Владимир Долгих. «Чеченские дневники». Непонятная война.
Уважаемые посетители сайта, мы предлагаем вашему вниманию «Чеченские дневники» Владимира Долгих, подполковника в отставке,ветерана атомной энергетики и промышленности.
Долгих Владимир Георгиевич родился в апреле 1958 года в Алтайском крае.
В 1978 году окончил Волжское военное строительно-техническое училище, в 1988 году — Томский государственный университет по специальности «История». С 1975 по 1994 год – служба в ВСЧ атомной отрасли. В 1994 году уволился в запас в звании подполковника по сокращению штатов.
В дальнейшем работал школьным учителем, корреспондентом северской газеты «Диалог». Здесь помогло его давнее увлечение журналистикой и сотрудничество со многими томскими СМИ. Уже через несколько месяцев работы, весной 1995 года, Владимира Долгих назначают главным редактором этого издания. Вскоре приходит и успех – через два года издание участвует в конкурсе «Вся Россия -97» и становится его лауреатом в номинации «Лучшая региональная газета».
1997 год стал заметным в его жизни и ещё по одной причине. Избранием в Законодательную Думу Томской области.
Парламентский период в жизни Владимира Георгиевича продлится почти пятнадцать лет и включит в себя три выигранные выборные кампании. С 2001 года выполняет депутатские полномочия на профессиональной основе.
Владимир Долгих – автор многих законодательных инициатив, из – под его пера вышли несколько областных законов. В том числе, регламентирующий проведение парламентского расследования и административный кодекс области.
Одним из важнейших составляющих депутатской работы он всегда считал непосредственное общение с избирателями. Возможно, и поэтому по числу рассмотренных заявлений его приёмная всегда была одной из лучших среди коллег по думе.
Неоднократно, в период с 1995 по 2008 год выезжал в командировки в районы контртеррористической операции на Северном Кавказе, где встречался с воинами – томичами, проходящими службу в регионе. Фотоработы, выполненные Владимиром Долгих в этих поездках, демонстрировались в различных городах страны и Государственной Думе России.
Автор многих материалов и изданий по актуальным вопросам социальной политики и экономики области.
Ветеран атомной энергетики и промышленности, лауреат областного конкурса журналистского мастерства «Акула пера». Награждён различными ведомственными наградами.
«Чеченские дневники».
Непонятная война.
(декабрь 1995 –январь 1996 гг)
“М… н… н… не знаю, как это объяснить.”
Н. Лесков
“Очарованный странник”
Сегодня проснулся удивительно рано: то ли от гуляющего по спальнику холода, то ли от неясных, смутных мыслей. По землянке плыло бледное марево солярного угара, не позволяя пробиться сквозь узкие потолочные щели едва занимавшемуся робкому рассвету. Посапывала после ночной проверки дежурная служба и гулко падали в таз из умывальника свинцовые капли залитой с вечера воды. Вот где-то надрывно застучал “калашников”, в ответ ухнул миномет и мигом запищала, оставленная кем-то на тумбочке, рация. Как по команде сознание сразу же включилось в рабочий ритм: начинался четвертый день чеченской командировки, станция Ханкала, несколько километров восточнее Грозного, последний день уходящего 1995 года.
Лиха беда начало
Планы командировки в Чеченскую республику строились давно, еще со времен первых выстрелов. Уж очень хотелось прикоснуться к информации без посредников, увидеть жизнь и быт воинов-северцев собственными глазами, спросив при этом почти по А. Галичу: “Как живете, караси?”. У известного барда они, как помните, ответили просто: “Ничего живем, мерси!”. И не стоит после безумно пережевывать жвачку центральной прессы, цепляясь в догадках об истинном положении дел.
Помогла городская администрация, выделив на поездку не только деньги, но и соответствующие документы с просьбой о содействии. Командование северского соединения обеспечило экипировку и перелет. Но только до Москвы. Далее – как сможете. Правда, в кармане покоилось два документа. Первый – просьба командира северского соединения внутренних войск Геннадия Воложанина о содействии командированным в Чечню журналистам. Второе – телефоны высоких начальников из Главкомата ВВ, с которыми достигнута договорённость о перелёте из военного аэродрома Чкаловский. Ну, а остальное – исключительно разумная инициатива. В том числе и как добраться до этого самого самолёта. Ну, да ладно. Проблемы будем решать по мере поступления.
Пока же предотъездная суета в родном Северске – бесчисленные инструктажи — прощания, всё больше вслепую упаковка багажа, — не зная при этом, что же там будет более важным? Поэтому, помня известную пословицу про запас, который, как известно…., запихиваем много, как оказалось, лишнего. Это ни в коем мере не относится к увесистой стопке писем родных воинам – томичам и свёрткам с подарками. Передать их в руки конкретному адресату и было всё больше главной целью нашей поездки. И ещё рассказать о том, что там увидим. Слова не пышные и высокопарные, скорее, навеянные повседневной обыденностью. Связи с горной республикой практически никакой, а слухи вкупе с массой «информационного ширпотреба» с экранной телевизора способны разве что прибавить близким наших земляков разве что новых седых волос.
И вот вместе с оператором северской телекомпании Виктором Труфановым мчимся в аэропорт. В багажнике более семидесяти килограммов груза, впереди — заманчивая и слегка запрограммированная неизвестность. Ведь мы так и достоверно и не узнали о месте дислокации отряда спеназначения Сибирского округа ВВ «Рысь», созданного не так давно на базе северской дивизии. Но не зря же кто – то из великих когда – то сказал – главное – ввязаться в серьёзный бой, а там посмотрим, что будет!
Первые встречи
Аэродром в Чкаловском, что под Москвой, встретил убегающий куда-то вдаль поземкой слегка подзабытым морозцем и, поразительным безлюдьем. Транспортник АН-72, с характерными силуэтами двигателей над крыльями, стоял в самом дальнем углу летного поля, и если бы не любезность командира воздушного судна полковника ВВС МВД (созданы и такие) И. Новикова, предоставившего служебный автобус, топать нам до самолета и топать. Но вот позади пару часовая «днёвка» на полу КП авиации внутренних войск, непривычно быстрая посадка, нудное, казалось бы бесконечное, выруливание и, наконец, взлет. Попутчики: офицеры Главного управления внутренних войск МВД России, несколько милиционеров и гражданских лиц — всего около тридцати человек. Сидящий рядом подполковник тихо шепчет соседу: “Генерал сам взял штурвал”. Уточняю, что “аннушку” пилотируем сам заместитель командующего по авиации. Небольшой тик, и с трудом возвращаю настроение в привычный ритм — ох, уж эти генеральские полеты! Но мерно гудящие двигатели и бьющий откуда-то снизу теплый воздух берут свое, навевая приятный сон, который нагло прерывает резкий удар шасси о бетонку Моздокского аэродрома.
Далее решаем лететь на Ханкалу. Всё же, какая – никакая, а «столица войны». Там уж точно должны знать, где сегодня обитает эта самая «Рысь». После долгих объяснений удалось попасть только на «крайний» рейс. Старенький МИ-8 еще не готов к вылету и техник заканчивает последний сеанс колдовства где-то под капотом двигателя. Пользуясь минутами ожидания, знакомимся с экипажем. Все выпускники Сызранского вертолетного училища; вспоминаешь, что когда-то гостил в этом небольшом городке на Волге, и тут же ищешь общие точки. Разговор мигом оживляется. Командир, майор Константин Сергеев, высокий, кряжистый мужчина где-то под сорок. За плечами Афганистан, несколько лет в Прибалтике и, наконец, типичное сокращение времен поздней перестройки. Поневоле задумываешься, сколько войсковых судеб сгубили горбачевские “инициативы”, сколько ярких звездочек погасло, еще не успев, как следует, разгореться! Но Константину еще повезло — начали формироваться части МВД и ему предложили довольно-таки солидную командирскую должность. В Чечне уже третью командировку, денег не платят и даже не обещают. Дома остались жена и двое детей — живут в основном на пособие. Вот так и летаем “на честном слове и одном крыле”.
За несколько минут до вылета с гиком подскакивают более десятка солдат — наряду с оружием и снаряжением везут связки моркови и лука и несколько покрышек к “бэтэрам”. Командует бравый, словно сошедший с агитационного календаря “Служба по контракту во внутренних войсках — дело настоящих мужчин”, старший лейтенант. Знакомимся. Сергей из группы спецназначения “Русь”, а плечами практически все “горячие точки” бывшего Союза и нынешней России. Воюет с удовольствием, этому и учит подчиненных. Жениться, несмотря на неполные 30 лет, еще не успел. “Когда, — улыбается он доброй, открытой улыбкой, — все в командировках, все в делах”.
Вертолет медленно, потыкав носом в сторону земли, ныряет в начинающие сгущаться сумерки: в горах темнеет рано. Летают в Чечне, в основном, парами и только в дневное время. Даже сугубо штатские МИ-8 имеют достойное вооружение: два спаренных пулемета и ракетный комплекс. На вопрос: “Не заржавело ли оно?” Константин отшучивается. Дальше не спрашиваем — вмятины, и свежевыкрашенные места фюзеляжа говорят больше любых слов. Виктор Труфанов между тем время зря не теряет и, расчехлив видеокамеру, непрерывно ведет съемку. А кадры ложатся, можно сказать, на заказ: аэропорт Грозный-Северный, обломки самолетов и другой техники, где-то у здания аэровокзала застыл пузатый АН-12, из чрева которого выталкивается несколько “Уралов”. И войска, кругом войска: в окопах, в палатках, на марше, на бронетехнике и без оной…
Резкий вираж, и вот уже под нами Грозный: каркасы, каркасы, каркасы… Да кое-где стрелы пирамидальных тополей, стремящихся к небу, пожалуй, и все, что осталось от некогда красивого южного города. Лица солдат, для которых подобная война первая, напряглись, исчезли куда-то шутки и улыбки. Сидевший рядом со мной худенький воин, тихо спросил: “А, правда, что “духи” прикрываются женщинами и детьми?”. Пришлось объяснить, что военный опыт у нас практически одинаков. Тем временем заходим на посадку — несколько минут и нашу “вертушку” приняли бетонные плиты Ханкалы — места дислокации ставки Главного командования объединенных вооруженных сил в Чеченской республике. Но наш путь не в большие штабы, а в 9-й спецотряд Сибирского округа внутренних войск “Рысь”. Ничего себе названьице! Впрочем, как отметил один из северских спецназовцев: киска хотя и мягкая, но разорвать может. А пока прощаемся с вертолетчиками и дарим на память буклет с видами Северска. Константин смеется – гражданские обычно не благодарят, Завгаев, помнится, даже спасибо не сказал, смерил взглядом, сел в “Мерседес-600” и быт таков. Берем полушутливое обещание, что при надобности вывезут обратно, делаем шаг в указанном направлении и попадаем по щиколотки в местную достопримечательность — грязь. Вряд ли встретишь что-то подобное на “большой земле”, грязь везде: в землянках и в «бэтэрах”, на камуфляже и оружии, словно какая-то клейкая масса, она застывает на броне и не поддается саперной лопатке. Об обуви и говорить не приходится: методика обмыва резиновых сапог в ближайшей луже здесь начисто несостоятельна, более того, насытившись водой, грязь становится еще более клейкой и эластичной: вот и смазываешь ее чем – либо острым и плотным с голенища, как маргарин с бутерброда. Что касается одежды, то здесь только стирка и только в горячей воде. Действительно, как в популярной рекламе — хорошая проверка для “Тайда”! Но такие места в Чечне, поверьте, не везде. В Грозном, говорят, ещё асфальт сохранился. Но до него ещё добраться надо.
Девятый наш специальный батальон
Когда-то Борис Пастернак писал: “Быть знаменитым некрасиво…” Действительно, не это поднимает ввысь. Но когда вас узнают в невесть какой Тмутаракани, за несколько тысяч километров от родных снегов, согласитесь, положа руку на сердце, — разве не приятно? Именно такое чувство мы с Виктором и испытали, когда выбравшись наконец-то из липкой грязи, попали сразу в объятия крепких молодых ребят из нашего северского спецназа имени такого романтического зверя — “Рысь”.
Это, пожалуй, первое подразделение Сибирского округа войск, да и не только внутренних, прибывшее в Чечню после основательной подготовки и включает в себя более сотни тренированных, готовых к любым нагрузкам военнослужащих. Командир под стать своим ребятам — полковник Александр Кириллов, выпускник академии им. Фрунзе, прослужил более 20 лет на различных командных должностях. Подтянут, невозмутим, сдержан — не всегда наблюдаешь такие качества в подобных условиях, да еще в более чем шестидесятисуточной командировке.
“Отряд готовился основательно, — неторопливо, словно оценивая каждое слово, говорит Александр Филиппович. Две недели в Северске, на базе соединения, решали задачу знакомства, а затем и сплочения коллектива — не зря отряд носит название сборного. Тут есть и из Красноярска, и из Ангарска, и даже из Новосибирска. Программа, конечно, насыщенная, но по-настоящему пришлось хлебнуть пота в районе Новочеркасска. Есть так такое небольшое местечко Персияновка, известное как тренировочные лагеря одной из оперативных частей внутренних войск. Сделано в округе все на совесть, будто по известному завету “Тяжело в учении — легко в бою”. Тамошние инструкторы с улыбкой вспоминают, как дрогнули австрийские рейнджеры, так и не решившись штурмовать несколько усовершенствованную полосу препятствий. Но у праправнуков бравого Швейка в жизни другие задачи — им не до Чечни, поэтому и отнеслись к “уклонистам” снисходительно”. Северчанам же пощады не давали, но, как говорится, спецназу, чем хуже, тем лучше, и в разговорах все до последнего солдата вспоминают учебные будни, только хорошими словами. Осталось в памяти у воинов-сибиряков и посещение знаменитого Новочеркасского собора. “Поставили свечки, пожертвовали на строительство. Будто прикоснулись к великому и вечном,” — вспоминает заместитель командира 1 группы Юрий Бузмаков.
Запомнилась и первая операция — захват и удержание военного городка в Калиновке. Место достаточно известное — именно здесь дислоцировалась авиация Дудаева, с которой летчик-генерал связывал большие надежды. До сих пор не убраны с рулежных дорожек самолеты, разрисованные хищными животными, вот только зубы у них оказались обломанными.
Отряд действовал четко — перекрыв “бэтэрами” все подходы, занял оборону и несколько суток удерживал городок, передав его затем одной из частей внутренних войск.
Другая операция была уже в Грозном, точнее, на его юго-восточной окраине. Здесь отличились снайперы под командованием замкомандира группы. Они начисто лишили противника преимущества, несмотря на неблагоприятный рельеф местности, выведя из строя ключевые фигуры.
В настоящее время отряд решает задачи по временному блокированию дорог в Грозный. Воспользовавшись разрешением полковника Кириллова, выезжаем вместе с третьей группой (командир капитан Олег Ахмедов) на Аргунский перекресток шоссе Грозный-Гудермес. Задача — не допустить провоза в город оружия и взрывчатых веществ и, конечно же, проникновения бандитов.
Два “бэтэра” замирают как раз на самой развилке, быстро спешиваясь, четыре бойца занимают заранее подготовленные позиции, ощетинясь пулеметами в сторону разрушенной после боев годичной давности промзоны. Остальные остаются, а шоссе, для проверки документов. Принцип прост как дважды два — женщин и детей пропускать, мужчин — только с грозненской пропиской. Пять с лишним часов, в холод и дождь, без какого-либо укрытия, в чистом поле, когда из любого куста может прилететь пуля или мина боевика — в таких условиях несут службу бойцы 9 отряда специального назначения. И несут ее не напрасно. На следующий день нашего прибытия ребятами были вычислены и задержаны двое басаевцев, участвовавших в бандитской акции в Буденовске. А кто считал, сколько оружия не попало в Грозный, сколько боевиков, замаскированных под мирных граждан, вынуждены были искать обходные пути? Не случайно командир первой группы, несущей службу на одной из окраин Грозного, капитан Е. Кучинский и его ребята практически ежедневно получают угрозы в свой адрес. Но, как однажды обронил Евгений — собака лает, а караван идет. “А вообще, — продолжает он, — хочется настоящего дела, но приказ есть приказ”.
Что поражает в капитане Кучинском, так это надежность и основательность во всем. Не бывает мелочей у капитана, ибо за каждой из них — здоровье, а порой и жизнь. Здесь на практике введен принцип — каждый солдат должен знать свой маневр. А воины-то какие, чудо-богатыри. В. Корытников, награжденный знаком “За отличие в службе” II степени. А. Вацык, пулеметчик, благодаря хладнокровным действиям боевая машина была выведена из — под обстрела. Максим Шарабанов — сколько порогов оббив, чтобы попасть в состав группы. И, конечно же, командир — капитан Ю. Бузмаков, прошедший Афганистан. Прапорщики В. Лемешко, исполняющий ко всему и обязанности старшины, А. Гаев и А. Шевцов.
Когда выйдет этот номер, до конца командировки останется каких-то 15-20 дней, и так хочется верить, что они пройдут без приключений и сюрпризов, которых так много на этой войне.
Вперед, в Червленную
Бывшая казацкая станица Червленная интересовала нас как место расположения войсковой части 5490, где предстояло оставить львиную долю писем и посылок. Очень хотелось встретиться и с капитаном В. Майоровым, и прапорщиком Ю. Денисовым, с которыми связывала давняя совместная служба. Но, как говорится, человек предполагает, а судьба располагает. У Виктора неожиданно вышла из строя камера, и он первым же вертолетом улетел в Моздок, где по слухам водились подобные специалисты (слово они, конечно же, сказали, опустошив наш небогатый командировочный кейс, но время не вернули, так целый этап путешествия остался не запечатленным на добрую память).
Добраться на север Чечни достаточно сложно: свободное передвижение по республике запрещено, через каждые 10-15 километров блок-пост, проверка, а там все зависит от милости местного начальника.
Предстоящий Новый год довел бдительность совсем до абсурда, но ехать все же было необходимо. Помог “его величество” случай.
В гости к одному из офицеров А. Дьяченко, приехал брат из пятигорской дивизии, расположенной в Грозном. Вот так и встретились два ростовских паренька, волей армейского приказа разбросанные в разные концы необъятной России. Война стала местом встречи и по причине чисто финансовой — не было средств на подобные встречи, даже находясь в очередные отпусках. Как платят офицерам во внутренних войсках, думается, сейчас известно всем.
И вот я в чреве “бэтэра”, несущегося под сотню по пустынным улицам чеченской столицы. Совсем не трясет. К слову, боевая машина идет мягче даже УАЗа последней модели, и только перебираясь через трамвайные пути, чувствуешь легкую вибрацию. Ночь в расположении оперативного полка, и утром колонна “наливников” с прикрытием вытягивается в сторону Моздока.
Сергей Дьяченко оказался неплохим собеседником, тем более что рассказать есть что: в Чечне с первого дня, штурмовал Грозный, досрочно получил капитана, имеет ряд наград.
“Здесь очень досаждали снайперы,” — показывает Сергей на противоположный берег Терека. “А здесь был госпиталь, — кивает на большую, с два футбольных поля, выгоревшую поляну. Так, по-видимому, ни снег ее не берет, ни метель. Достает изрядной толщины амбарную книгу — такую записывали в том январе доставляемых раненых, и у большинства короткая запись “умер в приемном покое”. Вот такие дела. Здесь стояла разбитая в Грозном техника, а здесь зенитная установка и вертолет. Что вспоминать — погубили людей, а за что?
