трудностей не испугался, роту вывел в передовые по всем показателям. Мы и выдвинули его на комсомол. Поступил на заочное отделение института. Мы даже дали ему комнату. Он давно собирается жениться, но что-то там у него с женитьбой не получается. Вы, товарищ лейтенант, после того, как я  всех отпущу, из штаба не уходите. Мы с Иваном Васильевичем вас вызовем». Покрасневший как свёкла Антон сказал «Есть!» и сел на место.

Затем Молоканов коротко поставил задачи перед политработниками, перед партийной и комсомольской организациями и разрешил всем быть свободными. Долго Антон дожидался приглашения в кабинет замполита. Наконец, просунувший голову в приоткрытую дверь комитета комсомола дежурный по штабу, сообщил Антону, что его вызывают.

Полковник Молоканов пригласил Антона садиться к приставному столику большого замполитовского стола и сразу спросил:

— Что там у вас товарищ лейтенант случилось? Как  получилось так, что вы, фактически, обманули командира полка. Ваш полк, да и все остальные наши части получили в конце прошлого года очень большое пополнение. Много офицеров и сержантов мы отозвали из частей в учебные пункты. В ротах оставалось по одному офицеру, а в штабах частей – только командование и то не всё. Но отпуск по семейным обстоятельствам вам всё равно дали. Дал сам Законников! Дал без какого бы то ни было нашего давления, чего  с ним ни когда не бывает.  Вы к невесте съездили, но не женились. Дня три просто прогуляли.

Даже сейчас, при вспоминании той отчитки Молокановым, Антона бросило в жар. А от сознания того, что нужно, а он не сможет объяснить начальникам, как всё получилось,  он тогда впал в какое-то беспамятство. Что-то, как во сне, бессвязно говорил, что-то с трудом объяснял, но говорил, как ему в тот миг казалось, не то. Он несколько раз на полуслове замолкал и начинал объяснение заново, его голос дрожал, к горлу подкатывался ком.

Видя, как лейтенант взволнован, полковник Молоканов давал ему попить воды, просил успокоиться. С большим трудом Антон тогда взял себя в руки,  немного успокоился,  и всё-таки поведал начальникам, почему у него не получилось с женитьбой. Выслушав объяснение, полковник Молоканов, разговор закончил и разрешил Антону быть свободным.

После курса молодого бойца пополнение распределили по ротам. Молодёжь автомобильных рот ещё целый месяц обучали в учебном комбинате стройки. В начале марта водители новобранцы получили автомобили и приступали к работе на стройке. Всех их разбили на группы по двадцать человек, за каждой группой закрепили офицера наставника. Такую группу подкинули и Антону. Каждое утро он помогал своим подопечным завести автомобили и выехать на линию. Ездил с ребятами по огромной стройке, показывая  объекты работ, предприятия стройиндустрии, песчаные и гравийные карьеры. Помогал выбивать у завгара запчасти и ремонтироваться. Когда напряжение с молодыми водителями немного спало, подполковник Шишка вызвал Антона к себе, заявив: «Пора тебе заняться и своими комсомольскими делами. Да к тому ж у тебя через полтора месяца и сессия. Надо хоть вечерами заниматься. Негоже, чтобы ты зывалил сессию».

— На сессию меня никто не отпустит, мне не пришлют вызов. На зимнюю сессию меня ж не отпустили, — сказал Антон.

— А ты готовься, готовься. На сессию поедешь. Только, как следует, всё сдай и привези документ, что переведен на следующий курс. Понял?

— Так точно! — Выкрикнул просиявший Антон.

— Вот так — то! Сказал, поедешь и всё тут. Поедешь, — твёрдо сказал подполковник.

С первого же дня засел Антон за учебники. Он распечатал давно присланные заочным отделением института конверты  с контрольными работами и начал  их одну за другой делать и отправлять в институт. К середине мая все контрольные к летней сессии он выполнил и отправил.

С поезда Антон поехал сначала домой к Лене. Знал он, что она ещё на работе, а ему и хотелось сначала встретиться с её родителями, так как он не знал, как растопить ледок, возникший  в их с Леной  отношениях.

Наина Федотовна и Фёдор Дмитриевич его приезду обрадовались, предложили всё время сессии жить у них. На это Антон возразил тем, что от них  институт в противоположном конце города, а ему надо к восьми быть на лекциях. Сказал, что общежитие рядом с институтом, а там библиотека, где в читальном зале можно взять любую нужную книгу и работать до девяти вечера. Наконец, если возникнут какие трудности, можно будет обратиться к сокурсникам, сходить на консультацию. Сказав, что завтра с утра уже лекции и что ему обязательно сегодня надо получить в ОЗО направление в общежитие и до вечера устроиться, после обеда Антон уехал. Проводившей Антона до калитки Наине Федотовне он сказал, что в субботу после занятий он обязательно к ним приедет.