Третьим в колонне шел КАМАЗ с грузом “200”. Во время операции погиб водитель Зеленокумского оперативного полка. Начальник группировки поздно понял ошибочность своего шага и послал в уже наступающую темноту группу солдат во главе с лейтенантом, устранить оплошность. Не трудно догадаться, что они попали под огонь боевиков и почти все погибли. Гроб в часть завозить не стали — таково поверие. Так и пролежал водитель ночь на временной стоянке: второй раз уже не убьют, а суеверие на войне — не последнее дело.
Развилка на Моздок, первый заслон томского милицейского полка. Рядом шумит базарчик, бойкие местные девицы торгуют всякой всячиной: здесь и почти французское шампанское, и истинно московское пиво, и неизменный атрибут всех лотков “Сникерс”, и, конечно же, шашлык. Цены установлены с учетом прифронтовой полосы: пачка “Родопи” — 2,500; бутылка “Нарзана” — 3 тысячи, по этой же цене идет и “Сникерс”. Девицы, хотя на вид и школьницы, давно не учатся. Для них классом стали эти ветхие прилавки, а уроком — стремление повыгодней “толкнуть” товар.
Выпив минералки, прощаюсь с пятигорчанами и иду на заслон. Здание из фундаментальных блоков, где-то под 3,5 метра высотой, окутано колючей проволокой. Чуть поодаль застыл “бэтэр” (устаревшей 70-й модели). Ребята несут службу по 4-5 человек, осуществляя досмотр всех видов транспорта и контроль за колоннами. Через 100-150 метров — Червленная. Чуть дальше, через поле — железная дорога. Тепловоз лениво тянет несколько пассажирских вагонов со стороны Грозного.
На посту встречают тепло. Расспросы, шутки, тут же вручаю первое письмо. Затем трясемся в кузове ГАЗ-66 и через несколько минут въезжаем в расположение пятой тактической группировки.
Пятая тактическая
Войска в Чечне расположены практически по всей ее территории и объединяются, то ли для лучшего управления, то ли еще по каким другим причинам, в тактические группировки. Всего их семь. Каждая имеет свою “зону ответственности”, задачи и силы, с помощью которых их можно решать. Пятая (отнюдь не по значимости) группировка принадлежит к числу “долгожителей” — войска здесь встали еще со времен декабря 1994 года, с начала самого конфликта. Было время хорошо обустроиться, завязать деловые контакты с местной властью, да и боевыми действиями дудаевцы особо не досаждали. Хотя отдыхать-то особо не приходилось — рядом станция Червленная, место выгрузки и формирования многих прибывающих воинских частей, здесь же развилка автодорог на Гудермес, Грозный, Моздок. (Ловлю себя на мысли, что произношу названия этих географических пунктов, как когда-то фронтовые корреспонденты произносили названия сел и городов Смоленщины, Подмосковья, Белоруссии, Украины.) Да и обстановку вряд ли можно назвать стабильной — сегодня район спокойный (как может быть на войне), а завтра…
Войска, входящие в группировку, а это более сотни военнослужащих в/части 5490, новосибирский оперативный полк, ряд подразделений ОМОНа и СОБРа, и, конечно же, штаб и группа управления, расположились в чистом поле в нескольких сотнях километров от автодороги на Моздок. Лагерь разбит по всем правилам военного искусства — окопы, огневые точки, минные поля, пропускной пункт и, конечно же, палатки, землянки, вагончики, подсобные помещения. Если смотреть с возвышенности, то чем тебе не маленький Шанхай, разве что народа поменьше, да и организация получше.
Наши ребята живут в больших палатках, внутри, ставший уже привычным пейзаж: нарный настил, матрацы, одеяла, перед входом “оружейка”, в конце палатки — командирский уголок. Командир роты капитан В. Майоров и старшина прапорщик Ю. Денисов живут здесь же, как и, впрочем, большинство командного состава. Звучит гитара, кто-то с надрывом поет, что он устал, закончен бой… Вслушиваюсь, как впервые в Чечне звучит репертуар “Агаты Кристи”, а так все больше “В Моздок я больше не ездок” да “Послушай, Боря, ты не воин”. Какова война, таковы и песни.
Под ногами деревянный настил, за порогом песчаная почва, словом, не Ханкала! И, действительно, много в армейском быту зависит от командира. Руководство в/части 5490 сумело поставить добротные палатки, срубить две бани, сделать еще немало приятных вещей — честь им и хвала, что с трудом можно сказать о наших спецназовцах.
Незаметно подошло время обеда, и вот в сопровождении начальника штаба капитана Сергея Евтушенко проходим во времянку, именуемую столовой. Вряд ли стоит расписывать прелести предлагаемых блюд и не только потому, что сытый голодного не разумеет. Скажу только, что кормят в Червленной много лучше, чем в Харкале, и для полевых условий не так уж и плохо. А вообще, вопрос питания там стоит особо. В той же Ханкале, видя откровенную беззубость тыловой службы, каждая группа взяла на себя все трудности улучшения рациона, в котором преобладал такой кулинарный шедевр, как сваренные в одном котле кильки с вермишелью, а гречка с тушенкой рассматривалась заместителем по тылу подполковником В. Сальниковым несбыточным деликатесом и была предложена только к новогоднему столу. В то же время мы вместе с воинами с большим аппетитом поглощали достаточно вкусные блюда, приготовленные старшими прапорщиками В. Лемешко и А. Кусковым. Ели и думали, как же повезло их семьям. Согласитесь, суп из топора можно приготовить не только в сказке.
Но вернемся в Червленную. Несмотря на видимое спокойствие, “горячие” дела наших солдат не миновали. Неся службу на двух заслонах и имея задачу изымать незаконное оружие и боеприпасы, а также контролировать передвижение транспорта по такой напряженной трассе, всегда есть вероятность столкнуться с сопротивлением. Так случилось и 12 декабря. Накануне, благодаря бдительности прапорщика О. Крылова (по некоторым данным боевики оценили его в 5 тысяч долларов), был предотвращен провоз большой партии продовольствия непосредственно в штаб Дудаева, что окончательно вывело окрестных боевиков из себя и они, несмотря не дневное время, погрузившись в три КАМАЗа (эти машины становятся действительно фатальными) прибыли в район второго заслона и начали интенсивный обстрел из укрытия. Действовали “духи”, как отметил С. Евтушенко, достаточно грамотно. Чего стоили одни радиоигры в эфире! Но, как сказывается, сила одолела силу. “И что главное, — продолжает Сергей, — бойцы показали себя настоящими профессионалами, ни у одного из них не мелькнула во время боя даже искорка страха.” А отличились наряду с прапорщиком Ю. Денисовым, рядовые А. Сюрин, П. Русских, А. Прохоров. Отдельно хочется сказать о снайпере Ю. Шанине, обладателе действительно штучной профессии на войне. Как бы знать, как сложились события дальше, если бы Юрий не только не выиграл бы “дуэль”, но и не поразил нескольких боевиков. По самым скромным подсчетам, они потеряли около 16 человек. Вот так и воюет милицейский полк из Томска номер 5490.
А мог бы чувствовать себя еще более уверенно, если бы командование группировки позаботилось о его усилении. Даже человеку, знакомому с армией разве что по фильмам “Ответный ход” и “В зоне особого внимания”, абсолютно ясно, что на добрую сотню бойцов одного “бэтэра” явно недостаточно. А выезжать на задания, сидя в УАЗике или на бочке с водой в кузове грузовика, не только рискованно, но и преступно (со стороны тех горе-начальников, которые на это задание посылают).
Слушаешь ребят, а в глазах кадры кинохроники, где новейшие боевые машины превращаются горячей ацетиленовой струей в груду никому ненужного металла, а бодрый голос тут же что-то талдычит о твердой поступи конверсии и мире во всем мире. Но эмоции эмоциями, а командир одной из дивизий моего удивления не разделил: “Вот будут деньги у МВД, тогда и купим технику и того же Грачева, а пока на что наскребли, тем и воюем”. Поневоле задумаешься, что близки времена Конрада-II, о котором так настойчиво вещает реклама банка “Империал”. Действительно, сказочные были времена: купил рыцарь на свои кровные кольчужку, и — в бой. Не зря же говорят: новое — хорошо забытое старое.
Незаметно опустилась ночь, и после небольшого обхода позиций нахожу приют в командирском вагончике. За разговором, как известно, часы идут быстрее, и засыпаем где-то под утро. Очень неудобно перед майором В. Радзивидло, у него впереди нелегкий день, но уже ничего не поделаешь. Позавтракав, мчим с неутомимым начальником штаба С. Евтушенко на станцию, где, по сведениям, продолжала разгружаться, ставшая уже самым известным воинским подразделением всей группировки в/часть 3745 или Кузовлевская бригада. Но мы не успели на какой-то час. Бригада убыла под Гудермес…
Вот так и воюем
Гудермес, узловая станция в нескольких десятках километров восточнее Грозного, в декабре минувшего года стала местом ожесточенных схваток федералов с чеченскими боевиками, о чем говорит хотя бы число участников этого конфликта — нескольким сотням дудаевцев противостояли военнослужащие двух бригад внутренних войск и одного оперативного полка из Зеленокумска. Прибавьте к этому дислоцирующихся в городе бойцов ОМОНа и получится довольно-таки приличный ударный кулак. Словом, все шло почти по Наполеону: с нужными силами, в нужном месте, в нужное время. Но про овраги, точнее, про укреппозиции боевиков, как всегда, забыли. Те же, отрыв окопы полного профиля и замаскировав их простынями (учитывая выпавший снег), встретили зеленокумцев дружными залпами из гранатометов. В результате, вся передовая колонна была сожжена, а наступающие потеряли около 40 человек убитыми, а всего же за все дни боев только внутренние войска потеряли 78 человек. Пришлось обращаться к тактике более привычной: авиация, стрельба “градом” по квадратам, минометные обстрелы. Город, по отзывам одного из префектов Гудермеса, разрушен почти наполовину, а о потерях среди местных жителей, как всегда, никто не сообщил. Боевики же, как нам сказали в пресс-центре группировки, укрепились, как могли. Говорят, что всей операцией у “чечей” руководил небезызвестный Аслан Масхадов — бывший полковник Красной Армии. Он же и отметил высокий уровень подготовки своих сил. Федералами же вновь приобретен очередной урок, кровавый урок. Что касается боевиков, то они, по сообщениям пресс-службы группировки, покинули район боевых действий, воспользовавшись утренним туманом. Каких-либо комментариев к этому хитрому сообщению нигде добиться так и не удалось. Стоит ли после всего этого удивляться сводкам о ходе войсковой операции в с. Первомайском!
Что еще подводит меня к подобному выводу, так это размышления о моральном духе наших бойцов. Говорят, что на войне моральное превосходство над противником порой решает успех дела, а солдат должен ненавидеть своего врага и верить в правоту дела. Если насчет ненависти, то, конечно же, не без этого. Особенно достается снайперам и боевикам, взятым с оружием в руках. Здесь, как правило, разговор короткий: вырытая трехметровой глубины яма, душеспасительная беседа со всеми желающими и затем, на следующий день — в Грозный, в главное управление объединенных штабов: там разберутся. Впрочем, в группировке полушепотом сообщают о десятках расстрелянных боевиков непосредственно у вертолетов на летном поле Ханкалы. Противник отвечает тем же: буквально за два часа до нашей аккредитации в Гудермес убыл вертолет с сотрудниками пресс-группы ВВ снимать зверства дудаевцев по отношению к нашим пленным: семь человек из погибших опознать так и не удалось. Словом, на войне как на войне.
Но моральный дух, как требуют армейские наставления, необходимо крепить. С этим в войсках совсем сложно. Газеты, а до военнослужащих доходят только “Российская газета”, “Российские вести” и несколько изданий МВД, приходится брать самим в вагончиках главных политруков, среди которых есть даже инструктор по подаркам (или должностное лицо, отвечающее за этот участок работы). Хода до них метров 400-500, но порой лучше поваляться на нарах, чем отмерить эти метры “чеченского асфальта”. Приходит к тому же пресса с завидным опозданием и по прямому назначению используется далеко не всегда.
Что касается средств информации, называемых электронными, то телевизоры я увидел первый раз только в вагончиках штабников из Центра, да в артдивизии пятигорчан. У сибиряков все они вышли из строя, а за запчастями ехать приходится только в Моздок. С радио проще: магнитолы есть не только в каждой палатке, но даже в каждом “бэтэре”. Но всем видам информации ребята предпочитают незамысловатые самодеятельные песни, кассеты с которыми можно купить практически на любом базарчике. Цены высокие — до 15 тысяч за штуку. Однако торгуют бойко, и, практически, каждый боец имеет и “Чечню в огне”, и “Моздок-1-2-3”, и “Осень”. Так что там песня жить и стрелять, действительно, помогает.
Живого слово замполита или, как они сегодня называются, заместителя командира по работе с личным составом, услышать не удалось: такой формы влияния, по-видимому, просто нет. При мне прилетел в Червленную высокопоставленный работник в чине генерала, но времени для встречи с личным составом так и не нашел. Хотя за улучшения в приготовлении пищи командиров пожурил строго. И за это спасибо. На Новый год каждый боец получил персональную посылку от министра внутренних дел с неплохим набором: консервы, шоколад, сигареты и даже китайская зажигалка. К сожалению, этим все и ограничилось: ни телеграммы, ни писем, ни посещений высокими штабистами землянок и палаток личного состава.
Вылезая из «бэтэра”, замечаю красивый календарик с улыбающимся Явлинским, закрепленный чуть выше рулевого управления. “Поклонник “Яблока?” — бросаю механику-водителю. В ответ удивление, а затем: “Да нет, просто мужик красивый”. Где только не встретишь символику наших политобъединений: и на автоматах, и на умывальниках, и, даже, на лобовом стекле автомобилей. Ответ один — красиво, крепко держится. Наибольшей популярностью по этим качествам пользуется символика “нашего дома”, но голосовали все же федералы почему-то больше за Зюганова, да Жириновского, демократы всех мастей в своем большинстве уважением не пользуются. А один из офицеров, капитан Ковалев, когда речь зашла об известном депутате и правозащитнике, так прямо и заявил, что ему стыдно за свою фамилию. Но о политике говорить много не любят — мол, это там, где-то на “большой земле”, а для нас — быстрее бы замена приехала, и день прошел. Один и собеседников как-то пошутил: две книги у нас самые любимые — “Как закалялась сталь”, в смысле “смены не будет!” и “Золотой ключик” — “еще не наступил рассвет, а в стране дураков уже кипела работа”. Вот так и развлекаемся.
Великий Суворов как-то произнес: “Нельзя считать войну законченной, пока не похоронен последний солдат”. И не отданы последние почести. Помнится, в прошлом году с большой помпой был открыт памятник погибшим во время боевых действий в Чечне. Место выбрано удачное — аэропорт “Грозный-северный”, красивые сквер, много людей, да и постоянная охрана обеспечена. Но, то ли материал выбран с дефектами, то ли строители подкачали — рисунок почти исчез, фундамент пошел трещинами и лишь пара пожухлых букетов выдает, что здесь когда-то бывали люди. Уж не об этом ли монументе говорил П. Грачев: “Восемнадцатилетние мальчики умирают за Россию, умирают с улыбкой на губах, им нужно памятник поставить”. Вот и поставили памятник.
Город Грозный: вид с брони
В столице Чечни за время командировки приходилось быть неоднократно. Первое впечатление — какая-то фантасмагория — скелеты домов, деревья, разбитые улицы и куда-то бредущие люди. Такое впечатление, что из лобового окна или подъезда вдруг раздастся выстрел снайпера, плеснет пламя гранатомета, а пока стреляют только черные, жгучие глаза местных жителей. Ненавистью.
К подобному отношению приложило руку и новое руководство, издав распоряжение о запрещении въезда в город другим жителям республики, особенно мужчинам. Контроль же за выполнением данного распоряжения возложен на части внутренних войск: и стоит на КПП семья, на руках маленькие дети, которым нужна срочная квалифицированная медицинская помощь. Какой рентген или УЗИ могут быть в горном Шали или полуразрушенном Гудермесе? Но грозненской прописки нет, а значит и лечения тоже. Или другой пример — на междугородней автобазе забывают оформить водителю соответствующие документы, автобус в город не пускают, а пассажирам остается вместе с вещами рассчитывать только на свои ноги.
Поэтому, только узнав, что здесь находится пресса, сразу же начинается стихийный митинг. Что только не приходилось слышать! И трудно найти слова, чтобы показать всю боль и озабоченность простых людей, для которых и Дудаев, и Куликов, и Чубайс с Черномырдиным — одно лицо. Они хотят просто жить, работать, ходить в школу, нянчить детей.
За люком “бэтэра” проносится знаменитая “Минутка” — место самых ожесточенных боев того кровавого января 1995 года, вдали мост под эстакадой, где были взорваны автомобили генерала Романова. Все совсем как на экране телевизора. Высотные дома, окружающие площадь, основательно разрушены, такое впечатление, что какой-то дьявольской рукой из здания вырвано чрево. Здесь же на немыслимой опоре еле держится газовая плита, в глубине виден лестничный пролет. Неужели здесь когда-то жили люди?
Водитель аккуратно объезжает дорожные люки и не только потому, что в них можно оставить колесо или подвеску в целом. Просто боевики облюбовали их как великолепное укрытие для управляемой адской машины. Все достаточно просто: ложишь в люк бомбочку, устанавливаешь радиоуправление и терпеливо ждешь, пока какой-нибудь “бэтэр” не наедет брюхом на невинный колодец. Примерно так же в нескольких сотнях метров от президентского дворца и был взорван накануне БМП федеральных сил.
Бросается в глаза практически полное отсутствие общественного транспорта на улицах города. Изредка прокоптит разбитый “Икарус”, мелькнет юркий ПАЗик, а так все больше видишь легковушки — жигули, волги, иномарки — ассортимент не хуже столичного. Открыл намедни “Общую газету” полугодичной давности: “Работающие в Грозном эксперты считают, что до наступления холодов можно восстановить энергоснабжение, водопровод, канализацию в сохранившихся домах, пустить по улицам города трамвай и троллейбус”. Воистину диковинку предлагали эксперты — трамвайные пути, в лучшем случае, напоминают месиво, а о воздушной сети для троллейбусов, в условиях постоянных обстрелов, строить догадки, по меньше мере несерьезно.
Магазинов в городе практически нет, так как первые этажи зданий повсеместно разбиты. Все можно купить на базарах и базарчиках, своим видом и ассортиментом мало чем отличающихся от томских. Торговля для многих стала единственным источником для существования, работать попросту негде. Я не видел в Грозном ни одного отстроенного промышленного здания, за исключением нефтеперерабатывающего завода. Но его, надо понимать, хранят потусторонние силы: завод работает и достаточно ритмично.
Проезжаем мимо кинотеатра “Юбилейный”. Очень напоминает нашу северскую «Россию», только несколько шире. Во всю стену надпись углем “Смерть российским акупантам” (орфография сохранена). Вот так и воюем под ненавистными взглядами и позорящими надписями.
Однако жизнь продолжается. Штукатурят фасады домов, где-то стеклят рамы, подвозят кирпич, зарывают воронки. Вот только будут ли созданы условия для действительно мирной жизни?!
Улетали мы из Ханкалы в первый день Нового года. Стояла облачная, прохладная погода с легким ветерком. Вертолет из Хасавюрта где-то задерживался, и вот, наконец-то долгожданный силуэт вынырнул из облаков. Приземление, быстрая погрузка и еле успеваю выбросить в уже закрывающуюся дверь монетку. Чтобы еще раз вернуться в этот красивый край. Но, как хотите, чтобы уже без выстрелов.
Ни мира, ни войны.
(октябрь 1996 год)
Опять в Чечню
Решение вновь выехать в Чеченскую республику возникло внезапно и тут же овладело всеми текущими и перспективными планами. Еще бы: на проходящих в четверг, 5 сентября, военных учениях Северского соединения кто-то сообщил о скором вылете в Чечню с инспекторской проверкой командующего Сибирским округом ВВ генерала Николая. Новака. А тут и сам командующий выходит из вертолета! Не воспользоваться моментом было бы абсолютно непрофессионально! На секунду задумавшись, Николай Васильевич дает “добро” на включение в состав группы, но радоваться рано: впереди еще ждут несколько согласований.
Наконец время и место “Ч” определено — понедельник, 9 сентября, клуб соединения ВВ г. Северска, 7 часов 30 минут. Короткая церемония прощания, инструктаж начальника штаба полковника Сергея. Васильева, и вот уже “Икарус” мчит 40 бойцов девятого спецотряда сквозь непроглядную дождевую пелену в Новосибирск, откуда после суточной заминки и намечен вылет в аэропорт Моздок — известную перевалочную базу на пути в Чечню. Где-то под Болотным нагоняем фруктовую фуру из Узбекистана. Над номером размазано: “Домой, ребята!” Действительно, каждому свое.
В Новосибирске к нам присоединяются более сотни солдат и офицеров из других частей Сибирского округа ВВ. Едут, кто на замену, кто с инспекторской проверкой. Во всем чувствуется какое-то внутреннее волнение и ожидание неизвестности: что ждет там, на юге? Какова обстановка после известных мирных инициатив?
И вот прозвучал сигнал “по машинам!”, и колонна из автобусов и “Уралов” змейкой вытянулась по улицам сибирской столицы. Чуть больше полутора часов нудной езды, и мы в аэропорту Толмачево. Серебристый ИЛ-76 готов к посадке личного состава, прогреваются двигатели, плечистые парни в камуфляже заносят какие-то ящики в чрево транспортника — трудяги.
Через пять-семь минут раздались какие-то голоса, движения, и в одно мгновение курящая, жующая, мило беседующая толпа военнослужащих превращается в строгий двухшереножный строй. Последние напутственные слова командующего: дисциплина, опасность мин, бережное отношение к оружию. Оно должно быть либо в пирамиде, либо в руках, либо за спиной. Судя по всему, генерал Новак был настроен очень решительно: едва узрев исходящих от одного из офицеров цветущий запах алкоголя, тут же отправил его прямо из самолета домой. Что ж, крутые задачи предполагают и крутые меры.
Для остальных: открытая аппарель, посадка и, наконец, уютное местечко где-то в «поднебесье» фюзеляжа. Надрывный вой двигателей, короткий энергичный разбег — и мы в воздухе. Позади суета и волнения отъезда, впереди — пять часов беспосадочного перелета в условиях полного дискомфорта. Герои-конструкторы не удосужились снабдить самолет даже таким предметом ненавязчивого сервиса как туалет. Чувствую, что, сжатый со всех сторон плотными телами, вещмешками и другой всякой всячиной, не протяну и часа. Пользуюсь статусом журналиста — кошки, гуляющей самой по себе — и быстро перекочевываю в более удобное кресло бортинженера. От истошного же воя двигателей спасают ватные затычки, торопливо изготовленные из заранее припасенных тампонов “Тампакс”. Чем не реклама известной продукции! Набравшись смелости, пронимаю в кабину штурмана, знакомимся: Сергей, летает на подобных самолетах давно, за плечами Ворошиловградское училище. Простецки рассказывает о работе приборов, тут же определяем место полета — где-то в районе станции Называевская. Словом, лететь еще и лететь. Фотографирую его на память и возвращаюсь в салон. Времени, чтобы прикорнуть на укрытых брезентом шасси, более чем достаточно. Открываю глаза от чувствительного толчка о бетонку Моздокского аэродрома. Далее все как в замедленном кинематографе: разгрузка, марш в Моздок, ночевка, возвращение в аэропорт, погрузка в “вертушки”.
Планы несколько изменились — вместо опостылевшей еще минувшей зимой Ханкалы принимаю решение лететь с командующим в Серноводск и далее через Ассиновскую — в Бамут. Он не возражает, надо – так надо! Тем более, там томичей много больше, нежели в Ханкале.
“Едем в логово”, — уточняет маршрут генерал Николай. Новак. И тут же грузимся в одну из “вертушек”, внешней вид которой вряд ли внушит кому-либо доверие — потертая до белизны (говорят, ее ласково кличут “снегурочка”), с глубокими вмятинами по бокам и с жутким скрежетом открываемой двери. Полетим, как в популярной песне — на честном слове и одном крыле.
Вертолет в Чечне как средство транспорта не совсем надежен. В любую минуту можно получить крупнокалиберную пулю, а то и что пострашнее. Потому и летают с усиленным боевым охранением — один стрелок с пулеметом прикрывает переднюю часть полусферы вертолета, а второй — корму. Но и эти меры не всегда спасают. За время конфликта только Сибирский округ внутренних войск потерял командира эскадрильи и четыре машины. Война учит сурово, и на смену “книжной” тактике приходит тактика жизни, тактика опыта, густо настоянного на крови.
Те же перелеты осуществляются исключительно парами и на высоте 6-8 метров: летишь и того гляди скребанёшь «брюхом” верхушку дерева или мачту линии электропередач. Да и ошибки “сталинских соколов” (любимое название авиаторов у одного из командующих группировкой) типично военные. Бойцы из 1 роты, думается, будут часто вспоминать, как под Новогрозненском попали под обстрел своих. Или более чем трехчасовое ожидание “вертушки”, чтобы вывезти раненого командира роты.
Тем временем слева открывается панорама Серноводска — небольшого населенного пункта на границе с Ингушетией. В предгорьях отчетливо видны обугленные корпуса знаменитых санаториев — теперь в них расположились на отдых чуть более тысячи боевиков. Отдохнут, наберутся сил и что дальше?
Приземляемся, доклад командующему, и комиссия тут же приступает к обходу позиций. Место дислокации 94 ОбрОНа (более известно как “кузовлевская”) командиры выбрали очень даже удачно — чистое поле, палатки, окопы под полтора метра, через определенное место — опорные пункты. Живет часть солдат с палатках, другая — непосредственно на позициях. Здесь же и питаются. Качество пищи, по сравнению с предыдущей командировкой, резко улучшилось. То ли лето наступило с его «приварками», то ли командиры другие для которых забота о солдате не пустой звук. Во всяком случае, с удовольствием отведал и первое, и второе, и компот. В Бамуте к такому ассортименту добавились арбузы и виноград, растущий практически везде.
Быстро ознакомившись с позициями, замечаю, что у КПП готовится к отправке “беэмпушка” сопровождения и водовозка. На войне, как и везде, без воды “ни туды и ни сюды”, а она только в Серноводске. Почти на ходу запрыгиваем на броню, и вот уже боевая машина летит, зарываясь носом в окрестные колдобины, в сторону поселка. Серноводск, в отличие от Бамута, практически не разрушен, и на первый взгляд рычащая БМП с ощетинившимся автоматами десантом здесь выглядит нелепо: гуляет молодежь, мирно беседуют на лавочках старики, дети с ранцами за плечами спешат в школу. Их в Серноводске открыто уже две. Инициативы генерала Лебедя находят практическое воплощение. О настроениях чеченцев говорят весомее всех слов лозунги из зеленой ткани на центральной площади: “Куликов — враг всех на земле!”, “Джохар Дудаев живее всех живых”, “Долой Москву” и т. д. Подобными изречениями исписаны и все окрестные заборы. Наиболее популярное из них — “Аллах акбар” (Аллах велик). С подобными криками на устах и вытянутой вверх правой рукой местные ребятишки не дают прохода ни одной российской машине — будь то грузовик или БТР. Отвечают по-разному. К примеру, «Воистину Акбар». Или проносятся мимо без всяких комментариев. Ничего не поделаешь — праздник сегодня не на нашей улице.
Узнав, что я журналист, вокруг тут же собирается толпа людей. Рассказывают о жизни, о детях, все без исключения приветствуют мирные переговоры. Население очень устало от войны. С мужчиной средний лет, представившимся Исой, осматриваем его разрушенный дом. Снарядом пробило стену и нарушило перекрытие, везде валяются осколки кирпича и ошметки самана. “Ничего, был бы мир, отстрою дом заново!” На базарчике, где можно купить все, кроме спиртного (боевики вводят в населенных пунктах законы шариата, и теперь за водкой при надобности приходится ездить в Слепцовск, а это лишних 5-7 километров), пестро одетая торговка что-то выговаривает маленькому сыну. Увидев нацеленный объектив, быстро машет руками, а затем, улыбнувшись, объясняет — за время войны отвык от школы, а теперь учиться надо. Вот, воспитываю! Тут же приходит мысль — лучше уж в школу отправляться, чем в бой! Другая встреча произошла в Ассиновской, что в 3-4 километрах от Серноводска. На этот раз с боевиками. Освоились они там очень даже основательно, через дорогу — комендатура. Все здания добротные и, на мой взгляд, одни из лучших в поселке. Одеты боевики все как на подбор в черное, на широких кожаных поясах — ножи в ножнах. В некоторые искусно вделаны компасы. Вооружение также добротное: автоматы, причем преимущество отдается АКМ с калибром 7,62, пулеметы Калашникова. После тщательного изучения удостоверения начинается беседа. Повторять ее — значит пересказывать “Итоги” Киселева и “Подробности” Сванидзе. Но настроены они решительно. Командир, крепкий мужчина под 25 лет, усмехаясь, говорит: “Поднакопим сил, отдохнем и пойдем в Серноводск”. В жестах, в словах дают ясно понять, кто сегодня победитель. С большим интересом слушают информацию об отношении к войне в Томске. Кто-то тут же вспоминает, что не раз был в нашем городе. Меняемся на память “разгрузками” и прощаемся. Хотелось бы, чтобы навсегда.
После Серноводска и Ассиновской Бамут представляет страшное зрелище. Ставка боевиков на размещение в нем основных баз сделала небольшой предгорный городишко символом сопротивления российским войскам, брать который приходилось четыре раза. И дрались здесь чеченцы остервенело, за каждый камень. Что, в общем-то, и осталось от некогда цветущего плодоовощного совхоза. Население все ушло, и теперь пустые улицы с разбитой техникой внушают разве что ужас — неужели в наше время такое возможно не где-то там, в Ливане или Афганистане, а не здесь, в Российском государстве?
Судя по всему, основной очаг сопротивления находился в школе — двухэтажном кирпичном здании в центре поселка. Держали здесь оборону и боевики, и наши солдаты. На фасаде чьей-то неумелой рукой выведено метровыми буквами: “Добро пожаловать в ад!” От школы ведут достаточно глубокие ходы сообщения в соседние дома, во дворах — блиндажи, выполненные по всем правилам инженерного искусства. В них-умело оборудованные амбразуры, сектора обстрела которых перекрывают всё вокруг. На кирпичных стенах не найти даже квадратного сантиметра площади, не пораженной пулей или осколком, — такова была интенсивность боёв дней минувших.
В округе насчитываю более десятка воронок от авиабомб, здесь же беспорядочно валяются стабилизаторы и рваный металл осколков.
А в садах торжествует жизнь — яркие крепкие яблоки казалось бы вот-вот сломают ветви фруктовых деревьев. Но желающих полакомиться найти трудно — мины, мины, мины.
И во всем могильная тишина, разве, что заунывно завоет “бэтэр” вдали или ухнет где-то в горах шальная мина.
Под ногами валяются несколько пыльных страничек. С трудом вчитываюсь — Анна Ахматова, Чечено-Ингушское книжное издательство.
“Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела”.
Становится жутко.
Комбриг Захарыч
Как только разговор зашел о комбриге 94 отдельной оперативной бригады подполковнике Александре Прокопьеве суровое лицо генерала Николая Новака оттаивает, а в глазах появляются такие неуловимые на первый взгляд “чертинки”. — Настоящий боевой офицер, способен принимать своевременные тактически верные решения, ценит людей, без особой надобности на рожон не полезет,- такова оценка боевого комбрига. Ну, и не без недостатков, конечно. Как тут не вспомнить незамысловатые, но емкие слова, пожалуй, самой популярной в Чеченской группировке песни:
“Комбат-батяня, батяня-комбат,
Ты сердце не прятал за спины ребят…”
Война в нынешней судьбе Александра Захаровича, казалось, затмила всё остальное. На ней он с небольшими перерывами с конца декабря 1995 года. Непродолжительные перерывы будь то замена с отбытием на родину, в Томск, или в очередной отпуск в расчёт не берём. Не отпускали мысли о подчинённых боевого комбрига ни в ведомственном санатории или госпитале, ни в месте постоянной дислокации. Под его командованием бригада “чистила” Гудермес, брала Новогрозненский, пробивалась в наглухо блокированную сепаратистами комендатуру Черноречья, сдерживала боевиков в Гехи и Бамуте. Яркими красками в боевую летопись соединения будет вписан многокилометровый марш по горной Чечне. Но здесь уже у руля стоял начальник штаба полковник Финогенов — «дед Фишка», как его окрестили падкие на острое слово солдаты-срочники. Хотя кто усомнится и здесь в весомом вкладе в общий успех комбрига — ведь практически каждый солдат, прапорщик и офицер с гордостью говорит о службе именно в 94 ОбрОНе. И именно под командованием подполковника А. Прокопьева. “За нашим комбригом мы все пойдем”, — как бы выражает общее мнение рядовой Женя Белов. И ведь шли, шли под пулями, завывание мин и грохот снарядов, оставив за плечами более чем 35 населенных пунктах Республики Ичкерия. Где и днём и ночью горела земля под ногами, из-за глухих заборов стреляли ненавистные взгляды местных. И далеко не всегда только взгляды. Таким “боевым счетом” может похвастаться не всякий оперативный полк “воюющего” Северо-Кавказского военного округа.
Каких только названий не присвоено соединению за неполные девять месяцев — и “летучий голландец”, и “белые медведи”, и “дикая бригада”. Зауважал сибиряков и противник — радисты как-то “взяли” перехват — “наседают медведи, совсем покоя не дают, надо срочно отходить”.
Вот и думаешь, выслушав все это, — почему мы так хорошо знаем героев из других регионов, других полей сражений. У себя же под носом их просто не замечаем. А порой, увидев всего одну сторону проблемы, горестно взымаем руки к небу, кляня тот день, когда бригада встала на Томской земле. Забывая при этом о проходящих там службу людях в погонах, их небывалой преданности военной службе и самоотдаче. Готовых в любой миг сменить мирную и размеренную жизнь Томска на окопы и блиндажи Бамута или Самашек. Где и убить могут, и покалечит. Будет ли дальше справедлива такая позиция в отношении военнослужащих, прошедших отнюдь не по своей поле все горнило чеченской войны!?
Именно с этих вопросом и началась наша беседа с комбригом Александром Прокопьевым. За приоткрытой дверью командно-штабной машины занялась густая южная ночь, и казалось, ничто не нарушало царящего в мире спокойствия. “Я лично смотрю на эту войну так, — сказал, затянувшись LM-ом комбриг, — наша главная задача — сохранить людей. И никакой инициативы я здесь не проявлял и проявлять не буду. Поставят задачу — ее выполню, а революции здесь, в Чечне, совершать не намерен”. В этих словах весь Захарыч, практически во всех операциях первым входивший в бой и последним покидающий поле брани. И еще, он очень верит в подчиненных, которые ему отвечают тем же. Перед операцией в Новогрозненском комбриг лично, а затем и с комбатом, дважды проводил рекогносцировку будущего боя, получил подробные оперативные карты и только потом повел за собой бригаду.
“Каждый бой — это каждый урок для командира. Тяжелый, порой кровавый, но все равно урок, — говорит Александр Захарович. — И насколько ты его хорошо усвоишь, тем меньше трагедий тебя ждет впереди”. Так было в Черноречье, когда для того, чтобы сохранить людей, вперед послал приданные танки “федералов”. Хотя приданные из Ханкалы штабники-направленцы прямо-таки за руки хватали — “пожгут машины, отвечать придется, сядешь, подполковник. Сядешь как пить дать”. Но ничего: не сбылись пророчества перестраховщиков. В итоге и солдат сохранили, и танки «хозяевам» вернули. А ведь операция начиналось ой как не сладко… Вот и думай потом над рассуждениями горе-стратегов в невозможности использования танков в городе.
“Ты как-то спрашивал о мирных инициативах генерала Лебедя — если бы мы сидели в Томске, то, конечно же, выступил против — как так, рушим государственность! Но здесь мое мнение однозначно: войска необходимо выводить, ибо не зря гласит народная мудрость — плохой мир лучше доброй ссоры. А такими методами воевать, только людей губить. Поэтому-то я и поддерживаю Александра Лебедя”, — закончил его тёзка – комбриг Прокопьев.
Говорит Александр Захарович, а лицо с каждым словом становится все жестче, глаза горят все решительнее. Может, думает он сейчас о пятнадцати навечно оставшихся на чеченской земле своих сослуживцах, о более чем девяноста раненых и покалеченных, вернувшихся в Томск, демобилизованных по месту призыва или долечивающихся в госпиталях и лазаретах городов и весей России-матушки. Кто выведет формулу зависимости перенесенных командирами нагрузок от мыслей и телесного состояния, не узреваемых сразу простым взглядом на этой непонятной войне?
И здесь приходит сравнение со сваей, которую чем сильнее вбивают в землю, тем крепче она там сидит. Может, и есть здесь толика ответа на вполне закономерный вопрос об источнике жизненных сил комбрига? Но даже сваю из железобетона не бьют бесконечно.
“Так что, Александр Захарович, выходит, что девять чеченских месяцев псу под хвост?” — продолжаю упорно допытывать комбрига. “Отчего же, — следует ответ. — Такого опыта — боевого, работы с людьми, слаженности и взаимопомощи — мы вряд ли где приобретём. Посмотрите на командиров рот из 1 батальона старших лейтенантов Смирнова и Никитина. Совсем молодые парни, а за плечами уже война. Пусть бы только последняя». Впрочем, война имеет и другую сторону. Прямо противоположную. И припоминает не самые радостные факты, когда боец, сломав палец, тут же находил уловки и покидал Чечню. Люди здесь, как на ладони.
«И еще один полученный урок — старшим начальникам в Чечне не верю. Как и политикам из правительства Доку Завгаева». Исключением из правил Александр Захарович считает генерала Константина Пуликовского. С ним томский ОБрОН успешно взаимодействовал в бытность генерала командиром общевойскового корпуса. Спокойный, уверенный в себе и подчиненных, всегда принимал грамотные решения. Порой даже удивляешься его стойкости и выдержанности – думается, всем в группировке известно о бое, разыгравшемся ещё в апреле 1996 года у селения Ярыш – Марды. Боя, в котором федеральные силы понесли немалые потери. Среди погибших был и сын командующего, недавний выпускник общевойскового училища лейтенант Пуликовский.
И вдвойне непонятна позиция министра обороны Павла Грачёва во время разбора известного ультиматума генерала по обстрелу Грозного. Помните, когда вероломно вошедшим в город боевикам было со всей ясностью предложено либо сложить оружие и убраться восвояси, либо мятежный город накроет «Град». Лучший же, по мнению Ельцина министр обороны, выражаясь языком Аркадия Райкина, не мудрствуя лукаво «включил дурочку». Иначе не назвать прогремевшие через некоторое время слова министра о его полном неведении об ультиматуме боевикам, данным Пуликовским.
«Но ведь он же твой подчиненный и отнюдь не из последней шеренги. И даже если, к своему стыду, не знаешь, что у него происходит, так сделай хорошую “мину” при плохой игре и раздели ответственность, а не разводи беспомощно руками”,- удивлялся мой собеседник.