Лена к приезду Антона сессию уже сдала. В НИИ начались летние отпуска,  и в их отделе  возникла  напряжёнка. Лена постоянно на работе задерживалась, приходила домой усталой. Поэтому, встречался с нею Антон только по  субботам и воскресениям.  С первых же дней к ним вернулось тепло прежних отношений, но тему похода в ЗаГс оба старались не поднимать. Антон, почему-то считал, что  этот важный разговор должна начать Лена, а Лена в свою очередь ждала того же от  него. Успешно сдавший все зачёты и экзамены зимней и летней сессий, Антон последнюю неделю посещавший только лекции, все эти дни хотел, но так  и не смог заговорить  с Леной об их сокровенном.

В субботу  25 июня  с утра Антон зашел в заочное отделение, получил в зачётке отметку о переводе на второй курс, посетил две пары лекций. После  обеда в студенческой столовке проехал в комендатуру, отметил отпускной билет и только к вечеру  приехал к Лене. Во время вечерней прогулки он сказал Лене, что до двадцать восьмого числа, дня его отъезда, он уже свободен. Оставшиеся лекции он может не посещать. Лена поняла к чему клонит Антон, но промолчала. Девушка просто волновалась в связи с приближением часа и дня, когда она должна сделать решительный  шаг в неизвестное, на который уже давно решилась. Она ждала, уже была готова и хотела, очень хотела услышать от Антона тех обжигающих её сердечко слов, той прежней его  настойчивости идти в ЗаГс. Сейчас она была готова, несмотря ни на что, ни на какие отговоры родителей не только пойти в любой им предложенный день в ЗаГс, написать заявление и   поставить роспись в бланке. Она готова была сейчас же птицей улететь со своим за этот год возмужавшим Антошей вдаль, в которую он уже столько времени её зовёт. Девушка молчала всем своим существом, прильнув к руке спутника, тепло и нежно поглядывала в его посуровевшее лицо. Но Антон молчал.   Он очень боялся того, что Лена может опять сказать какую-нибудь причину отсрочки. Он просто не знал, как он себя поведёт, если такое случится и на этот раз. Его страшила одна только мысль о новом многомесячном мучительном ожидании. Плюс ко всему, как-то невольно в его сознании в последние дни внедрилась мысль, что он уже всё, что мог Лене многократно сказал. А это ведь так и было. В его сознании в эти дни появилась и мысль о том, что сейчас настала очередь Лены сказать, вернее, ответить на его многократные предложения, и своим ответом поставить точку  его мучительным ожиданиям.

Молчание обоих затягивалось, и сникшая от этого Лена пожаловалась на усталость и предложила идти домой.

Когда Антон с Леной вошли в прихожую, накинув халат, из спаленки вышла Наина Федотовна. «Вон на плите ужин, садитесь, кушайте, а завтра, мы с папой идём к моему брату на юбилей. Можете и вы пойти с нами. Они приглашали всех», — сказала она. Лена тут же ответила маме, что она пойти не может, до вечера будет занята.  Поблагодарив за приглашение, отказался идти в гости и Антон. Есть ему не хотелось, и он сразу же прошёл в крохотную комнатку младшего брата Лены.

Димка возился с авиамоделью. «Делаю последние регулировки. Завтра на празднике Дня молодёжи будут соревнования авиамоделистов. Буду выступать. Если хочешь, поехали со мной. Только надо очень рано вставать», — сказал Димка.

Антон выглянул в кухню. Погрустневшая Лена одиноко сидела за накрытым столом. Сковородка на столе по-прежнему была накрыта полотенцем.

— Как мы завтра? — тихо спросил Антон.

— Я же сказала, что завтра занята, — с раздражением в голосе, не глядя на Антона, ответила Лена.

Антон тихо прикрыл дверь, с минуту молча постоял, соображая что делать, и ответил Димке, что едет с ним.

Долго в ту ночь не мог уснуть Антон. Он видел, как погрустнела Лена. «Но почему? – думал он, — почему она не продолжила начатый мню разговор? Она же знает, мы ж договорились на лето. Я же сказал, что уже свободен, а она, оказывается, чем-то завтра занята. В понедельник и вторник работает. Может, опять передумала, и боится сказать? Родители, кажется, уже согласны. Вон даже пригласили на юбилей к родственникам,  там же будет вся родня. Если бы решили опять временить, не стали бы знакомить меня с ними. Тут всё нормально, это точно. Но тогда что? Ладно! У меня ещё есть дни. Спрошу её завтра же вечером. Будь, что будет, дальше в таком неопределённом положении быть здесь уже неудобно, —  решил он.    Но тут же опять накатывалась тревожная мысль: «А что если скажу, а у неё опять какя-то причина? Если опять скажет,  давай  подождём, что тогда? Пустота. Зачем я тогда сюда приезжаю? Зачем мне этот ничего не дающий нового  строительный факультет? Да и всё остальное — зачем?» И думы эти делали  новый и новый виток повторений в голове  молодого человека.

Утром они с Димкой поднялись в половине седьмого. Разогрели стоявшую с вечера на столе сковородку, позавтракали и с красивой, большой авиамоделью через берёзовую рощу поспешили на трамвай.

Сразу за Коммунальным мостом через Широкую и быструю Обь они спустились с высокой насыпи вниз. Там  в большом одноэтажном деревянном здании размещалась секция авиамоделистов областного ДОСААФ. В коридорах и комнатах уже было полно молодёжи и руководителей команд участников предстоящих соревнований.

Соревнования на круглой высоко огороженной металлической сеткой площадке прошли довольно быстро. Димка выступил очень хорошо. Объявили перерыв на два часа для подведения итогов, заполнения дипломов победителям, и удостоверений разрядника.

Димка со своей командой пошел в  здание секции, а Антон, предупредив его, решил искупаться. Городской пляж от места соревнований был метрах в ста.

Антон выбрал свободное от загоравших местечко, разделся. Аккуратно свернув свои из тончайшей зеленоватой китайской шерсти брюки, и положил их на свои новенькие туфли. Сверху он положил летнюю с коротким рукавом рубаху и галстук, а на них – шляпу. Немного посидев на горячем песке,  с разбега прыгнул в прохладу сильной реки. Быстрое течение подхватило его тело и стало относить от берега. Антон лёг на спину и несколько минут наслаждался  нёсшими его тело водами. Потом он лёг на живот и посмотрел на берег, пытаясь определить, далеко ли его унесло течением. И тут он заметил, как два мальчугана лет  четырнадцати-пятнадцати склонились и копаются в его одежде. Из всех сил работая руками и ногами, поплыл он к берегу, а выбравшись, метнулся к своей одежде. Парни заметили бегущего хозяина одежды, подхватили его брюки и туфли, сунули в спортивную сумку и кинулись наутёк. Антон был от них метрах в сорока и быстро нагонял воришек, а пацаны кинулись к насыпи моста  и быстро взбирались наверх. Склон насыпи в том месте, где стал карабкаться Антон, порос колючим кустарником, а еле заметная тропинка была  слабо утоптанной и земля всё время осыпалась под его ногами, замедляя подъём. Когда, наконец, Антон преодолел крутой и неудобный подъём, он увидел, что пацаны бегут уже по центру моста, за трамваем. Он  от них    прилично отстал. Полупустой трамвай на секунду остановился, парни запрыгнули в открывшуюся дверь, и машина тронулась, резко набирая скорость. На этом Антон и закончил своё преследование.

В состоянии крайнего расстройства он вернулся на пляж, подобрал оставшиеся  шляпу, галстук и рубаху, и подошёл к проходившему мимо милиционеру. Тот вяло выслушал обратившегося, указал ему, где находится их дежурное отделение на пляже и посоветовал пройти туда и написать заявление.

В тесной комнатке милицейского поста капитан в свою очередь выслушал заявителя, молча дал лист бумаги и ручку, продиктовал шапку заявления. Когда Антон закончил писать, капитан спросил его, кому можно позвонить, чтобы привезли ему одежду. Звонить было некому. Тогда сердобольный капитан предложил отвезти коллегу офицера на служебном мотоцикле.

В рубашке, при шляпе и галстуке, по пояс, закрывшись брезентом люльки мотоцикла, ехал Антон в институт. Капитан заехал на территорию большого институтского городка и затормозил у подъезда общежития. Антон поблагодарил милиционера за помощь, снял рубаху и шляпу и пошел в свой номер. В этот жаркий солнечный день в таком одеянии по территории городка и коридорам общежития ходили многие.