На следующее утро в Бамут позвонил командующий и приказал готовиться к выводу бригады. Выводу, выражаясь армейским языком, в пункт постоянной дислокации. Словом, Захарыч, труба зовет в Томск. Что ждет тебя там, комбриг? Неужели опять отключенное за неплатежи электричество и перекрытые задвижки, пустые баки бензовозов и холодные батареи в казармах? Какой боевой путь надо еще пройти, чтобы наконец-то ощутить если не отцовское, то просто человеческое отношение со стороны родного государства, интересы которого ты так профессионально защищал на Кавказе. А может, их просто нет, этих самых интересов, а есть зловонный дух чистогана и мерзость политических разборок с целью усидеть ещё десяток-другой у власти? И нет ответа на эти вопросы.
Соседи
“С утра пойдем к соседям, — бросил за ужином комбриг, так что, высыпайся! Немного помотаемся-потрясёмся”
Уточняющих вопросов задавать не хотелось — кому, хотя бы мало-мальски знакомому с военной тематикой, не известны роль и значение соседних подразделений: есть взаимопонимание и взаимодействие — есть и успех, нет — тогда… Что и гласит боевой устав сухопутных войск. А он, как известно, написан кровью.
Сорок шестой оперативный полк подполковника Андрея Скрипкина обосновался на северо-восточной окраине Бамута основатель и даже с некоторой претензией на окопный шик. Бдительный часовой провел по чистому и ухоженному дворику в дом, уже отремонтированный после недавних боев. Командир принял нас незамедлительно, успев за время приветствия извиниться, мол, не успел еще побриться и навести в кабинете (он же и спальня) должный марафет, ночь прошла под обстрелом, и прилечь удалось лишь под утро. Хотя в его словах угадывалось чуть заметное кокетство: помещение сияло чистотой, а за время беседы так и не удалось увидеть ни одной мухи. Но осадок все же неприятен — своим любопытством помешал людям отдохнуть!
Под незамедлительно появившийся дымящийся кофе беседа пошла доверительнее, ибо, судя по всему, пословица “с постылым в поле тесно” к соседям не подходит. Боевой список Андрея Николаевича весьма солиден — Грозный, Виноградная, многие населенные пункты юга Чечни. В Бамуте уже три месяца, каждый день из которых равен жизни: бои, обстрелы, рейды, зачистки продолжаются практически без перерывов. Добавьте к этому повседневные хозяйственные нужды, и станет ясно, как грек хлеб комполка. Но, судя по разговору, Андрей держится достаточно бодро: подтянутый, крепкий, с какой-то гибкой пружиной внутри, он не только излучает энергию, но и заряжает ею подчиненных. О себе говорит кратко — за неполные тридцать шесть закончил Новосибирское высшее училище и академию им. Фрунзе, женат, семья осталась в Кропоткине (есть такой город в Краснодарском крае). Армии предан самозабвенно, по свидетельству подчиненных, стреляет из всех видов оружия. И может, не случайно среди окрестных командиров носит прозвище “Андрюша-боевик”. Командирская стезя взяла начало в Грозном, где Андрей принял отдельный оперативный батальон, потеряв за все время кровопролитных уличных боев всего троих. Столько же оставил под Бамутом, о кровавых итогах штурма и последующей обороне которого почему-то умалчивалось в печати. Хотя, глядя на полностью разрушенный поселок, несложно представить, с каким остервенением боевики наряду с Грозным стремились вернуть и свой главный опорный пункт Чечни. И если в столице у них получилось все или почти все, то на юге парни подполковника Скрипкина стояли насмерть. Теперь моджахедам осталось только по-шакальи огрызаться, что они и делают, как только непроглядная темень окутает горы. “Действуют по простой схеме, — объясняет Андрей Николаевич. — Рабы, то бишь пленные, доставляют на заранее определенный рубеж вооружение и боеприпасы, оборудуют позиции и начинают обстрел. Есть у противника и 82-миллиметровые пулеметы, и “бэтэры”, и БМП, и АГСы. О стрелковом оружии даже не говорю. Много бед доставляют мины, ставили их все кому не лень, схемы закладки, конечно же, не составлялись. Поэтому, будьте осторожны”, — инструктировал командир нашего сопровождающего, молодого подтянутого лейтенанта.
И вот, удобно расположившись на корме надрывно рычащей боевой машины, берем очередной подъем предгорий Бамута. В нашем распоряжении чуть больше двух часов. Поодаль открываются позиции полка. Быстро спешиваемся и по мягкой горной траве выдвигаемся вперед — встречает невесть откуда вынырнувший командир роты, также выпускник Новосибирского ВВУ этого года. Почему-то в памяти тут же всплывают кадры из кинофильма “Батальоны просят огня”: одногодки-командиры с чистыми, не знающими бритвы лицами, траншеи полного профиля, ухоженные блиндажи в три наката и даже медсестра, перевязывающая ногу раненому. Неужели вот так, через более чем полвека, с такой небывалой точностью, может повториться история?! За исключением разве что электричества и видеодвоек на позициях.
Фотографируемся на память и возвращаемся в расположение части. За это время там произошли непоправимые события — на мине подорвался боец спецвзвода и, судя по заключению медиков, рана оказалась смертельна. Командир со следами запекшейся крови на руках (лично вынес солдата с минного поля) повторяет, как заведенный: “ Тишина, эта тишина убивает быстро”. Затем дает какие-то указания вмиг окружившим его офицерам, а мы, чувствуя себя лишними и даже нежеланными на этой тризне смерти, тихо исчезаем…
Что снится, тебе, солдат?
Разрыв. Грохот, Дым. Пол под ногами заходил ходуном. С мерзким треском вспучились, вылетая из пазов, паркетные доски. Комната за стеной как бы всколыхнулась, и терпкий запах тротила заволок все легкие.
“Пушечку-то “чехи”, видимо, в БМП сняли. Умельцы, — криво усмехнувшись, выдал один их пяти лежащих у окон бойцов, — бьет-то как!” Тут же, словно в ответ, ухнул другой снаряд, разорвавшийся где-то за летней кухней. “Давайте-ка, ребята, быстро отсюда”, — скомандовал плотный, с чуть замедленными движениями, командир роты Анатолий Никитин. Коротким броском все взяли оборону в воронке поодаль и вовремя — каркас, когда-то знатного дома, вздрогнул, как, вздохнув полной грудью, и из окон повалил черный дым. “Вот и не поверь теперь командиру”, — слегка улыбнулся одними губами рядовой Женька Белов.
Шел второй день операции по зачистке небольшого поселка Новогрозненский, в которой принимала участие 94 отдельная бригада оперативного назначения, более известная нашему читателю как Кузовлевская. Сколько уже было операций, сколько еще предстоит, а предстоит немало. Более шести тысяч километров боев и походов, в том числе по непроходимым горным тропам. Гехи, Шали, Беной, Ведено — кто когда их этих двадцатилетних пацанов слышал эти, на первый взгляд, диковинные названия. А бой в Черноречье, когда выстрелы “граников” летели с кучностью автоматных очередей, гибель друзей и командиров прямо на твоих глазах, снайперы, нещадно палящие с кукурузного поля близ Гехи. “А какая первая мысль, когда видишь в каких-то десятках сантиметров от себя невзорвавшийся гранатометный снаряд?” — интересуюсь у рядового В. Яхина. “Да никакой, бежать хочется вперед и побыстрее”, — следует незамедлительный ответ.
Многое на войне, если не все, зависит от взаимопомощи и от того, как быстро понял ты, где находишься. Цена самая что ни на есть высокая — жизнь. Посему и взрослеют здесь быстро, и ответственность за дело чувствуют острее, и на помощь приходят немедленно, независимо от того, кому она требуется — солдату или офицеру. На памяти у всех вроде как нелогичное поведение в бою в Черноречье полковника Марудимова из штаба округа, пытавшегося лично с одним пистолетом прикрыть отход целого подразделения. Может, с точки зрения тактического искусства, и не прав Вячеслав Галимович, а как быть с искусством морали, командирской жертвенности во имя подчиненных?
Из всего этого да еще, пожалуй, стремления отомстить за своих сослуживцев и складывается идеология чеченской баталии. И нигде за две командировки я не услышал от ее солдат что-то такое о российском патриотизме или выполнении конституционного долга. Что ж, какова война — такова и идеология.
Но Чечня — не только боевые действия, это тяжелый и напряженный труд в условиях, порой, совсем не подходящих под термин “человеческие”. И 94 ОБрОН хлебнул этого пойла сполна. Говорят, один переезд равен одному пожару. Или почти одному. Бойцы бригады таких переездов за неполных девять месяцев совершили тридцать пять. Были времена, когда больше недели не сидели на одном месте. Вначале, конечно, собирались с трудом, что-то забывали, что-то не учитывали и теряли, затем жизнь научила — и уже чуть меньше часа — и “Урал” загружен, на новом месте вырыты землянки, оборудованы позиции, а через пару дней акклиматизации такое впечатление, что никогда отсюда и не уезжал. Работой по обустройству руководили уже не офицеры, а сержанты-контрактники. Тот же А. Черняк справлялся с делом получше любого заместителя по тылу на “большой земле”.
Труднее было в горах, особенно в печально известном Веденском районе. Дороги здесь узкие, а пропасти глубокие. Правда, пронесло — не потеряли там ни одной боевой машины. Но когда одна гусеница БМП начинает с предсмертным воем вращаться на бездной, а на броне затаилось больше десятка молодых ребят, впечатление, конечно, жуткое, и вид нависающего как бы прямо над головой Большого Кавказского хребта уходит куда-то в сторону. В одном случае “выручило” кряжистое дерево, невесть как выросшее у обрыва, в другом — мгновенная реакция механика. Пусть живет он сто лет, а лучше больше!
Может, когда-нибудь психологи придут к единому мнению о силе влияния на бойца факторов, увиденных на войне. И жуткие картины наполовину разорванных БМП, сгоревших до красной ржавчины танков и “вертушек” несомненно станут одними из таких. Так же, как и изъеденные червями трупы вчерашних врагов, блиндажи в три наката, которые, по меткому выражению одного из командиров, возьмет разве что глубинная бомба, современное, только что с конвейера оружие и техника, совсем недавно обстреливающая, давящая тебя. Вспоминается как-то увиденный на одном из рынков “бэтэр” — новый, с “иголочки”. Только даже свежий запах краски не может никак “перебить” устоявшийся, вошедший прямо в поры брони трупный запах сгоревшего в нем экипажа. И стоит он посреди рыночной суеты немым памятником этой непонятной войне!
Чтобы лучше понять солдата, побудь ночь с ним в блиндаже, в разбитой комнаты Бамутской школы с пронизывающим холодом от великого множества больших и малых щелей и послушай, что кричат в недолгом забытьи эти молодые парни. А. Шишмырин, один из бойцов роты старшего лейтенанта Никитина, не зря считает, что только во сне пережитое вырывается наружу. Во всяком случае, вернувшись с операций, дневалили ночью ребята неохотно: над расположением стояли непрекращающиеся стоны и крики — бой никак не отпускал своих солдат.
А еще в Чечне быстро седеют, время здесь отсчитывает свои часы. “Слишком много белой краски у войны” — может, кто-то и вспомнит слова некогда популярной песни.
Песня здесь действительно и жить, и стрелять помогает. Складываются незамысловатые слова, в основном, на уже известные мотивы. В «базу» закладывается и шевчуковская “Осень”, выкатившийся как-бы из давно минувшего детства “Голубой вагон”. Когда слушаешь под тусклый свет лампочки сержанта Р. Селиванова и чуть подпевающего ему старшего лейтенанта Д. Сидикова, освоившего здесь гитару наряду с АГСом, становится как-то легче. Домом тянет, что ли. И начинаешь понимать всю весомость слов ребят, что только здесь может зародиться настоящая мужская дружба». В доказательтво кивают на бойца, удобно расположившегося на соседней койке. Зовут Александр, и он накануне подал рапорт с просьбой перевести его “на контракт”. Взгляд у него при этом становится непривычно мягким, но не исключено, что верным.
В одной из бесед интересуюсь будущим бойцов, тем более что срок увольнения, после многочисленных “проволочек”, наконец-то установился точно. “Определимся, конечно. Школа пройдена неплохая, но конфликтов уже никаких не хочу”. Другой собеседник сомневается: смогут ли сжиться в родном городе две диаспоры: одна чеченская, а другая — “чеченская”, состоящая из вернувшихся солдат и, главное, офицеров? “Это может быть роскошное городское сафари…” — мечтательно заканчивает он.
Но, как и всякая командировка, подходит к концу и эта. Слегка оправившись после часового стояния в “зеленке” из-за неисправности бронетранспортера и полного отсутствия связи с окружающим миром, ожидаю “вертушку” в первой группировке на аэроплощадке с диковинным названием “Аэропорт Шток”. Мысленно прощаюсь с вами, со всеми, с кем судьба свела на чеченских колдобинах, и желаю — пусть война никогда не станет для вас миром. Всем Вашим миром.
У каждого своя правда
Высшее командование в Чечне, как правило, не жалуют.
“Самое гнусное на войне, — считает насквозь пропыленный артиллерист Сергей, вот уже полтора года не имеющий возможности выбраться из затянувшихся командировок, — чувствовать себя жертвою обстоятельств. Предсмертное состояние”. А “кулинарами” вот таких обстоятельств считают, в первую очередь, политиков, а затем командование из Ханкалы. Меньше достается в “промывании косточек” начальству местному — от группировки и ниже. И не без оснований: встречаются среди них люди действительно лихие. Тот же генерал Н.В. Скрипник, кредо которого — личный пример: пока не убедишься в надежности позиции или готовности подразделения — шаг вперед делать “ни-ни”!
Но, видать, переборщил самую малость Николай Васильевич, “найдя” всего-то за каких-то два-три дня до замены “свой” полуторастакилограммовый фугас на пыльной чеченской дороге. Можно много спорить об известном чапаевском завете, наглядно демонстрировавшемся с помощью картошек в одноименном фильме, где должен находиться командир во время боя, но доброе имя и светлую память Николай Васильевич сохранил с честью. И это факт!
Чего не скажешь об иных обладателях шитых эполетов. Новогодняя вакханалия ханкалинской группировки, ставшая широко известной благодаря любимовскому “Взгляду”, и свидетелем которой мне пришлось быть, затевалась и разгоралась не просто рядом, а под носом у командиров и командующих всех степеней. С каким-то внутренним содроганием наблюдая пронзающие ночное небо трассеры, вмиг вспыхнувшую в десятке метров от штаба чью-то серую палатку, не спеша, чуть-чуть лениво занимающийся голубоватым пламенем “бэтэр” и слушая ото всюду звучащие, давящие на перепонки и наизнанку выдирающие пьяные вопли, уже не “берешь в голову” ни Кизляр, ни Первомайский, ни два штурма Грозного, ни четыре — Бамута.
Каков командующий войсками Сибирского округа внутренних войск генерал-лейтенант Новак, что можно ждать от будущей командировки — бессмысленного “сидения” в ханкалинских вагончиках или слегка остывшую после дневного пекла броню “бээмпэшки”, несущую тебя куда-то по узкой горной дороге? Второе, конечно же, предпочтительнее. Такие не самые весёлые мысли роились в моей голове, схватывая взглядом мужественное, ставшее как бы точеным из тусклого света, падающего откуда-то сверху, лицо командующего, прикорнувшего на плече помощника через пару часов полета.
Однако в Моздоке опасения остались позади. “Действуйте по своему плану”, — немного поразмыслив, бросил генерал. Уже потом, через пару дней знакомства, офицеры штаба округа назовут среди самых уважаемых ими качества Николая Васильевича самостоятельность и поддержку инициативы. Уже потом спрашиваю у командующего: “А высокая оценка инициативы подчиненных, это в смысле, что она наказуема?” И улыбаюсь слегка, ловя взглядом серые, с чуть-чуть уловимым стальным блеском, глаза генерала. “А как вы хотели иначе накормить солдат, изыскать средства на денежное довольствие, что-то строить и при сем выполнять боевые задачи?”
А действительно, как?! Все солдаты в Чечне выслужили установленные законом сроки службы, офицеры, хотя и получают “суточные”, вовсе не уверены за свои бесквартирные семьи, техника старая и дышит “на ладан”, грядут сельхоззаготовки, с которыми также не все ясно, — и это малая “толика” забот, кои свалились сегодня на генеральские плечи.
Разговор потихоньку возвращается в Чечню, командующий говорит неохотно, оценивая каждое слово, хотя известность одного из первых комендантов Чеченской республики, умение широко взглянуть на проблему в целом сразу захватывают. “Вспомните историю. Как планировалась та же Белорусская операция? Жуков с готовым планом заходит к Сталину, и тот после некоторых раздумий план этот утверждает. Затем каждый наркомат начинает свою часть работы по его реализации. Что у нас? Да ни одной подобной подписи вы нигде не найдете! Та же картина и в тактических вопросах. Несложно разделить всю территорию Чечни на “зоны ответственности”: здесь за порядок отвечает Северо-Кавказский округ, здесь — Сибирский, а в Бамуте, допустим, федералы. Части вооружить по штатному расписанию, и остается только требовать результаты. А что же у нас? Все запутано — ОМОН, СОБР, внутренние войска, десантники — и у каждого “своя голова”! Не понимаю и тотального разрушения населенных пунктов: чего добились, так только ненависти и пополнения рядом боевиков”.
Николай Васильевич на мгновение умолкает, и мы останавливаемся у стены Бамутской школы, насквозь нашпигованной пулями и осколками. Чуть вдавив палец в крошащийся кирпич, генерал извлекает потемневший комок стали, пригляделись — пуля от АКМа, и бережно передает подбежавшему адъютанту. Начинаю постепенно понимать слова командующего о памяти этой войны, какую бы оценку ей не давали. Стараниями Николая Васильевича в здании округа оформляется музей, воздвигнут монумент, где перечислены фамилии солдат и офицеров, отдавших свои жизни на чеченских просторах. Память о них в Сибирском округе ВВ — дело святое. Тем более что с благодарностями из Центра почему-то не спешат и почему-то именно в адрес частей правопорядка.
Обратимся к цифрам: во Внутренних войсках Сибири правительственными наградами награждено чуть меньше двух сотен военнослужащих. Через дорогу — Красный проспект, где находится штаб уже другого Сибирского округа, но только российской армии, картина чуть иная — здесь счет идет в несколько раз больший, причем проскальзывают наградные листы и за такие экзотические подвиги, как участие в подготовке подразделений перед отправкой в Чечню.
Почему-то вспомнился рядовой Юргинской бригады И. Величкин, героически погибший в Грозном в том беспутном январе 1995 года и тут же причисленный горе-учетчиками в погонах к дезертирам, скрывающимся от службы. Выяснилось при расследовании, что товарищ начальник при погрузке где-то не там поставил крест, и солдат автоматически из героя стал преступником.
Интересно, просверлил ли тот начальник дырку в кителе для ордена за заслуги по подготовке к Чечне? А может, это сделал начальник этого начальника или его начальник?
Воистину, ничему нас не учит история: там было и у первую Отечественную, и в Отечественную Великую, и в Балканскую, и в мировую. Да разве перечислишь все войны и конфликты, ведомые Россией за минувшие годы?!