У вахтёрши Антон взял ключ и прошел в свою комнату. Две кровати из четырёх были уже разобраны, кровать Антона и ещё одного однокурсника  были заправлены. Антон прилёг на свою кровать и стал ждать соседа и думать, что делать дальше. Билет на обратную дорогу он уже купил. Билет в чемодане в камере хранения. Но денег больше нет ни копейки – все остававшиеся около двадцати рублей были в бумажнике. Там же было и удостоверение личности с отпускным билетом. Штаны трико у него есть, но что одеть на ноги? «Если сосед Володя даст взаймы хотя бы рублей десять, выкручусь» — подумал он. Но пришедший после обеда Володя, заявил, что у него осталось всего пятнадцать рублей. Больше трёх рублей он дать ему не может. Предложил Володя Антону и свои старенькие кеды, которые размера на два оказались больше ноги Антона.

Володя, отдохнув после обеда,  ушел в библиотеку, а Антон опять принялся думать, что и как делать дальше. И  после долгих раздумий решил трамваем ехать на вокзал, там обратиться к военному коменданту и попросить у него помочь перекомпостировать билет на ближайший поезд. «Место попрошу в общий вагон. Заберусь на верхнюю полку и буду спать до самого места, — решил он и тут же подумал, — а как быть с Леной? В таком виде к ней не поеду. Всё летит к чёрту. Нужно хоть сообщить ей, что уезжаю сегодня. Но чем объяснить срочный отъезд, да и как?» И Антон опять на несколько минут погрузился в свои нелёгкие думы. Наконец  решил, что  с почты железнодорожного вокзала пошлёт Лене телеграмму и сообщит, что его срочно вызвали в часть.

Составив план действий, Антон быстро прошел в камеру хранения и получил свой небольшой чемоданчик. Квитанция из камеры хранения была в бумажнике, но молоденькая работница камеры хранения, наверняка студентка, разрешила Антону открыть чемодан, достать и показать зачётку и студенческий. Сверив фамилию со своим экземпляром квитанции, девушка отдала Антону чемодан. Потом он прошел  к  комендантше общежития и сдал полученные постельные принадлежности.     Около шести вечера приехал  на вокзал, зашел  на почту и послал Лене телеграмму из трёх слов: «Меня срочно часть». Потом прошёл к военному коменданту вокзала и попросил его помочь переоформить билет на любой ближайший поезд и только в общий вагон.  При этом, ему    пришлось поведать дежурившему старшему лейтенанту и о своём несчастии.

— А удостоверение, отпускной? — строго спросил старлей.

— Я вчера после обеда снимался с учёта. Документы были со мной в бумажнике. Вот мой студенческий и зачётка. Я написал заявление в милицию, там же на пляже. Воров обещали найти. Я их хорошо запомнил, описал.

Офицер внимательно осмотрел студенческий билет Антона, его фотография, к счастью, там была в офицерской форме. Полистал странички зачётки.

— Ясно, посидите в зале минут двадцать, — сказал старлей.

Когда Антон снова зашел в дежурную комнату, старший лейтенант заканчивал с кем-то разговор, докладывая:

— В комендатуру я позвонил. С учёта он вчера снялся. В журнале дежурного Кировского  райотдела происшествие зарегистрировано.

На том конце провода старшему лейтенанту отдали какое-то распоряжение, он ответил «понял», положил трубку и, обращаясь к Антону, сказал:

— Денег то у вас, конечно, тоже нет?

— Три рубля сосед по общежитию занял.

— Тогда идите в воинскую кассу, я сейчас туда позвоню. Сдавайте ваш билет и покупайте в общий вагон. Ближайший будет в десять.

После покупки билета у Антона осталось двенадцать рублей.

Из кассы, Антон направился в буфет перекусить и купить чего-нибудь  в дорогу. Только он вышел из кассового зала, направляясь в зал ожидания, как услышал:

— Вот он!

Антон оглянулся и увидел пробиравшуюся к нему через поток пассажиров Лену. За нею в шлеме мотоциклиста следовал Димка.

— Поехали домой, к нам! — сходу сказала Лена.

Обрадовавшийся Антон начал было что-то говорить о срочности его отъезда, но Лена перебила его, заявив, что они всё знают. Твой сосед по общежитию всё рассказал.

— Но я уже поменял билет. У меня через два часа поезд. И я без документов. Пошли, сходим в буфет поужинаем и я куплю себе чего-нибудь в дорогу.

— Я пойду к мотоциклу, а то и его кто-нибудь сопрёт, — сказал Димка и пошел на привокзальную площадь.

За круглой стойкой буфета Антон быстро расправился с жареной рыбой. Лена выпила стакан грушевого сиропа, и молодые люди пошли к Димке.

— Дим, — сказала Лена, подходя к брату, — сгоняй по быстрому домой, привези папины плетёнки и какие-нибудь брюки.

— Зачем? – сказал Антон, — доеду и так. Сейчас сяду в поезд, в часть приеду тоже ночью. Кто меня там увидит? Да и далеко до вас. Если уж так, то пусть съездит в общежитие, отвезёт Вовке десять рублей, я у него немного занял, да и за кеды надо как-то рассчитаться. Тут близко. Потихоньку съездит. У Володьки тоже деньги кончаются.

Дима завёл мотоцикл и уехал, а Лена взяла Антона под руку и увлекла в небольшой сквер напротив вокзала. Как только они вошли в сквер, она остановилась, повернулась к Антону и, глядя прямо в его глаза, каким-то глухим, дрожащим голосом сказала:

— Ты почему вчера ничего не сказал? Сказал, что свободен и всё. А я то,  ждала, а я, я …

Сильное возбуждение перекрыло её дыхание, слёзы в один миг увлажнили всё её лицо. Девушка отвернулась и быстро зашагала прочь. Одним прыжком Антон настиг её, схватил, прижал к себе её легкое слабенькое тельце, целуя влажные щёки, стал говорить, говорить, говорить:

— Не плачь! Не плачь! Не плачь. Никогда не плачь. Прошу! Ну, ты же знаешь, зачем я сюда приехал, я же тебе сто, тысячу раз говорил, поехали ко мне. Я побоялся,  побоялся, что ты опять  скажешь  «давай подождём». Я этого уже боюсь, я не могу,  не могу! Не могу-у! Поняла?!

Всё ещё всхлипывая, резко хватая ртом воздух, Лена тихо говорила:

— Это правда, да? Правда?

— А как же? Ну, ты же сама всё это знаешь! Как же может быть иначе!

Антон, не выпуская  из своих объятий, подвёл Лену к скамейке.

А она, положив свою головку на его плечо, глубоко вздохнула и быстро успокоилась. Так и сидели они молча до тех пор, пока не услышали гул мотоцикла. Дима кружил по площади, ища их.

— Дима приехал. Пошли, — сказала, поднимаясь Лена.

А Антон, пока они одни,  стал быстро говорить:

— Как только получу удостоверение, как только смогу выбраться, приеду и заберу тебя. Поняла? Как тут будет с росписью, со свадьбой, как тут всё получится – не важно! Увезу  и всё! Нам никто и ни что не должно помешать! Всё! Поняла?

— Да, поняла я, поняла. Я уже давно всё поняла. Скажешь, поехали сейчас – поеду сейчас.

— Сейчас я  не знаю как сам буду пробираться в город и в часть без документов. За мной могут из части приехать на КПП и забрать, а вот… И ещё, — Антон остановил Лену, метрах в десяти от Димы, опустил голову и продолжил, — я послал тебе телеграмму. Денег у меня было мало, написал коротко. А чтобы не волновалась, не обиделась, я там… Ну, ты пожалуйста её не читай. Ладно? Порви и всё. Не читай.

— А как я узнала, что ты уезжаешь? Уже прочитала.

— Я деньги твоему соседу передал, — сказал Дима, — уже скоро посадка. Вы идите, а я тебя Лен, подожду здесь.

Антон за руку попрощался с Димой, взял Лену за  руку, подхватил свой небольшой чемодан и они с Леной, огибая слева здание вокзала, быстро пошли на платформу.

Даже сейчас по прошествии многих месяцев неприятно было вспоминать Антону его приезд в часть.

Доложил он о прибытии и случившимся с ним замполиту. Тот его выслушал и повёл к командиру части. После доклада замполита, полистав зачётку, Законников процедил сквозь зубы: «Пишите на моё имя объяснительную, а капитан Уваров проведёт служебное расследование».

— Товарищ полковник, — подал голос подполковник Шишка, — он у нас на выборной должности, политработник. Расследование надо бы поручить секретарю парторганизации. Выводы по итогам расследования надо будет согласовывать с городским комитетом комсомола. Известно будет и в городском комитете партии.

Законников с минуту помолчав, провёл указательным пальцем правой руки по своему рыхлому мясистому носу и, ни на кого не глядя, кивнул головой в знак согласия. На объяснительной Антона он синим карандашом написал: «Майору Кондратьеву. Разберитесь, подготовьте приказ о строгом наказании».

Очевидно, во время утреннего доклада на следующий день подполковник Шишка доложил полковнику Молоканову и о происшествии с Антоном. Поэтому майор Кондратьев во время беседы с Антоном заявил: «Большие начальники приказали мне с выводами и наказанием не спешить. Пока пошлю  запросы в милицию и в военную комендатуру. А там посмотрим,  что с тобой делать и как наказывать.  Горком комсомола уже за тебя заступается! Но выговорок всё равно получишь. Это как пить дать. Получишь. Хотя других офицеров за утерю документов отдают даже под суд офицерской чести. Считай, что отделаешься испугом».