Конечно же, не знает генерал Новак о судьбе рядового-пехотинца, но тогда откуда у генерала такое отношение к наградам за Чечню: пусть они украшают грудь ребят срочной службы, а нам не стоит козырять успехами в умиротворении собственного народа, каким бы он ни был. Посему и строго отчитал Николай Васильевич одного из своих помощников, прибывшего из командировки с полным “иконостасом” почетных знаков. Звание “нераспечатанный командир”, то есть не потерявший в боях подчиненных, — вот главная награда в Чечне для офицера и генерала. Не во всем соглашаясь с Н. Новаком, привожу пример из широко известного фильма “Батальоны просят огня”, когда командующий фронта, талантливо сыгранный Георгием Жженовым, с трудом пряча слезу, срывающимся голосом приговаривая “Все, что могу”, вручал, а порой просто зажимал в дрожащие руки оглушенных, контуженных, самим еще не верящим в собственное воскрешение бойцам ордена “Красной звезды”. А что тут возразишь, если нынешняя власть даже командующего округом практически лишила права голоса в награждении боевыми наградами!
Каков генерал Николай Новак? Для солдат — заботливый отец, для офицеров частей — строгий, может чуть грубоватый, требовательный командир, многих знающий лично, для офицеров управления — прекрасно ориентирующийся в тонкостях работы и строго спрашивающий за упущения. Да и в палатке при таком подходе даже минуту не расслабишься. И бросающаяся прямо в глаза его аккуратность и неприхотливость.
Сентябрьское утро в Бамуте — время что ни на есть неприятное. Цедивший всю ночь дождь насквозь пронзает жирную землю, превращая ее в пресловутый “чеченский асфальт”. Выбравшись в промозглую тьму, ногами перебираешь с осторожностью и преображаешься в героя чудного голливудского мультика, снятого к тому же в замедленном темпе; голова втягивается в плечи, а сам становишься как бы меньше, тщетно надеясь, что такая поза как-то спасет от всеохватывающего холода, упрямо ползущего с гор. Вслушиваешься в “морзянку” зубов и думаешь — через час-полтора пот смахнешь от жары. Ну почему бы это время не провести в теплом спальнике, а не под струей студеной с голубинкой воды, брызгающей из невесть откуда унесенного диковинной форму умывальника.
Но с улицы уже доносится ровной голос Николая Васильевича и, не желая быть “в обозе”, извлекаешь из “рибоковского” рюкзака несессер и делаешь шаг в промозглое утро.
Условия для командировки в Бамуте, да и в Серноводске отнюдь не комфортные, даже для командующего округом. В Бамуте — это узкая скамья “кунга” командно-штабной машины, в Серноводске — палатка с земляным полом и разбитая солдатская кровать.
Как ухитрялся Николай Васильевич всегда быть до синевы выбритым и блистать тщательно выглаженным “камуфляжем” — оставалось загадкой. Ныне в Чечне произошла некоторая переоценка ценностей в отношении внешнего вида военнослужащего. Если зимой в “фаворе” были эдакие разбитные бородатые робингуды, то сейчас найти поклонника растительности сложно, больше в почете все же аккуратность. То ли чувствуется близость дома, то ли надоело в войну играть. И еще есть причина, о которой поведал знакомый командир части: “бородачи” — это одна из главных целей, которую мы ищем в боевых порядках супостата. Впрочем, так же считают и боевики, и в этом свой резон — у того же солдата вряд ли что вырастет даже за несколько месяцев, разве что несколько разнокалиберных рыжих волосьев.
Строг генерал и к другой внешней форме проявления “армейской бывалости” — косынке, которая стала почти символом российского солдата в Чечне. Но по твердому мнению Н. Новака, правильнее ее считать показателем разве что недисциплинированности и разгильдяйства, царящих в той или иной части. И не более того. А от разгильдяйства до гибели — один шаг.
Но более всего генералу Новаку претит мародерство, в каких бы проявлениях оно не являлось. Здесь Николаем Васильевичем в бытность комендантом Чеченской республики сделано немало. об одном из этапов борьбы за порядок удалось узнать и мне. “После ввода войск в Чечню стали поступать жалобы от местных жителей на факты грабежа, — рассказывает командующий, — подъезжает на “бэтэре” группа военных в разнокалиберной форме и начинается… Действительно, в то время в Грозном боевые машины были, как правило, без опознавательных знаков — просто выводили на бортах “малыш”, “братишка” и в прорыв! Контроль, конечно же, был затруднен. С трудом, но навели порядок, написали знаки, установили жесткие посты в аэропортах при отправках, хотя бьющая ключом неразбериха вряд ли позволила достигнуть полного успеха.
“А как же загваевцы, выходит, с уходом войск предаем своих верных помощников”, — не отстаю я. “Насчет их верности… — и генерал на мгновение задумался. — Было как-то мероприятие в столице Чечни с участием местной власти. Сидим, беседуем. Вдруг старший из чеченцев вежливо просит отпустить одного из своих замов — неотложное, дескать, дело. Возражений, конечно, нет, иди, раз надо. А вечером смотрим его по телевидению сепаратистов, но уже в окружении Дудаева. Что-что, а между собой они обязательно разберутся”.
Невозможно, чтобы более чуть двухлетнее соприкосновение с чеченской войной не наложило отпечаток на судьбу генерала. Горька потеря друга и тезки Николая Скрипника, а котором мы писали в начале статьи, с ним когда-то начинал службу: вместе шли по непростому жизненному офицерскому пути, и хотя затем судьба разбросала генералов, верность лейтенантской дружбе они сохранили в сердцах. Да вот только не уберегла звезда удачи одного Николая Васильевича…
Конечно, не полный будет портрет генерала Новака без его любимого хобби — охоты. Его рассказы отдают небывалым азартом и яркими красками и, казалось бы, переносят в сосновый бор, редкий перелесок или речные плавни. Как у всякого фаната, не обходится и без баек, но как с хитрецой замечает Николай Васильевич — охотник никогда не врет, он только рассказывает то, чего не видят или не замечают люди, далекие от такой увлекательной вещи. Коей, без всякого сомнения, и является охота в жизни боевого генерала. И спустя некоторое время добавляет: “Я могу за зверем наблюдать целый день, но потом все равно его убью!” Тут же спрашиваю: “А в жизнь повседневную сей принцип не переносите?” В ответ Николай Васильевич хитро улыбается…
Офицеры штаба округа по секрету сообщили, что предлагали когда-то генералу перебраться в Москву на “теплое” место. Но отверг предложение Николай Васильевич. То ли вспомнил известную мысль древних, что лучше быть первым здесь, а не вторым в Риме, то ли по каким-то другим причинам. Главное — боевым и опытным генералом сделан верный выбор. Потому как сегодня мало кто скажет, что генерал-лейтенант Николай Васильевич Новак не на месте командующего войсками Сибирского округа ВВ! А что может быть почетнее для честного офицера и генерала, чем искреннее уважение подчиненных.
Кизлярский излом.
(октябрь 1999 года)
Ночь полна звуков. Но не шелеста травы и тревожных вскриков припозднившихся птиц. О каком балансе природы можно говорить в нескольких километрах от мятежной Чечни, гнезда убийц и террористов? Звуки здесь – соответствующие обстановке: чуть затухающий гул колонны, вспарывающий темень ночи яркий трассер, невнятная перекличка часовых на вертолетной площадке, доносящиеся из соседнего вагончика обрывки фраз штабных офицеров, отбывающих поутру на отдаленный блокпост. Пятая тактическая группировка живет и дышит в любое время суток.
И на все это скопище личного состава, обкопанных танков и гаубиц, палаток и землянок, паутин антенн и как застывших в броске «вертушек» смотрит ярко-багровое блюдо луны.
Подходила к концу последняя ночь очередной командировки в «горячую» точку – на сей раз в Дагестан. Позади нудный путь по маршруту Северск – Новосибирск – Минводы – Моздок — Кизляр, встреча с земляками-омоновцами, со знакомыми офицерами и генералами, полеты на вертолетах и тряска на «бэтэрах», фото- и видеосъемки, беседы и интервью. Впереди – дом.
Попасть журналисту в «горячую» точку можно разными способами, и от того, как удачен будет выбор, зависит вся командировка. Предпочтительнее путь с военными – и безопаснее, и дешевле. А главное – избавляешься от нудной опеки местной власти, аккредитации в пресс-центре и пытливых взглядов всевозможных опекунов. Посему и оказались мы (вместе с редактором телекомпании «СТС-Антенн» Евгением Соловьевым) в компании с заместителем командующего Сибирским военным округом ВВ генералом Михаилом Змеевым и офицером штаба полковником Юрием Завизионовым. Боевого опыта и у того, и у другого не занимать.
Первый во время чеченской эпопеи командовал крупными войсковыми группировками, второй – знаменитой 101 бригадой внутренних войск, а в выпавшем перерыве с отличием окончил Академию Генштаба. И вот летим на новую войну. Долгая дорога предполагает близкое знакомство, во время чего извлекаем, что Михаил Алексеевич не только хорошо известный в группировке генерал, кавалер боевых наград, но и увлеченный собеседник. Выясняется через некоторое время и хобби – складывать стихи. Тематика – безусловно, полевая, штабная работа вряд ли способствует вдохновению. Под грохот двигателя «МИ-8» беру обещание представить в газету сокровенную тетрадь, а пока останавливаюсь на нехитрых, но таких полных жизни строках:
«И вот я снова на Кавказе.
Да разве можно дома усидеть,
Когда ребята молодые
Не начав жить, идут на смерть».
Через пару дней выясняется, что генералу Змееву усидеть дома действительно не удалось – решением главкома внутренних войск срок его командировки продлен до 3-х месяцев. Определена и служебная нагрузка – командование одной из тактических группировок, скорее всего в Ботлихе, в районе вмиг ставшего широко известным дагестанского захолустья. Такая же судьба постигла и другого нашего попутчика – полковника Завизионова. Аккуратный и подтянутый даже в условиях подобной командировки, Юрий Гаврилович с достоинством рассказывает о своих близких — с пожелтевших от времени фотографий, извлеченных из потертого портмоне, смотрят убеленная сединами мать и дедушка. «Но я пошел в прадеда, во всяком случае, внешне, — с улыбкой говорит офицер и показывает портрет бравого усача-военного с полным «георгиевским бантом». Что ж, традиции есть традиции, кто-то поклоняется золотому тельцу – мамоне, кто-то подвигам предков. Но пока они остаются, России жить навеки! Поневоле вспомнился один спор, мол, военным жить хорошо – у них пенсия большая, да к тому же и рано. Хотелось бы взглянуть в глаза того спорщика, если бы ему принесли подобный приказ-телеграмму – отдать квартал своей армейской жизни району села Чабанмахи, а затем закрепиться на господствующих высотах чуть вглубь Чечни. Но о проблеме мы вспоминаем, только когда сами в ней соприкасаемся.
Тем временем истошно ревущий УАЗ все же пробил белесую дождевую пелену и встал как вкопанный у въезда на федеральную военную базу «Аэропорт Моздок». За колючим забором нас ждали новые встречи, ужин, ночлег и утренний «борт» на Кизляр.
Томский ОМОН – он и Кизляре ОМОН
Утро вылета оказалось на редкость приятным. Промозглая морось дождя куда-то пропала, сменившись на вполне приемлемый свежий ветерок. Бетонка аэродрома между тем блестела блюдцами луж, в которых отражались серые бока боевых вертолетов, вдали расположились ровной стайкой знаменитые «грачи» — штурмовики «СУ-25». Наконец скомандовали посадку – кроме нас, в салон, наполовину заполненный матрацами, забилось несколько бойцов новочеркасского спецназа да два воина, возвращающиеся в часть из госпиталя. Переписка фамилий в журнал, и через минуту ровный гул турбин заполнил окружающую действительность. Летим невысоко, под нами прямоугольники возделанных полей, села и станицы, каналы и дорого. Вот вытянулась серой змейкой колонна бронетехники – курс на Чечню.
От Моздока до Кизляра лета чуть меньше полутора часов, можно и быстрее, но пилоты ведут винтокрылую машину исключительно из интересов безопасности в обход сопредельной территории.
В Кизляре со своими попутчиками мы расстаемся – наш путь в город, в расположение томского отряда милиции особого назначения, выполняющего вот уже месяц служебные задачи в этом дагестанском городке.
Кизляр – типичный прикавказский городок, с узкими улочками, небольшими аккуратными домиками и множеством зелени. Последние события сказались и на его облике, кое-где на перекрестках замечаешь наспех сооруженные укрепления, вооруженных автоматами милиционеров и военных. Бдительность доведена до наивысших пределов – едва обнажаешь камеру или фотоаппарат, тут же интересуются: кто и откуда? Обид никаких: люди, ставшие жертвами набега ушедшего от возмездия Радуева и пережившие совсем недавно несколько тревожных дней противостояния с бандформированиями, имеют право вести себя именно так, а не иначе.
Помощь к кизлярцам в те тревожные дни, когда городок оказался без прикрытия регулярных войск, пришла со стороны Томского ОМОНа. Именно они вместе с коллегами из Сыктывкара первыми пришли на помощь местной милиции с ополченцами. Войска подтянулись несколько позже. Почему боевики не воспользовались оплошностью стратегов из высоких штабов и не повторили события горных районов Дагестана, теперь узнают только историки.
После броска из Каспийска наши ребята встретили в Кизляре достаточно неплохой прием. Местные власти разместили их в здании бывшей пограничной комендатуры – здании, удобном во всех отношениях: и в бытовом, и в тактическом. Тут же администрация провела небольшой ремонт, подключила воду. Комендатура расположена почти в центре города, недалеко от местного «белого дома». Остальное наши земляки сделали сами: укрепили ограждение колючей проволокой, оборудовали огневые точки, установили круглосуточное дежурство. Кстати, дежурят все, в том числе и военный врач Геннадий Захаров. Исключение – командир отряда майор Сергей Бутько. Но на то он и командир, и роль его особая.
Представляемся часовому, встреча, расспросы, вручение писем и посылок. Довольные, просветленные лица – ничего так не греет в дальних командировках, как вести из дома. Потому и хочется снять шапку и поклониться нашему томскому активу из движения солдатских матерей, как они, не считаясь с личным временем, собирали и доставляли в «горячие» точки тепло нашей малой Родины. Вот и сегодня они собирают в Дагестан свой первый груз. Пожелаем же им всем удачи.
Переходим в казарму. Все согласно уставу – дневальный с телефоном и радиосвязью, повзводно кубрики для личного состава, оружие в состоянии готовности, тут же – у изголовья – в углу блестят смазкой АГС и пулемет Калашникова. Легендарная овчарка Крон, незаменимый специалист по поиску нехорошего и взрывоопасного, распласталась поодаль входа. И тут же расспросы, расспросы. Как погода в Томске, какие свежие новости, правда ли, что в Северске задержали бандитов с гексогеном и кто распространяет служи о потерях в нашем ОМОНе? Живы мы, здоровы, не волнуйтесь, пожалуйста, наши любимые, родные и близкие! Пробуем тут же найти ответы, предупреждаем – улетим, но улетим не скоро, дня через два, так что пишите письма, еще не раз переговорим. То ли в шутку, то ли всерьез сообщают: нас здесь как только не называли – и спецназом из Сибири, и миротворцами. Еще бы платили так же, как и им в Косове! Наконец проходим в командирский кубрик: полки с документацией, печатная машинка для подготовки донесений и иных бумаг (чрезвычайка чрезвычайкой, а отчет по расписанию), свернутые в рулоны матрацы. Здесь же отдыхает командование, прямо на полу, как и все остальные бойцы. Оружие и амуниция тоже неподалеку. «Опыт научил именно так, а не иначе» — говорит командир Сергей Бутько. Действительно, для многих подобная командировка в «горячую» точку далеко не редкость. Позади Чечня, горечь утрат товарищей, бесценный боевой и житейский опыт, государственные награды…
И хотя обстановка в Кизляре сегодня достаточно спокойная, напряженность, вызванная близостью административной границы, достаточно велика. Томский ОМОН призван обеспечивать порядок на улицах города, досматривать автотранспорт, осуществлять пешее и мобильное патрулирование.
Служба по нехитрой схеме – 12 часов в ночь, затем небольшой отдых. Что касается вооружения и боеприпасов, то обеспеченность ими на все сто. И здесь сказалась предусмотрительность командира и руководства УВД – все свое привезено с собой. Есть, правда, по словам заместителя по тылу, некоторые надежды на местный мобильный отряд, но надежды надеждами, а порох должен быть сухим.
Немало сделано в отряде и по созданию нормальных бытовых условий. Если, конечно, этот термин подходит к сложившейся обстановке.
Во всяком случае, кормят неплохо и вовремя. И опять сыграла роль инициатива командования: не долго думая, они наняли двух женщин-поваров, которые и готовят еду бойцам ОМОНа. Получается очень даже неплохо – «концентратно-тушеночный» спецрацион удачно дополняют местные овощи, а каша действительно тает во рту.
На следующий день планируем знакомство с ходом служебной деятельности. Быстрое построение, проверка оружия, краткий инструктаж ответственного от командования майора Сергея Крынина – и мы трясемся в автобусе по разбитым кизляровским улочкам. Здание управления внутренних дел узнаешь сразу – укрепились в нем местные милиционеры основательно – еще на ближних подходах видим напряженные лица караульных, в руках автоматы, взгляды сосредоточены. Теперь строимся на свободном пятачке у здания – процедура та же, распределение по постам, и омоновцы убывают на службу. Мы же в сопровождении Сергея Максимовича проходим в кабинет начальника УВД. Быстро знакомимся, затем совещание. Вопросы самые разнообразные – от подготовки ко Дню города и организации стационарных постов до подготовки и зиме. О наших земляках отзывы самые что ни на есть положительные: ребята добросовестные, службу знают, помощь неоценима особенно по предотвращению терактов. Здесь минно-взрывная группа Томского ОМОНа работает без оглядка на время: других специалистов в Кизляре милиция привлечь отчего-то не может. Получено «штормовое предупреждение» — ночью неизвестными выкраден мужчина средних лет. Это второй подобный случай за время командировки. Ставятся задачи по организации поисков.
Томский ОМОН не единственное подразделение такого рода, командированное в республику Дагестан. На конец сентября здесь выполняли поставленные задачи около сорока отрядов в количества двух тысяч человек из многих регионов России. Для некоторых командировка обернулась боевыми действиями. Сегодня практически каждый знает о подвиге милиционеров из Липецка, в течение 15 часов сражавшихся с боевиками в окружении. Но тогда была другая обстановка, сейчас требуется обеспечить правопорядок и спокойствие для жителей Дагестана. Согласитесь, все время жить на пороховой бочке не самая лучшая жизнь.
Вечером выезжаем на патрулирование вместе с ребятами. Старый разбитый «козлик» заводится исключительно «кривым стартером». Маршрут – по одной из частей города, включенная рация врывается в тесное чрево машины едва разборчивыми командами и информацией об обстановке. Выезжаем на берег Терека и останавливаемся у поста ополченцев. Одетые в камуфляж и кое-как вооруженные мужчины обмениваются фразами с бойцами, а затем передают задержанного. Его тут же доставляют в дежурную часть и продолжаем службу. После полуночи прошу отвезти меня в расположение. Число задержанных возрастает, а мест в «уазике» ограничено. Наряд тем временем продолжает службу до 8 часов утра.
А на следующий день нас ждал новый маршрут – в пятую тактическую группировку. Короткие сборы, фотография на память, сбор писем и минута прощания. До скорой встречи, и очень хочется, чтобы на томской земле.