Недели через две издали приказ по части о наказании Антона. Начальник штаба полка приказал сфотографироваться и отнести фотокарточку в отдел кадров Управления. Пошли долгие месяцы ожидания получения нового удостоверения личности.

С новым замполитом полка у Антона заспорились дела в его комсомольской работе. Подполковник Шишка в результате нелёгкого разговора с начальником штаба полка, договорился, что Антона стали меньше привлекать к несению службы вне части. Стали меньше давать всякого рода поручений не связанных с его непосредственными обязанностями. Он стал больше заниматься организацией и проведением спортивных соревнований, помогать начальнику клуба старшине Шубникову организовывать репетиции художественной самодеятельности. Спортсменам части нужно было немало денег для приобретения мячей, волейбольных сеток, формы. Ещё больше нужно было денег  участникам художественной самодеятельности на приобретение разного рода костюмов и дорогущих музыкальных инструментов.

Постановлением ЦК ВЛКСМ восемьдесят процентов привлеченных комсомольскими организациями средств оставались в первичных организациях и расходовались по их усмотрению. И Антон попросил замполита помочь ему в сдаче металлолома. «Автобаза, Управление механизации, Комбинат железобетонных изделий завалены всякого рода железным хламом. Ни одно предприятие стройиндустрии металлолом не сдаёт,  а руководство стройки их за это постоянно ругает. Мы металл сдадим, справку строителям для отчёта, а деньги нам. Машины у нас есть, люди тоже» — сказал Антон подполковнику Шишке. Тот его предложение одобрил, заявив: «Давай договаривайся с начальниками предприятий, назначайте день, а я решу вопрос с людьми и машинами». Антон обошел всех начальников предприятий и без проблем обо всём договорился. Потом съездил  на железнодорожную станцию в пункт приёма металлолома, узнал график работы пункта и стоимость тонны металла, записал телефон директора и мастера приёмщика. И работа закипела. По субботам и воскресениям, а иногда и в рабочие дни ребятами вторых смен Антон возил и возил металлолом. Особенно много его было в Управлении механизации. Там в кузова самосвалов летели тяжеленные рамы от тракторов, вышедшие из строя гусеницы, разные металлические колёса. Вывезли даже противовес от небольшого списанного экскаватора. Металл грузили автокраном, автопогрузчиком и вручную. К середине сентября сдано было триста шестьдесят тонн чёрного и более двадцати тонн цветного металла. На счету в горкоме комсомола за полком Антона значилось более четырёх тысяч рублей. Денег хватило на костюмы и обувь певцам с танцорами, на отличную форму  сборным полка по футболу и волейболу. Этим начальник штаба полка  был очень доволен. Он даже на совещании у командира полка поддержал подполковника Шишку о снятии с Антона взыскания. Замполит своё ходатайство так рано снять с Антона взыскание мотивировал тем, что скоро отчётно-выборное комсомольское собрание полка, лейтенанта надо будет переизбирать, а у него не снятое взыскание. Но Законников своим заместителям возразил, заявив: «Рано. Мы такие взыскания по несколько лет носили. Ничего не случится. Пусть ещё поносит. Взыскание на него действует положительно. Лейтенант лучше стал работать».

Когда в части вскрылось несколько случаев неуставных взаимоотношений, Антон собрал весь комсомольский актив полка и предложил ребятам обсудить возникшую проблему. Решили комсомольским активистам за слабыми здоровьем, за призванными из детских домов ребятами, которые в первую очередь подвергались разного рода унижениям и обидам, взять шефство. Второе, что предложили активисты, при назначении на должности командиров отделений, кандидатуры обсуждать на бюро ВЛКСМ рот. Это второе предложение ребят вызвало бурное возражение офицеров части. Сначала возражал и полковник Законников. Но  выступивший на совещании подполковник Шишка заявил, что при решении кадровых вопросов умный командир всегда, со всеми советуется. Такое часто было даже на фронте. А когда он заявил, что раз офицерский коллектив возражает против очевидной пользы такого предложения, то надо этот вопрос обсудить на партийном собрании части. Полковник Законников, вдруг произнёс: «Советоваться с комсомольским активом надо». На том спорный вопрос и был закрыт.

Количество нарушений воинской  дисциплины, именовавшихся неуставными, среди солдат полка вскоре стало заметно сокращаться. Это отметил даже Законников на одном из совещаний с офицерами полка.

За лето Антон для передовиков производства части организовал несколько походов в красивые места окрестных гор. С волейбольной и футбольной командами и большими группами болельщиков по воскресным дням регулярно выезжал на городские соревнования. Время летело  в напряженной, интересной работе. Всё что придумывал Антон и члены комитета комсомола полка, прежде чем исполнять, Антон сначала обсуждал с подполковником  Шишкой. Тот просил Антона сначала спокойно и по порядку всё ему объяснить, а после этого или одобрял задуманное, или обещал подумать и посоветоваться с командованием части,  потом ответить стоит ли и как лучше исполнять задуманное. Иван Васильевич не навязчиво, как-то по-свойски постоянно интересовался и внеслужебной жизнью Антона. Подробно расспрашивал его чем занимался в его редкие выходные, какие книжки читает, смотрел ли очередной новый кинофильм. Часто спрашивал, как и где питается, хватает ли денег от получки до получки. Однажды Иван Васильевич посоветовал, а Антон тут же и выполнил добрый совет своего наставника завести в сберкассе книжку и с каждой получки, сколько сможет, хоть рубль, но откладывать, понемногу копить деньги. «В жизни бывает всякое, — сказал он, — на чёрный день у тебя всегда должна быть заначка. Мало ли что может случиться, а у тебя отца нет, мама простая колхозница. Помочь-то и некому.»

Антон охотно делился с начальником всеми своими делами. Его забота о нём грела парню душу, вселяла во всём уверенность и окрыляла. Иван Васильевич стал для Антона непререкаемым авторитетом, всем своим существом он прикипел к своему любимому начальнику.

В начале сентября проходил Пленум горкома комсомола. На нём  Антона, секретаря лучшей комсомольской организации Управления войск, избрали делегатом на краевую комсомольскую конференцию. На следующий же день Шишка позвонил Молоканову и заявил, что на краевую конференцию негоже комсоргу передового полка ехать без удостоверения личности. «Сколько ж ещё ваши кадровики будут тянуть резину с выдачей лейтенанту удостоверения», — сказал он.

— Вопрос поправимый, — коротко ответил Молоканов. Ускорим.

Ровно через неделю Антон и получил новый документ.

Краевая конференция проходила в пятницу. После её закрытия для  делегатов на субботу и  воскресение была запланирована большая культурная программа.      В фойе театра, где проходила конференция, после окончания её работы, орготдел Крайкома комсомола начал отмечать командировочные. Тут-то у Антона и возникла идея смотаться к Лене. «Самолётом час лёту. Сегодня туда, а обратный билет возьму часа на три  дня на воскресение. И к вечеру буду дома», — решил Антон и тут же подошел к своему секретарю горкома комсомола. Геннадий Шишенков, выслушав его,  продлил Антону  командировку и на понедельник. Антон поблагодарил секретаря и поспешил в аэропорт.

В десять вечера он уже постучал в заветное окошко.

Вышедшая на стук  мама Лены, обрадовалась приезду Антона, пригласила проходить. В доме она сразу же включила электрическую плитку, хлопоча у стола, накинула на плечо желанного гостя чистое

полотенце, велела мыть руки и садиться ужинать. «А Леночки  дома нет. Она уже неделю как на картошке. Портится погода, наверно завтра работать не будут. Должны бы сегодня приехать. Им обещали на выходные привозить», — поведала Наина Федотовна. Услышав это, Антон, вытиравший лицо и руки у рукомойника, остолбенел.

— Я извиняюсь, я не знал, что она не дома. Неожиданно появилась возможность приехать только на один день. Вот я и… — бормотал Антон.

— Понятно, понятно, — затараторила Наина Федотовна, — и хорошо, что приехал. Отдохнёшь,  а завтра с Димой куда-нибудь сходите. Что ж теперь, раз так получилось. Она говорила, что написала тебе, но письмо, конечно же,  ещё не дошло. Антон заметил, что в комнату вошли Димка и  Фёдор Дмитриевич, повернулся в их сторону, поздоровался. Волнуясь, принялся объяснять им причину своего нежданного появления, да ещё и в такой поздний час. Наина Федотовна искусно остановила его рассказ, подвела, усаживая к столу, а мужу и сыну коротко сказала, что Антон был в командировке и неожиданно у него получился  свободный день. А при нынешних самолётах один час и он тут.

Только приунывший Антон приступил к ужину, еле ковыряя вилкой в сковородке с вкусно пахнувшей картошечкой, прихлёбывая тёплое молочко,  как открылась входная дверь и на пороге появилась Лена. «А вот и…», —  неожиданно увидав Антона, прервала своё объявление о приезде девушка.  А Антон подскочил со стула, улыбаясь и сияя от радости, вытянулся и, не сводя с Лены сияющих своих глаз, водил над столом вилкой, словно не находил места куда её положить.