Накануне
Работа в пятой тактической группировке, раскинувшейся вокруг местного аэродрома, началась с весьма полезных встреч. В начальнике штаба узнаю бывшего земляка полковника Александра Кострыкина, а в командире – генерала Ивана Иевлева. Но переговорить ни с тем, ни с другим не удается: идет подготовка к большому совещанию. И вот в небе показался транспортный «МИ-8» в окружении двух «крокодилов» («МИ-24»). Прибыл командующий войсками округа генерал Казанцев и столь знаменитый по военным сводкам из Дагестана его коллега Трошев. Вскоре к ним присоединилось и командование Главкома внутренних войск. Итого только по приблизительным подсчетам под навесом расположилось 32 генерала всех степеней и родов войск. Как потом пошутил полковник Кострыкин, число генералов на один квадратный метр площади командного пункта превысило все допустимые пределы. Вопрос обсуждался один – о размещении войск на территории Чечни. Судя по замыслу, главная роль отводилась именно северной, кизлярской группировке. Направление движения войск – Наурский, Шелковской и Надтеречный районы. Буквально на следующее утро – благо погода прояснилась – группа офицеров вылетела на осмотр предполагаемой дислокации в район Червленые Буруны. Вместе с Евгением занимаем место в вертолете и тут же взмываем в ясное голубое небо. Несколько десятков минут лета – и мы на месте: выжженная солнцем степь, полуразрушенные кошары вдали, разбитая дорога, по которой вот уже несколько лет никто не ездил. Размещаемся на непонятно откуда взявшемся здесь бронетранспортере. И мчим на место. Затем – кропотливая работа на штабных картах, уточнение маршрута и состояние дорог. Словом, делается все, чтобы через восемнадцать часов комбриг Петро Дашков провел в Ногайскую степь свой первый батальон.
Запомнился еще один полет. Ночью, над территорией Чечни на вертолете-корректировщике. Что насторожило и слегка озаботило – экипаж и сам корректировщик с парашютами за спиной. На мне же, кроме спортивного костюма и шлепанцев, больше ничего не было. Ну, не успел облачиться должным образом. Уж очень скорой прозвучала команда = разрешение на полёт генерала Иевлева.
Первый испуг с лихвой компенсировался увиденным. Луной, бегущей по руслу Терека, безмолвной и темной картиной чеченских сел и деревень и, наконец, трассером, невесть кем выпущенным при посадке нашего вертолета далеко за полночь.
Следует заметить, несмотря на статичность почти всех войск, наша разведка не дремала. Систематические рейды в тыл к боевикам, диверсии, полеты по выявлению живой силы и техники на сопредельной стороне стали буднями внутренних войск группировки, так же как и ночные обстрелы. Артиллерия работала так, что вагончик ходил ходуном. И еще одна сторона нынешней обстановки. «Тихий» перенос пограничных блокпостов на 10-15 километров глубь административной границы. И подобные процессы идут достаточно давно, оттого и удивляет развернутая в СМИ дискуссия «Где же наши части? В Чечне или еще на подходах к ней?» В Чечне, и очень давно, во всяком случае, в Ногайской степи – это точно.
Наш автобус «Кизляр-Минводы» долго обгоняет военную колонну, более чем на километр растянувшуюся по шоссе. Танки, бронетранспортеры, штабные машины, гаубицы, минометы, запыленные лица солдат. Завтра они перейдут границу. Послезавтра будет война….
С очередным взятием Грозного, трагедией Комсомольского, так хорошо знакомым по первой кампании «армейским бардакам» и робким нащупыванием верховной властью местных сил, которым можно было бы в дальнейшем доверить строительство новой Чечни.
Весна на улицах Грозного.
(март – апрель 2000 года)
Командировка обрушилась на плешь как снежный ком, сразу смяв, завалив, и от этого другие мысли ушли куда-то вдаль, на потом. Мол, не важны они сегодня, и все тут. Надо бежать, успевать, чтобы решать, и как результат – место на жестком откидном сиденье надрывно ревущего ИЛ-76 по маршруту Новосибирск – Моздок.
В салоне полумрак и удушающая темнота. Еще бы, около 250 солдат, прапорщиков и офицеров вместе с имуществом, оружием и боеприпасами убывают в трехмесячную командировку в Чечню. С местом еще повезло, многие расположились прямо на полу, упрятав под голову нехитрый скарб. Почти у ног дремлют два воина из Северска. Одного узнаю сразу – сын моего бывшего сослуживца, майора Рыженкова, Павел, с первого взгляда видно, что в армии – не новичок. Другой – Алексей Сметанин. Он еще не знает, что в этот день у его сестры родился ребенок. Так что с племянником тебя, Алексей! Летит и инспекторская группа Сибирского округа ВВ. Они намерены проинспектировать части округа, оказавшиеся в Чечне, проконтролировать плановую замену личного состава и на месте ознакомиться с положением дел в окружном спецотряде. А помощь там действительно ждали: после недавних боев в печально известном Комсомольском отряд потерял 8 человек убитыми и 26 ранеными. При штатной численности подразделения под сотню вмешательство действительно необходимо. Особенно моральное.
29-31 марта
Моздок встретил нудным дождем и непроглядной теменью. Где-то в стороне едва заметным ромбом выступали стойки капониров, под защитой которых дремали уродливыми тушами транспортные «вертушки», светящийся циферблат показывал 2.30. Главная тыловая база Чеченского фронта отдыхала. А значит, утро придется коротать здесь же, возле бетонки аэродрома. Благо, крытые грузовики и кунги прибыли в самых раз. Забившись в угол до отказа набитой «вахтовки», на некоторое время провалился в сон и прихожу в себя уже от безудержной тряски по вдрызг развороченной бетонки. Сквозь нависшую над самой землей пелену тумана колонна сводного полка Сибирского округа ВВ вытягивается в сторону Знаменского. Скорость, как в учебниках по вождению боевых машин, плюс остановки на бесконечных контрольных постах сделали дорогу в сорок километров, пройденной за три с половиной часа.
Населенный пункт Знаменское практически не разрушен, и дыхание войны здесь чувствуется разве что по вооруженным людям и боевой технике, в обилии кишащих на улицах. Военный пейзаж дополняет и вертолет, обосновавшийся как раз в центре футбольного поля, стоит заметить, что чеченцы футбол очень любят, и не раз приходилось наблюдать, как, не обращая внимания ни на что вокруг, молодежь с усердием гоняет мяч по едва зазеленевшим полянам.
А так, обычная жизнь северокавказского захолустья: грязный рынок, обшарпанные автобусы в Ингушетию и Ставрополье, магазинчики, старики на скамейках у дома. Рынок ничем от нашего не отличается, в том числе и ценами, и продаваемым товаром. Прицениваюсь к фотопленке и прошу застенчивую девушку продать несколько катушек. То ли в спешке, то ли от недостатка внимания подаю лишнюю сотенную банкноту. И, о удивление: после недолгого пересчета продавец ее возвращает. Позднее ребята поведали еще о нескольких подобных случаях. Вот и думай – то ли честность торговли действительно незыблемый принцип Кавказа, то ли боится распугать денежных военнослужащих. Остальное-то население в своем большинстве рассчитывает только на мизерную государственную помощь да горскую смекалку. Каких-либо работающих предприятий так нигде увидеть и не пришлось, говорят, что скоро восстановят.
Знаменское известно и ставкой новой исполнительной власти на севере республики. Представляет ее здесь военный комендант в генеральском чине и брат бывшего премьера Доку Завгаева Ахмед. Они ответственны за налаживание мирной жизни. В том числе и в двух лагерях для беженцев. Добротные палатки, газовые печи, водоснабжение и, в общем, неплохой внутренний порядок. В палатках живут, как правило, семьями. Заходим в одну из них, знакомимся. Пожилого, но еще крепкого мужчину зовут Морис. Здесь же две женщины среднего возраста. Шестеро детей, один другого меньше, с интересом наблюдают за нами с застеленных полатей. За стаканом чая ведем разговор, так сказать, «за жизнь». Собеседник оказывается бывшим офицером Советской Армии, выпускником Бакинского общевойскового училища. В предыдущую кампанию воевал на стороне правительственных сил. После ухода войск попал в плен к хаттабовцам, лишился всех зубов, но чудом выжил. Вспоминает, как спасал Ахмеда Завгаева и иных чиновников. «Теперь даже не здороваются, — с горечью произносит отставник. – Все, что заслужил, так это палатка». Потихоньку меняю тему. «Порядка не увидим и сейчас, если власть оставить у местных, все будет разворовано и растащено. Пусть правит русский, и только из Москвы». Что говорит больше в отвергнутом военном – обида на власть или глубокое знание народа – нам неведомо. Нам остается только слушать и выбирать. А вот с этим-то у нашей власти очень даже туго.
Приютило гостеприимное село и штаб сводного полка Сибирского округа ВВ. Здесь же расположилось Кемеровское подразделение. Томичи из войсковой части 5490 чуть дальше – в бывшей казачьей станице Наурской. Но до нее еще надо обраться. Пока же ищем земляков здесь. Наиболее деятельный и энергичный из них – майор Ахтам Давлетшин. И дело не только в чертах характера: посмотришь не иного, а кроме суеты показной, и записать в актив нечего. Здесь случай другой. Профессиональный автомобилист, он и в нынешней полевой обстановке успешно справляется с поставленной задачей. А куда без транспорта войскам: это и выезд на операции, и хозяйственные дела, и патрулирование. Техника же на колесах самая разнообразная: от БТРа до санитарной «таблетки». Запчастей, как понимаете, нет, примерно подобная картина с подготовкой водителей: многие «срочники» о войне слыхали разве что из программы «Время». Потому и рабочий день у майора Давлетшина – все двадцать четыре часа, успевай инструктировать, проверять, а порой приходится и самому браться за гаечный ключ. Его непосредственный начальник как-то рассказал о целом технологическом процессе, разработанном Ахтамом в полевых условиях. В Томске без спецмастерской обошлись вряд ли! Может, поэтому отпускали офицера «золотые руки» из группировки с большой неохотой: трудолюбивые, инициативные люди здесь на вес золота.
Много хорошего говорили и о командире роты Александре Майорове, других офицерах и прапорщиках. А о подвиге другого Александра, майора Саранчи, ребята вспоминают до сих пор. Дело было 2 февраля. Обнаружив группировку боевиков в районе Горагорского, в бой вступил спецназ одного из УИНов при поддержке томичей. Спецназовцы оказались под обстрелом, и тогда эвакуировать его пошел майор Саранча. Несмотря на сильный огонь противника, Александр все же вытащил его в безопасное место. Но бой продолжался, и, уже преследуя уходящих боевиков, офицер получил ранение в ногу. После курса лечения в Кировском госпитале он на днях вернулся в родной город. Следует напомнить, что Александр был одним из первых офицеров — томичей, принявших участие еще в предыдущей чеченской кампании.
Сегодня в Наурской тихо. Станица, основанная еще в 1770 году, привыкает к мирной жизни. И помогают местному населению наши ребята из войсковой части 5490. После уже несколько обжитого Горагорского к новому месту привыкать приходится «на ходу». А территория бывшего интерната, где сегодня живут томичи, требует значительного приложения сил. А иначе нельзя – быт на войне не последнее дело. Пока же идет обустройство: завозится песок, вяжется колючая проволока, оборудуются помещения. Сделав небольшой обход, генерал Новак похвалил командиров, но попросил при этом ускорить темпы: обстановка с приходом весны и расцветом так называемой «зеленки» может внезапно осложниться. Пока же часть как бы раздваивается – одни несут службу в районе границы со Ставропольем и на станции Терек, другие – обустраивают городок и усиленно готовятся к службе. Через десять дней смена.
Покидаем Наурскую и по остаткам шоссе возвращаемся в Знаменскую, там ночлег, а утром – в Горагорскую. За окном мелькают разоренные фермы, машинные станции, со столбов опор электросетей железной дороги сиротливо свешиваются «сопли» проводов. Судя по всему, все сдали в «приемку». Кругом тишь и запустение, и не очень верится в планы скорого восстановления даже севера Чечни, наиболее лояльного к политике Российского правительства.
И еще – большое количество мусора. Его горы высятся везде – на обочинах, пестрыми островками прямо в поле. Надо понимать, за время свободы такой банальностью, как его уборка, никто всерьез не занимался. Да и зачем? Складывается впечатление: три года безвластия разрушили то, до чего не добрались руки и пушки федералов в 1994-96 годах. Тот же аэропорт Грозный — северный представляет собой голый остов некогда красивого здания аэровокзала, на лётном поле «обслуга» с громким криками пинают футбольный мяч, а чуть вдали ржавеют остатки нескольких пассажирских самолётов. Та же картина и на многих предприятиях – стройные ряды насквозь проржавевшей и «разутой» техники, корпуса комплексов с гуляющим ветром и полное запустение. О едва теплившейся экономике напоминают единичные тракторы на бескрайних полях да стада овец и коров. Справедливости ради – скота в Чечне и сегодня более чем достаточно. Как и автотранспорта: в основном легкового. Постовые с охотой делятся впечатлениями о блестящих иномарках и новехоньких «Жигулях» бедного чеченского люда. Номерные знаки – как в песне: от Москвы до самых до окраин. И, судя по всему, действенный контроль за таким «пустяком», как уточнение собственника, не всегда волнует власть – паспорт, полный досмотр и вновь в дорогу. Встречаются и маршрутные автобусы – как правило, ПАЗики или доживающие свой век «Икарусы». Где заправляется и ремонтируется весь этот разношерстный парк, тайна сия велика. За все одиннадцать дней командировки на глаза не попалась ни одна работающая АЗС. Разбитых, выпотрошенных, с указанием цены бензина в 800 рублей – сколько душе угодно! Правда, скромно сидящих со стеклянными бутылками и надписью «Бинзин» молодых людей, особенно в средней Чечне, меньше не стало. Но, кроме самого названия желтой прозрачной жидкости, продавец сказать ничего не может: ни октановое число, ни завод-изготовитель. Скорее всего, речь идет о соседнем дворе, где подобную жидкость в избытке «штампуют» тамошние олигархи. И это несмотря на строгий запрет им и жесткие санкции российских войск. Бумаги и адвокаты здесь не в почете: пара выстрелов из гранатомета – и нелегальный бизнес на время затихает. Та же судьба ждет незаконные нефтепромыслы: обилие чадящих факелов на горизонте тому жесткое подтверждение. Но власть на то и власть, дабы первой наложить лапу на самое ценное. Вот и летают с пропусками «проезд всюду» авто чеченских нефтяников. Но чтобы вдохнуть жизнь в некогда цветущую отрасль, сделать необходимо немало. Правда, и «качалки», и вышки буровиков еще ждут своего специалиста, но, судя по всему, он уже на пороге. Другой вопрос: какой хозяин жизни новой России облачиться в его одежды?
Развилка на Комарово. Екатеринбургские «постовики» и прикрывающий их Омский батальон. С погодой вновь незадача: все продирающая влага и густой, особенно в низинах, туман. Местный чеченец на вопрос – где же тепло, ведь не Сибирь все же? – ссылается на народную примету, от которой озноб появляется еще больший. «Обычно говорят, когда трупы наверху, холодно бывает, — роняет совсем молодой парень, вылезая из «жигуленка», переделанного невесть как под джип «а-ля Чак Норрис», — не хоронят вовремя, война». Буквально через два дня в селе Комсомольском подобное пришлось увидеть в реальности. Пока же по влажному, чавкающему дерну направляемся к самому блокпосту. Внутри, хотя и тесно, но зато Ташкент. Причина в пышущей жаром и остервенело гудящей печи. На вопрос командующего: чем топим? – полковник Степанов лукаво прячет глаза. Присмотревшись, лукавство предприимчивого начальника становится ясным как божий день: газ, причем из самой «трубы». Воистину, солдатская смекалка границ не знает. Мол, а платить как? – спросит докучливый читатель. Отвечу – в Чечне за такую «малость», как газ, электричество, вода и телефон (где уже есть), оплатой себя никак не обременяют. Ничего не поделаешь – большая политика требует жертв. Сам поселок Горагорский представляет зрелище неприглядное: заброшенные дома, разрушенная школа и здание клуба, неопрятные улицы – и базарчики, базирчики, базарчики. Чем живет население, узнать очень сложно. Вновь сталкиваешься с вандализмом к памятникам: монумент героям Великой Отечественной осквернен, плиты из камня разбиты, голова статуи покоится где-то в стороне, кругом мусор и запустение. Такая судьба у всех без исключения подобных монументов в Чечне.
Прибывшие командиры выясняют обстановку. На показное спокойствие здесь никто не рассчитывает. Вспоминаются слова «срочника» из разведроты Станислава Ларионова: «Люди здесь совсем другие и делают часто не то, о чем говорят». Снайперские обстрелы, мелкие провокации, а порой и серьезные стычки с небольшими, но мобильными группами боевиков держат воинов-сибиряков в постоянном напряжении. О лозунге «Чеченец и русский – братья навеки» пока тоже говорят исключительно в будущем времени. Больше думают о совершенствовании обороны и о постоянной бдительности. Судя по оценке командующего, в этой части все нормально. Так же как и с бытом: можно даже похвастаться добротным подсобным хозяйством. Индейки, куры, свиньи с чисто армейской кличкой Камуфляж, ослик и даже аспидно-черный козел Хаттаб со скромной овечкой Долли – таков перечень всей живности, подкормленной нашими ребятами. Не хватает барана по кличке Шамиль – «заклали» в недавний праздник внутренних войск. И у всех просторные клетки вкупе с хорошим уходом. Говоря иным языком – козел в Чечне больше чем козел. Просто живность – великолепная психологическая разгрузка, а что может быть лучше в суровом полевом быте, когда ни улыбки подруги, ни телевизора, ни газет, а письма ждут очень долго. Возвращаемся в Знаменское уже под вечер, очень хочется спать, ведь завтра нас ждет Ханкала.
1-4 апреля
Вертолет прибыл точно по расчетному времени. Около получаса лета – и в иллюминаторе во всей своей мощи предстает оплот Российских войск в Чечне – военная база Ханкала. После отступления боевиков в горы Ханкала потихоньку оттеснила Моздок, отдав ему функции исключительно снабженческие. Военные же планы рождаются здесь, всего в нескольких километрах от поверженной чеченской столицы. Мелькают передовые рубежи обороны со вкопанной бронетехникой, затем вереница пассажирских вагонов и, наконец, хаос вагончиков, палаток, вертолетов, автомобилей и всего того, чем богата война и что держит крепко в своем чреве. Нынешнее место находится где-то в 2-3 километрах от ставки первой чеченской войны, старое выдают кое-какие развалины и два башенных крана, невесть как продержавшиеся под напором огня, природы и времени уже пять лет…
Девятнадцатый спецотряд Сибирского округа внутренних войск после боев в селении Комсомольское находился в резерве командования. Работа привычная – выставление засад и секретов, сопровождение колонн, спецоперации.
Знакомлюсь с нашими земляками – Игорь Кобзев, контрактник. О прошлой жизни вспоминает спокойно: ГорУАТ, где работал водителем, развалился, ушел в коммерцию – результат тот же, профессия «дальнобойщика» не очень подошла семье. Заключил контракт, основное место службы – подразделение связи войсковой части 3478, в Чечне – водитель командно-штабной машины, в просторечии – «кашеэмка». Со слов Игоря, проколесил на ней пол-Чечни, что не удивительно – связь необходима в любой, даже сверхсекретной операции. Сопровождение колонн не исключение. Последняя операция – село Комсомольское, пришлось встречать раненых, убитых, обеспечивать связь. «Трудно это, — говорит Игорь Кобзев, — только недавно разговаривали, шутили, и вот… На операцию попали совсем неожиданно – готовились вести колонну в Моздок, а здесь приказ. Вообще, ощущения не очень приятные, не так относятся к нам».