— Чего стоишь-то, не ждала гостя? Не рада, что ли? Даже не поздоровалась, — прервала паузу радостного молчания молодых людей Наина Федотовна – мы — то тебя поджидали, но завтра к вечеру. А ты сегодня, да и поздновато что-то?

— Завтра сказали будет дождь и мы решили сегодня поработать до темна и уехать, — скороговоркой ответила Лена маме и подошла к Антону. А он, видя, что комната молниеносно опустела, бросил, наконец, на стол вилку и схватил Лену за её худенькие и слабые плечи готовый со всей силой прижать их к себе. Но Лена молниеносно чмокнула Антона в щёку и ладошками упёрлась в его ходившую от частого дыхания, словно кузнечные меха, грудь.

— Ты ешь, а я буду умываться, переодеваться, — громко сказала Лена.

— Снимай всё своё колхозное, я сейчас поставлю греть воду, — прощебетала Наина Федотовна, входя в комнату.

Антон сел на своё место и принялся с аппетитом уплетать ужин.

Проснувшись на следующий день, Антон молниеносно глянул на ходики на стене и подскочил, как по тревоге. Было почти восемь. «Ни чего себе я сегодня дреманул», — подумал он и стал быстро одеваться. Услыхав, что Антон поднялся, в комнату заглянула Лена.

— Проснулся засоня? – улыбаясь пропела Лена, — умывайся, а я разогрею завтрак.

— Ту ночь мы ехали в поезде, почти не спали, — почти шепотом начал  оправдываться Антон.

— Говори нормально, наших давно дома нет, — усмехнувшись сказала Лена.

Направляясь к умывальнику, Антон поймал Лену, крепко обнял. Его жарким поцелуям Лена не сопротивлялась, а Антон, целуя её мягкие, тоненькие розовые губки приговаривал:

— Сейчас умоюсь и повезу тебя в ЗАГс, и ни каких возражений, ни каких больше ожиданий, ни каких причин. Только попробуй сказать погоди, не выпущу, увезу с собой прямо сейчас, прямо вот так, вот так…

Почти не сопротивляясь  поцелуям, Лена тихо произнесла:

— Скорее умывайся да завтракай, а то до обеда и не успеем в твой ЗАГс…

Заняв очередь в кабинет, где принимали пары на написание заявлений, Антон прошел в приёмную начальницы  и попросился у секретарши пропустить его к ней. Поздоровавшись, Антон сказал начальнице ЗАГса, что слышал, что кое в каких обстоятельствах можно брачующимся расписаться  и без испытательного срока. К тому ж у меня очень мало времени. В понедельник в десять утра самолёт… Сухонькая, сгорбленная  лет шестидесяти женщина внимательно выслушала Антона, резко встала из-за стола и, жестикулируя маленькими, с резко выступающими кровеносными сосудами ручонками, писклявым голосом, словно она выступала на каком-то партийном собрании, высказалась: «И правильно вы решили! Нам военным некогда ждать испытательных недель и месяцев. У нас служба, она нас каждый день испытывает. Нечего тут нашего брата задерживать. Зовите сюда вашу невесту».

Радостный Антон вышел из кабинета следом за его хозяйкой, наверняка женой какого-то офицера отставника, подлетел к Лене, не говоря ни слова, потащил её в кабинет заведующей. Пока в кабинете не было хозяйки, он объявил Лене о договорённости прямо сейчас их расписать. Лена от неожиданности такого поворота дела смутилась, раздумывая, молчала. Но тут, словно метла в кабинет влетела заведующая:

— Так, привели? Садитесь вот сюда, вот вам бланки, пишите.

Лена безропотно подошла к столу, осторожно села на стул, как школьница отличница сложила руки на стол, потом взяла перьевую ручку, положенную перед нею бабулей, обмакнула перо в чернильницу и под диктовку, вышагивавшей по ту сторону стола заведующей принялась заполнять бланк. Свою половину бланка быстро заполнил и расписался Антон. Бабуля поздравила, коротко наставляя молодоженов, лица которых стали серьёзными и румяными.

«Вот так этот мой котёночек и оказался тут у меня», — подумал Антон и глянул на мерцавший фосфором циферблат будильника. Часы показывали 4.30. «Лучше встану, а то не дай бог опять просплю», — сказал он себе, снял с себя одеяло, получше укутал Лену, поднялся, выключил звонок будильника и вышел из комнаты.