Но на сегодня все позади – автомобиль сдал преемнику, и есть уверенность, что через несколько дней поезд умчит Игоря в родной Северск. Другой наш земляк, также контрактник, Валентин Болтачев, и также водитель, водитель водовоза. «В день совершаю по 2-3 рейса, иногда и больше – после «боевых» есть традиция топить баньку. Воду берем здесь же, в Ханкале, но очереди такие, что приходится стоять по несколько часов. Кто-то сообщил домой, что вожу боеприпасы на «Урале», это не так, хотя и от «Урала» не отказался бы!» Валентин также сдал «водовозку», и есть все основания верить – майские праздники наши ребята встретят в кругу семьи. Можно по-разному, в том числе и скептически, смотреть на их службу в отряде, но ведь не зря же дело, которым они занимались, на военном языке именуется «группа боевого обеспечения». То бишь без слаженной работы группы и пуля из автомата не вылетит или улетит не туда, ратный же труд Игоря Кобзева и Валентина Болтачева, по многочисленным отзывам командиров и сослуживцев, был самый что ни на есть слаженный.
Перед самым отлетом накоротке беседуем и фотографируемся на память с прапорщиками спецназа, старыми знакомыми еще по Северску Евгением Клещевым, Сергеем Шпаковым и Александром Гаевым. Удачи вам, «спецы». Отдельный привет от Сергея Шпакова всему коллективу северской вечерней школы.
После непродолжительного отдыха летим в Комсомольское – село, вошедшее в историю последних чеченских войн наряду с Ведено, Бамутом и Ярыш-Марды. Войдет храбростью и мужеством простых спецназовцев из Новосибирска, Ростова и Новочеркасска, бойцов оперативной бригады из Санкт-Петербурга. Войдет безответственностью высшего командования, которому отчего-то захотелось иметь живого Руслана Гилаева, а значит, вместо ураганного артналета, в дело пошла обычная «зачистка». И это против почти 2 тысяч хорошо обученных и до зубов вооруженных боевиков, организовавших оборону по всем правилам военного искусства! Потом, правда, опомнились.
О накале боев говорит сам поселок, или то, что от него осталось. Вот перед высоткой в беспорядке разбросано более десятка труд от «шмеля», здесь же подорванный танк, боекомплект сдетонировал – и сама броня кажется нелепо раздутой, словно детская резиновая игрушка.
Местные жители давно перебрались в более безопасное место, и в развалинах можно увидеть разве что бойцов МЧС. Стерильно белые комбинезоны и респираторы не оставляют сомнения: идет поиск трупов и расчистка завалов. Старенький «кубач» в меру аккуратно вскрывает земляной покров, обнаруженные останки аккуратно укладываются несколькими добровольцами в смешанной форме поодаль рва, Уже потом их отвезут в другое селение – Гойское, где и пройдёт опознание и захоронение. Село же Комсомольское пока закрыто для всяких перемещений гражданского люда.
Небольшое мусульманское кладбище всё заполонено народом, со слов главы местной власти, люди собрались со всей Чечни. Об отношении к войскам, да и к журналистам, упоминать не стоит – оно известно. Говорят в основном женщины и хорошо одетый молодой чеченец. Суть: Россия нам не нужна, у нас своя вера и обычаи, перестаньте бомбить и разрушать мирные села и города. Справедливости ради отвечаю – рядом Алхазурово, а вот Гойское – ни один дом практически не разрушен, так как их никто не захватывал и оттуда не стреляли. Кто заставлял поддерживать бандитов? Понимают плохо, тем более в такой ситуации и в таком месте на откровенность рассчитывать не приходится.
5-7 апреля
Вертолет, надрывно ревя, старается перешагнуть через вершину. Внизу проплывает горная Чечня. Сержень-Юрт, знаменитые лагеря Хаттаба. Наш путь в Ботлих, район, первым принявший удар бандитов еще летом прошлого года. Здесь прикрытие осуществляет оперативный полк из Ангарска. Насквозь выжженная солнцем земля, стройные ряды палаток и боевой техники. Бросается в глаза чистота и ухоженность каждого воина, образцовый порядок. И это не случайно – полевой быт для командиров не диковинка, полк в боях еще с начала первой чеченской войны. После непродолжительного обхода позиций в сопровождении оперативного дежурного справляюсь о томичах. И тут же слушаешь мнения: командование разведроты в один голос не жалеет хороших слов в адрес наших земляков.
Несколько минут серпантина – и мы на взлетной площадке. Далее час лета до Ханкалы, затем Моздок и дом.
Очередная двухнедельная командировка в Чечню завершена.
Глубокая ночь. Аэропорт «Толмачево». Утомительный десятичасовой перелет с посадкой в Нижнем Новгороде, наконец то завершён, выпита традиционная банка «Белого медведя», впереди встречи с родными и близкими.
И как здесь своевременно проявилось просто человеческое участие северских властей и гендиректора Сибхимкомбината Геннадия Хандорина, приславших прямо к трапу комфортные автобусы «Хундаи» и милицейской сопровождение.
Словом, путь в Северск будет и быстрым, и безопасным.
И вновь — на юг!
(январь 2001 года)
Зубы болят и при бомбежке
Загадывать на будущее в Чечне – дело неблагодарное. Бывает, все сосчитаешь, все предусмотришь, но только на первый взгляд, со своим, так сказать, запасом. А здесь сей запас ничто – ну кто может запланировать обострение обстановки? Или смену погодных условий? И еще тысячу «но», включая самые что ни на есть экзотические. Допустим, начальник Генштаба Анатолий. Квашнин очень не любит гул вертолетов во время проводимого им совещания. То ли те своими лопастями мысли ценные развеют, не дадут им долететь до высоких голов, то ли просто отвлекают, одним словом – машине стоп, всем находиться на взлетных площадках.
Но удача подвернулась явно неожиданно, вынырнув из окутавшего окрестности небольшого селеньица Центоррой молочного тумана в виде командира инженерной разведки 33-ей бригады ВВ России, что из Санкт-Петербурга, капитана М. Смирнова. А это значит, завтра попадем к землякам – воинам войсковой части5490: с разведчиками доберемся до окраины Курчалоя, там заночуем у питерцев из оперативной бригады, а утром, но уже с другой группой, — до Автуров. Там, даст Бог, и встретим земляков.
Столь мудреная схема продвижения по Чечне есть необходимость – многочисленные блокпосты знают только пропуска, которые выдает ведомство небезызвестного Ястржембского, или паспорт с местной пропиской. Да и риск оказаться вместо крепких объятий томичей в зиндане местных нохчей есть перспектива весьма реальная. Посему и усаживаемся на оружейные ящики спаренной зенитной установки, крепко держась за обшарпанный борт видавшего виды грузовика. Транспорт наряду с БТРом в нынешней кампании достаточно распространенный. Но все когда-нибудь заканчивается, как и наш маршрут. Уже на следующий день, на водокачке Автуров, представляемся группе военных — томичей под командованием ст. лейтенанта Игоря Мохина. Узнают сразу, затем – крепкие объятия и, конечно же, расспросы: давно ли из Томска, куда дальше и, наконец, самый распространенный – сильные ли были морозы? О морозах справлялись, к слову сказать, все, даже те, кто о существовании Томска до нынешних студеных катаклизмов даже не подозревал. Впрочем, эти самые морозы добрались и до Северного Кавказа – стрелка термометра достигла 10 градусов ниже нуля, а легендарный «чеченский асфальт» (или попросту жирная, тягучая грязь, которую не всякий житель Вилларибо, помните достаточно известный рекламный сюжет, одолеет) превратился в податливое твердое покрытие.
Вот только водяной насос к подобным явлениям вряд ли был готов, и попытки разогреть ледяную пробку окончились неудачей, лишив, таким образом, воды целое подразделение. Ее, правда, потом нашли, чем и хороша солдатская смекалка, но уже в Шали, ездили долго и вернулись почти в сумерках. Но это будет потом, а пока водовоз с автомобилем сопровождения въезжает на территорию части. Расположение, можно сказать, традиционное – в бывшем автопредприятии – площади большие, ограда, или что от нее осталось, достаточно крепкая, обзор с оборудованных на крыше «точек» великолепный. Места хватает всем! Впрочем, есть и «ноу-хау» — палатки личного состава, штаб и лазарет задвинуты внутрь бывшего гаража, дабы и стены помогали в случае чего в прямом, а не в переносном смысле. Представляемся командирам – Евтушенко и Емельянову. Оба подполковники. С Сергеем знакомы еще по предыдущей первой кампании – тогда встречались в Червленной, а сегодня вот – Автуры. За это время он успел закончить академию им. Фрунзе, вырасти до подполковника и заместителя командира полка. Но, кажется, энергии и энтузиазма ни на сколько не убавилось – все тот же живой блеск и бесинки азарта в глаза, все то же стремление сделать быстрее и лучше. Александр Емельянов чуть другой – больше степенности, въедливости, что ли. И тоже на войне не первый раз – и в должности командира, и, как сегодня, — начальника штаба. Задачи у томичей знакомые – караульная служба и поддержка блокпостов омоновцев. Впрочем, есть и «новинка» — проведение инженерной разведки. По словам командиров, особых вопросов нет, но ситуация явно отличается от предыдущего места дислокации – севера Чечни. И действительно – даже в бинокль просматривается Веденское ущелье, ночью мелькают огни Сержень-Юрта, да и названия Шали, Курчалой, Автуры больше напоминают о боях и операциях, чем о модных туристических маршрутах. Но сегодня обстановка спокойная, обстрелов и вылазок не слышали давно, единственное, что напоминает горячее дыхание войны – мины. За день до нашего прибытия бойцы выезжали на подрыв – БТР соседей пренебрег написанным правилом ездить где знаешь (а если не знаешь – пошли разведку) и наскочил на фугас. Последствия могли быть и более печальными, чем двое раненых и несколько контуженых. У пострадавших не было ни связи, ни аптечек, ни так необходимого промедола. Помощь уже оказывали в лазарете томичей – капитан-медик Сергей Непомнящих в самом деле настоящий дока. Хотя по основной специальности – зубной врач, о чем без слов говорит походный стоматологический комплект. В палатке лазарета все так и сияет чистотой (с поправкой, конечно, на полевые условия), лекарства – в достаточном количестве, а к самому доктору приходят на прием и соседи-омичи, и местное население. В день нашего отъезда к командиру Сергею Евтушенко обратилась небольшая делегация из Автуров: мол, помогите маленькой девочке, что-то с зубами. И Сергей Валерьевич помощь организовал, и даже очень квалифицированную.
Встречаем в части еще знакомых – ст. прапорщик Николай Зинченко обеспечивал связь в прошлую войну первому отряду спецназа Сибирского округа внутренних войск. А связь сегодня дело не последнее. Достаточно сказать, что все распоряжения идут именно по связи, а товарищи начальники, их отдающие, находятся либо в Мескерт-Юрте, либо в Центоррое, либо в самой Ханкале. Пока связь в норме, впрочем, как делится Николай, обеспечение батареями электропитания, не говоря уже о «счастье» в виде «Моторолл», «Кенвудов» и даже родных «Эрик», могло бы быть получше. Но ничего, крутимся. Заморские диковинки зато в обилии у боевиков – включишь такое агрегат где-нибудь за полночь – и полилась в эфире площадная брань победителей и побежденных. Здесь уже в словах и их выборе никто не стесняется. Есть «Кенвуды» и у новых добивающих нефть структур на территории Чечни. Здесь, по словам офицеров, их больше используют как сканеры и иные шпионские приспособления. Остановишь такого — а он тебе пропуск с грифом «проход всюду» с подписью коменданта Чечни. Остается только извиняться – политика!
У связистов служит и еще один северчанин – сержант Дмитрий Захаров. Как служит? Да ничего, обязанности знает и их придерживается.
Несмотря на походную жизнь, распорядок дня в части соблюдается неукоснительно – здесь тебе и служба, и развод, и занятия. Стрельбище здесь же, за оборонительным валом и с распрекраснейшим видом на вход в Веденское ущелье. В отличие от места постоянной дислокации, когда попрактиковаться в стрельбе из того же гранатомёта есть дело несбыточных желаний. Потому как «выстрел» для РПГ могут искать всем соединением хоть месяц с лихвой, и вряд ли отыщут в штабе округа. На чеченской же земле вроде как чуток по — другому – и тебе регулярная боевая стрельба из АГС и РПГ, и более привычная, а, значит, и знакомая из родного «калаша». Не до жиру, конечно, но овладеть штатным оружием возможности имеются. Вот с техникой сложнее – боевое прикрытие осуществляет весьма дедовского возраста пара БТРов, один из которых окрашен отчего-то в светло-зеленый цвет. А когда и их нет, заводят потрепанный «зилок» с кусками железа по бокам. Вот такие мы «завоеватели»! К слову сказать, «последний серийный писк» в бронетехнике (БТР-80) удалось увидеть разве что в оперативных частях, да спецназе. Причем, машины всё больше из наследия предыдущих боев 94-96 годов. Причина, как уже понял догадливый читатель, одна – нет денег.
Но далеко не все так плохо – сколько раз задавали вопрос о «Черной акуле», навевавшей ужас на супостата разве что на экранах одноименного фильма, и на тебе – летит, родимая, правда, в сопровождении двух «крокодилов» МИ-24. Так что не все плохо в ратной экономике новой России. На всех, как всегда, не хватает, но при острой необходимости по сусекам скребануть могем!
Взять ту же кухню. Столовая оборудована также в палатке, а та непосредственно примыкает к командирскому жилью, так что известная солдатская заповедь – подальше от начальства, поближе к кухне – здесь явно не подходит. Хотя командиры могли бы «упрятать» свой ночлег и под прикрытие стен, но, по-видимому, не стали. Кормят неплохо, в столовой походный порядок, в числе поваров есть и женщина. Правит здесь прапорщик Евгений Грезин, и, по словам сослуживцев, делает это достаточно неплохо.
В другой тыловой службе находим Павла Высоцкого, ему персональное письмо из Северска. Павел до призыва учился в Томском химико-технологическом техникуме, работал на бензозаправке и, по-видимому, любовь к октановому топливу перенес и в армию – он водитель бензовоза, доставляет горючее из Мескерт-Юрта и Ханкалы. Удачи тебе, земляк, в твоей нелегкой службе.
Многие берутся иронизировать – ну что за служба в тылах! И напрасно. Каждый решает свои задачи, а боевые действия в Чечне в любой момент могут начаться везде – с фугаса на дороге или прицельной пули с окрестных развалин. Другой вопрос – в этих условиях солдат должен быть обогрет, накормлен и обеспечен боезапасом. Что в условиях зимы делать много сложнее, когда печки, все без исключения, на дровах, а за ними ездят за полсотни километров в штаб группировки. Впрочем, есть и альтернатива – грузовик добротных буковых поленьев, предлагаемый местным людом, «тянет» на 800-900 рублей. Но здесь принцип: вечером – деньги, утром – стулья, то бишь дрова. А первых иногда и нет. Посему и оставляем командирам сумму, эквивалентную нескольким автомобилям топлива.
Уезжаем из гостеприимного полка к обеду. Подарки в рюкзаках заменили письма, короткие проводы – и мы в пути. За бортом БТРа мелькают такой чистый и светлый в голубом обрамлении въездной знак «Добро пожаловать в мирные Автуры», вышагивающая по обочине инженерная разведка и стремглав несущийся пес Тайсон. И хочется верить, что жизнь в Автурах действительно как можно дольше останется как на знаке, мирной.
Зачистка
Новая Россия, вместе с новой экономикой, новым мышлением и еще много чего новым принесла в нашу жизнь и новые термины. Ну, скажите, кто добрый десяток лет назад мог внятно объяснить, что же такое зачистка? В сознании, в лучшем случае, возникало среднее между овощами и гигиеной. Но жизнь идет семимильными шагами вместе с богатым и могучим русским языком. Итак, зачистка. Она ворвалась в наш лексикон вместе с первой чеченской кампанией, с Самашками, Бамутом, Новогрозненским и обозначает нечто среднее между обыском с проверкой паспортного режима и суворовским «три дня во имя победы – город наш». Причем соотношение может быть самым разным. Во время командировки нам удалось принять участие в двух подобных мероприятиях – первое в селе Курчалой и затем непосредственно в городе Грозном. К слову, сами военные термин «зачистка» явно не жалуют, больше налегая на «спецоперация». Что происходило в Курчалое, заняло чуть больше трех дней с действием по стандартному сценарию: спецслужбы вычисляют в селе боевиков или их пособников, затем либо оперативная бригада, либо десантники оцепляют его, а ОМОН, СОБР и при необходимости местная милиция проверяют паспортный режим вкупе с обыском.
Курчалой – село обширное, судя по роскошным домам, богатое, чему немало способствовало увлечение селян похищениями и работорговлей. Но эти сведения из категории неофициальных. Впрочем, как и в соседних Майтрупе и Бачи-Юрте. Местный люд войска попросту игнорирует, проходят мимо, не бросив даже мимолетного взгляда, а если сделать это невозможно, то смотрят как бы сквозь тебя абсолютно ничего не выражающими глазами. При виде человека в гражданской одежде реакция чуть мягче, злоба или безразличие на мгновение меняется на интерес, который, впрочем, мгновенно пропадает. Однако при желании в контакт вступить удается.
Первые два дня спецоперации практически ничего не дали: изымали в основном охотничьи ружья без регистрации да несколько автомобилей – местные жители божились, мол, никого здесь из лихоимцев нет и быть не может. Войска тем временем вместе с командирами мерзли на полевых позициях, где, кроме нескольких КШМок да видавших виды палаток, мест для сугрева не было. Так же как и дров, что при легком морозце да на высокогорье весьма чувствительно. Перелом наступил в середине последнего дня – кто-то предложил пройтись по руслу речушки, огибающей село. И пошло-поехало: схороны со следами раненых, склады оружия, где наряду с автоматами – штабель гранатометов с зарядами, продовольствия, медикаментов. Удалось прихватить и несколько подозрительных лиц. Правда, сами омоновцы насчет перспектив сильно сомневаются – паспорт в порядке, штампы необходимые есть, а что стрелял или провода на фугасах замыкал, так об этом нигде не написано. Следовательно, как учит законность российского переходного периода – перед вами уважаемый человек, и никто больше. С автомобилями проще: смотришь на дорогу – и каких номерных знаков только нет – от Москвы до самых до окраин! Единственное, престижных марок по сравнению с началом войны существенно поубавилось. Судьба подозрительного транспорта самая разнообразная: могут отбуксировать в местную милицию, а могут и просто конфисковать, как сделали с двумя грузовиками бойцы оперативной бригады. Местные жители особо не роптали: мол, не знаем эти автомобили, стоят и стоят, что хотите, то и делайте. Сделали изъятие на запчасти. Отдельная история по бензиновым мини-заводам. Часто спрашивают: а чем живет просто и не очень чеченский люд? Заводов нет, фабрик и иных производств тоже, но посмотришь пристальнее – у многих достаток прямо на лице написан. Один из источников – подпольная нефтедобыча с последующей переработкой. А скважины на сей благодатной земле просто теряют свой счет – взорвут одну, а через несколько метров уже запустили другую. Подобие крекингова процесса организуют в так называемых «самоварах» — аппаратах перегонки, несколько напоминающих самогонные. И как самогон, так и «бензиновый самопал» строго запрещены федеральной властью, при обнаружении войсками «самовар» подлежит изъятию и немедленному уничтожению. В курчалойской зачистке обнаружено около двух десятков подобных произведений химического искусства. Но, по-видимому, борьба идет с переменным успехом – села наводнены самопальным топливом по цене на три, четыре рубля меньше заводской. Вывески «кондисат», «почти российский» и «чистый Волгоград» сопровождают рать продавцов, приютившихся на обочинах с 5- и 10-литровыми стеклянными бутылями. Есть, впрочем, и «фирма», цена которой стойко держится на привычном уровне – один литр АИ-80 продают от семи до восьми рублей. Доходность подобного бизнеса подтверждают и многочисленные «наливники» у домов или за оградой. Словом, что имеем – тем и живем, и никакие спецмероприятия нам не помеха.
Любопытны находки из медицинской категории. Ими вполне можно обеспечить полковой лазарет. Вот пластиковые упаковки солевого раствора – незаменим для капельниц при ранениях. Здесь же составные части самих капельниц, обилие шовного материала, трубки для забора крови, таблетки, тюбики, ампулы и даже утки медицинские мужские. О «женской стороне» говорят невесть откуда взятые вагинальные зеркала, изготовленные в Гудермесе еще в советское время. На этом отечественная биография производителей завершается – далее идут Швейцария, Испания, ОАЭ, Саудовская Аравия. Правда, подавляющее большинство медикаментов просрочено.
Вторая зачистка произошла через неделю в городе Грозном. Томский СОБР в составе мобильного отряда милиции с вечера получил задачу на спецоперацию в несколько другом месте, но нагрянувшие события вмиг все изменили – подрыв БТРа инженерной разведки на окраине Грозного и обстрел военнослужащих: двое убитых, восемь раненых, большинство тяжело. Район мигом оцепили внутренние войска, а «мобильник» переориентировали вглубь кольца для зачистки. Получив задачу, «спецы» колонной и большей частью бегом выдвинулись на исходную позицию: в нескольких десятках метров впереди затаился микрорайон из когда-то ослепительно белых и, наверное, красивых девятиэтажек. В миру – улица Богдана Хмельницкого. Сейчас все по-другому – обрушения, зияющие проемы от танковых выстрелов прямой наводки, щербины от пуль и осколков и, главное, ни одного человека. Об обитаемости квартала говорят кое-где вывешенное нехитрое белье да дымок из труб буржуек.
Но тишина и спокойствие обманчивы – всего каких-то тридцать минут назад здесь рвались фугасы и свистели пули, и неизвестно что встретит бойца за прикрытой дверью или оконным проемом – свинец снайпера или умело поставленная «растяжка». Не церемонясь, нас вталкивают в середину строя, бежать становится все труднее – мешают колдобины и кирпичное месиво, постоянные остановки для осмотра. И вот мы на месте. Группа, вытянувшись, быстро ныряет в подъезд, остальные приседают, как бы вжимаясь в холодный бетон стены. Все напряжены, готовясь встретить любой сюрприз. Командир ни на миг не отключает «Кенвуд», время от времени уточняет задачу. «Всех ли мужчин подвергать задержанию?» — «Всех». – чуть помедлив, прошипело в эфире.
По соседней улице прошелестел шинами без привычного десанта на броне БТР, ствол пулемета хищно шарил по окрестностям. На миг установившуюся тишину взорвает гулкий хлопок в соседнем доме, следом еще один. «Растяжка», — бросил сидящий рядом «специалист». Впоследствии узнали и результат – двое контуженых.
Между тем двор наполнялся идущими под конвоем мужчинами, их быстро обыскивали, проверяли документы и моментально грузили в курсирующие по кварталу «таблетки» (прим. – УАЗ-452). И так, разбив между собой подъезды, бойцы СОБРа обрабатывали оставшиеся дома. Руководитель одного из отрядов, низкорослый офицер, чем-то похожий на артиста Лицитиса, с персональным телохранителем, одетым в комбинезон с капюшоном песочного цвета, кой в моде спецназа ГРУ, размеренно ходил по некогда детской площадке, руководя погрузкой задержанных. Где-то прозвучала автоматная очередь, в считанные мгновения все как по команде укрылись в подъезде. И это не простая предосторожность – за последние три недели грозненский мобильный отряд только убитыми потерял около 20-ти человек при штатной численности чуть более тысячи. Средства же массовой информации потчевали в этом время доверчивого зрителя репортажами из ханкалинского «отстойника» и розовыми соплями по поводу невесть куда сгинувшего гуманитарного американца. На рассказ о наших жертвах ни слов, ни пленки явно не находилось.
Между тем отряд Томского СОБРа продвигается к крайнему перед устланным глубоким снегом полем зданию. Что удивительно – во многих квартирах остался газ, и что самое необычное – работал лифт. Согласитесь, не всякий подъезд областного центра позавидует военному Грозному. Следуя по подозрительным следам, собровцы входят в частный сектор – несмотря на полдень, вокруг ни души, лишь где-то в километре впереди, в конце улицы, какое-то движение. Что удивительно, с этой стороны мы не встречаем никаких войсковых заслонов, что является первым и одним из грубейших нарушений условий спецоперации. Воспользовались ли боевики таким подарком или выбрали иной маршрут – осталось загадкой. Как и их возможность просто раствориться среди мирного населения.
Интересуюсь судьбой задержанных – доставят на сборный пункт, проверят документы, что-то попытаются выяснить, при подозрении – задержат. Но большинство все же менее чем через сутки вернется домой. О моральной стороне вопроса умалчиваю – подобные мероприятия, вряд ли способствуют росту авторитета органов власти в Чечне, как, впрочем, и удары из-за угла, в которых принимает участие все больше жителей республики, способствуют войскам пониманию момента. Вот и крутится дьявольская карусель: при спецоперациях или иных действиях унижается или гибнет местное население, за них тут же мстят, ожесточая федералов на дальнейшие, еще более крутые действия. И так далее.
Списать все на обкуренных наркотиками и религиозной пропагандой террористов всех времен и народов очень сложно – республика лежит в руинах, процветает коррупция и беззаконие, и, самое главное, никто не знает, где выход и как найти его.
Вспомнился недавний радиоперехват в группировке «Восток». В ходе зачистки села Аллерой погибла женщина, неизвестный вещатель по радио призывал своего (или своих) собеседников начать мстить российским войскам любыми средствами. «Кровь – за кровь, смерть – за смерть!» — такой знакомый каждому призыв, кто изучал историю народной войны и 1812 года, и позднее – Великой Отечественной.
Выезжая из группировки, наш ЗИЛ с большим трудом пробился через молчаливую толпу женщин и детей, блокирующих единственную дорогу в Центоррой, — люди молча смотрели на нас, и в их глазах в дьявольском ритме плясали отблески большого костра, расположенного на обочине.
С гор сползала темень, было страшно.
Разведка
Времена открытых боевых действий с применением танков, артиллерии и авиации безраздельно канули в Лету вместе с лихими заявлениями, типа «замочили в сортире». Нет уже и смелых генералов, доходчиво разъясняющих широким массам, где, когда и какой населенный пункт взят и сколько боевиков рассеяно. Кто-то из них подался в федеральные начальники, кто-то в губернаторы, а кого-то просто не выпускают на экран – мол, пришло время иных заявлений. Поприжали и журналистов. Времена репортажей прямиком из лагеря боевиков или прямиком из чрева федеральной группировки также стали достоянием истории. Как впрочем, и критика военного начальства.
Теперь о том, что же осталось. Остались разрушенный Грозный, тупик в государственной политике, а рассеянные и вроде бы уничтоженные боевики вновь как бы возникли из небытия. Тактика их действий претерпела серьезные изменения – главное отдается минной войне. Практически нет ни одной ежедневно сводки без упоминания взрывов фугаса. Рвут все – БТРы, автомобили, группы и одиноких военнослужащих, здания администраций, коммунальные объекты, блокпосты и КПП. Подобная тактика сочетает в себе высокую чувствительность для противника и неуязвимость нападавших при минимуме риска и позволяет привлекать самые широкие слои населения. Риск при этом, правда, возрастает – взрывное устройство не чайник, и даже не самовар, и нередко на улицах Чечни можно встретить покалеченных молодых людей. Хотя добиться правды у них вряд ли удастся. Привлекает и относительная дешевизна такой тактики – фугасы после двух войн изыскать очень просто, это или снаряды, или мины от тяжелых минометов, а взрывные устройства местный люд «наблатыкался» сооружать из подручного материала. В особой моде радиоуправляемые устройства. Исходный материал – бытовая техника: телевизоры, радиоприемники. Изготовление – самое что ни на есть примитивное, соседствует с высокой эффективностью. Нередки случаи выборочного применения фугаса: проезжает маршрутный автобус, а через десяток метров военный транспорт. Автобус, конечно же, пропускается… Укладка боеприпаса не блещет разнообразием и зависит от намеченной цели. Если планируешь поразить личный состав, мина или снаряд ставятся на обочине дороги или на деревьях, осколки «посекут» и десант БТРа, и пассажиров грузовика. Если технику – заряд укладывается в колее дороги или между колес – тут никакая броня не спасет. В брюхе бронетранспортера «расцветает» зияющая брешь-розочка, насмерть обжигая находящихся всех, находящихся внутри или выбрасывая их из люка с нечеловеческой силой. Нередки случаи спонсирования диверсантов – в ход идут деньги, наркотики, скот. Вот только утверждать, что все делается за деньги, было бы неверным. Хватает и люда, слепо верящего в правоту своего дела. Или в торжество кровной мести.
Но на всякий яд всегда находится противоядие – тактика боевиков войсками тщательно изучается, а порой сам нападающий сталкивается с весьма неприятными сюрпризами. Первое и обязательное правило для всех видов и родов федеральных сил в Чечне – не «рыпаться» без инженерной разведки. Все трассы республики «разбиты» и взяты под контроль инженерными подразделениями войсковых частей, которые и несут ответственность за свою зону. Работу свою они начинают, как правило, утром, проходя маршрут в 10-15 километров. В составе обычно 5-6 саперов, один из которых с собакой, и до взвода прикрытия. Сопровождают их либо БТР, либо усиленный тяжелым вооружением армейский грузовик, после обследования – доклад командиру, и только потом первые колонны выходят на трассы. То, что после разведчиков боевики вполне могут разместить какую-нибудь гадость, конечно же, допускается. Вот только днём в густонаселённой и наводнённой войсками республике это сделать достаточно трудно.
По распоряжению командующего группировкой «Восток» нас прикрепляют к группе инженерной разведки 33-й оперативной бригады ВВ. Выход как водится в войсках, начинается с построения и инструктажа. На сей раз работы саперам прибавилось – в части закончились дрова и командиры решили вырубить лесополосу. Но во избежание сюрпризов первыми в нее вступили саперы капитана М. Смирнова. Кроме собственных «сигналок», ничего найдено не было, однако здесь скорее исключение, чем правило, — «растяжки» боевиков здесь нередки. Наконец грузимся в разбитый грузовичок и через десяток минут невыносимой тряски прибываем на исходную точку – окраину села Майтруп. В самих населенных пунктах разведка не проводится – кому охота рвать там, где живешь, а пришлым искателям приключений местные жители вряд ли дадут развернуться. Потому особое внимание на окраину – контрактник с собакой уходит несколько вперед, а за ним по обеим сторонам дороги с щупами движутся еще 4 сапера. Сам командир страхует их, несколько поотстав, беря под контроль также и асфальт дороги. Прикрытие из отделения солдат движется следом в 12-20-ти метрах. Особое внимание – кучам мусора, обломкам труб, любым холмикам. При сомнении командир роты расстреливает подозрительный участок из автомата. Может, не совсем по правилам, но, по-видимому, ему, командиру, виднее. И в остальном санктперебуржцы отличаются от своих коллег эдакой бесшабашностью и армейским лоском – разведку производят малыми силами и практически почти без прикрытия. Та же Ханкала «выплывает» на дорогу с двумя, как минимум, десятками саперов, танками и бронетехникой. Не хватает только барражирующих вертолетов. Однако даже такая мощь не является индульгенцией безопасности – как ни странно, попадают под обстрелы они гораздо чаще.
Вот внимание командира привлекла подозрительная трубка серебристого цвета. Непродолжительный осмотр, и затем доклад по «Кенвуду» — предмет решено подорвать на месте. Извлекается тротиловая шашка, нехитрые движения – и вот через пару минут из укрытия наблюдаем взрыв. К счастью, трубка оказалась без «начинки», хотя смертельный улов на трассе Курчалой-Центоррой не в диковинку. Через пару сотен метров саперы показывают место заложения фугаса (снаряда от САУ) и «лежку» наблюдателя, от которой вела вглубь леса пологая лощина. Но обнаружить взрывное устройство сегодня – дело очень сложное. По словам капитана Смирнова, воюем сегодня в основном интуицией и верхним чутьем: традиционный миноискатель «на металл» издает сплошной шум – металла в местной земле после лихих годов хватит на магнитную аномалию, а на щуп боевики-умельцы периодически готовят сюрпризы. Не выдерживают напряжения и собаки: в Ханкале нам рассказали о трагедии с одной из частей, когда на глазах родного брата из боевого охранения подорвался проводник с собакой. Саперы сегодня – передовая чеченской войны, и нервные перегрузки порой приводят к смерти быстрее, чем коварный фугас. Как случилось с начальником инженерной службы одной из оперативных частей. У офицера, прикомандированного из Красноярска, не выдержало сердце.
Белый Бим в военной форме
Без живности, наверное, не велась ни одна война, и во все времена войска сопровождали, помогая им, представители братьев наших меньших. Оттого и попали в анналы истории римские гуси, ламы инков и совсем уже близкие нам четвероногие истребители танков Великой Отечественной.
Не стал исключением и чеченский конфликт. В каждом полку, батальоне, на блокпосту вас познакомят со своими псами и кисками, невесть как приблудившимися к человеческому теплу. Но отчего же невесть как? Одни «братья» имеют местные корни, пришли из разрушенных войной домов, от сгинувших хозяев и теперь лаской и преданностью завоевали любовь хозяев новых. Других привезли сюда с собой – в эшелонах, теплушках, броне. Какой-то настороженности собаки при этом абсолютно ни к кому не испытывают: так же ласкаются, носятся; правда, когда появляется новый «друг», за территорию сражаются бескомпромиссно. Но, согласитесь, эта картина присуща всей собачьей породе. Что отличает собак чеченской войны – так это неприязнь ко всем, кто не имеет армейской формы. Здесь любого «граждана» встречают добросовестным лаем, а при случае и жестким «прихватом». Интересны и клички собак – при их определении главное исключительно за военно-политической обстановкой: когда жил и здравствовал Дудаев, не было части, где бы ни бегал собственный Джохар. Сейчас актуальность величать псов именем первого ичкерийского президента прошла. Зато настала другая (как и герои) – Хаттаб, Аслан, Шамиль. Сукам везет меньше – ярких женских личностей ни первая, ни вторая война не высветили, а значит, в обиход идут привычные для нашего уха клички, отчего-то больше с использованием имен героинь популярных латиноамериканских сериалов. Правда, еще в 95-ом в сибирском спецназе жил очаровательный кутенок Алла, тезка жены Дудева.
Среди псов войны особая каста – миннорозыскные. У наших земляков-томичей это, конечно же, Джина.. Когда мы приехали, собака немного приболела, и бойцы кормили ее прямо с рук, проводили нехитрые лечебные процедуры. Подобная забота и внимание не случайны – ведь от того, насколько оперативно она обнаружит фугас, зависит жизнь многих воинов, и Джина их пока не подводит – последняя (по счету, конечно) смертоносная находка покоилась и ждала своей минуты на окраине Автуров, всего-то в полукилометре от расположения части. Прочитаешь боевой путь такого четвероного воина в памяти сразу всплывает эпизод из некогда популярного фильма «Ко мне, Мухтар», когда крупный милицейский начальник негодовал: сегодня заслуженного пса забудете, а завтра и человека.
А вот профнаправленность мощной овчарки Графа несколько иная, хотя отличать тротил от пустого куска железа ее уже научил хозяин – рядовой Вячеслав Заварихин, наводчик-пулеметчик БТРа. Вячеслав прибыл в Чечню вместе со своей собакой, мол, скучать будет эти долгие три месяца, а здесь ничего – все рядом, живем в одной палатке, несем службу. И в Томск, надо понимать, вернемся вместе. А пока же будем друг другу помогать и шлем общий привет всех знакомым на сибирскую землю. Особенно в поселок дома отдыха «Синий Утес».
Другую овчарку, Ральфа, в расположении увидеть не удалось – собака осуществляла патрулирование где-то на блокпосту. Остальные представители лающего сословия породой не отличались: лохматый Тайсон приблудился еще с Кен-Юрта, мать одичала, и щенки приползли к близлежащей землянке наших воинов. Сегодня это вполне ретивый и здоровый пес. А вот к Гере у ребят есть претензии, конечно же, из ряда юморных. Не устояла сибирская красавица, доставленная в Чечню аж из самого Томска, перед местным Шариком, и как результат – многочисленное потомство. Впрочем, это не мешает изменнице лаем поливать каждого новичка-солдата, а ночью бдительно охранять сибиряков.
Собаки, к сожалению, как и люди, болеют. Особенно в столь непривычных и сложных условиях. «Чем лечим? – быстро переспрашивают ребята. – Да по-разному: делаем различные уколы, отпаиваем водкой и еще много чем». И очень жаль, когда внимание и любовь все же не могут заменить квалифицированное лечение. Судьба тезки разработчика нынешней экономической реформы Германа Грефа, крупного породистого пса по кличке Греф, оказалась трагической – все усилия по лечению оказались слабее чумки. К потерям относят солдаты и еще одного лохматого друга, застреленного ночью нарядом ОМОНа из Улан-Удэ. «Что с них взять, одно слово – японский спецназ, палят когда угодно и в кого угодно!» — с горечью закончили ребята.
Желанны в палатках, землянках и кошки. Подобное пушистое создание приютилось в расположении томского СОБРа. Причем не просто нахлебник и любитель «Вискаса», но и отличный мышелов. На войне эти хвостатые гады бывают похлеще двуногих врагов – то всю крупу испоганят, то хлеб перепортят. На наших глазах Борис-чемпион в один миг расправился с буквально на мгновение вынырнувшей из норки мышкой.
…Звучит сигнал «На выезд», и следом на БРТ за своим хозяином привычно вскакивает овчарка Граф. Едва оправившуюся Джину вместе с другим псом ждет инженерная разведка, а остальных собак – дворовый псарник и просто жизнь. Жизнь, которая так нужна не очерствевшим в этом бесконечном и непонятном конфликте молодым сердцам.
Политическая палитра
Есть хорошие слова, сказанные, наверное, не самым плохим политиком: «Он – сукин сын, но он – наш сукин сын». Создается впечатление о краеугольности данного принципа при формировании новой власти в новой Чечне. Вот перед глазами статный глава администрации Кадыров. И, как гласит старая пословица, «поскреби его чуть-чуть» — и общаешься ты уже с бывшим полевым командиром, по «деловым качествам» вряд ли намного отличающимся от иных своих «коллег». Теперь времена изменились. Родовое селение Кадырова – Центоррой – селение достаточно зажиточное, расположилось прямо в предгорьях и прямо под штабом (по рельефу) группировки «Восток», что позволяет муфтию пользоваться вертолетами. На улицах – остатки асфальта, многочисленные рынки и традиционно сидящее на корточках мужское население и также традиционно толкающее перед собой фляги с водой население женское. Мин и фугасов, впрочем как и обстрелов, федералы из селения не опасаются, давая при этом индульгенцию и от зачисток. Кадыров – гарант лояльности Центорроя, но, как известно, Центоррой – не вся Чечня. Еще одна яркая фигура администрации – Беслан Гантемиров, нынешний мэр г. Грозного, точнее того, что от него осталось. Здесь, в отличие от родового села главы администрации, явно неспокойно, и о лояльности войск говорить не приходится – зачистки и спецоперации стали трагической небрежностью в жизни стольного града Чечни. Напомню, Гантемиров примерил кресло мэра прямо с лагерной шконки – российское правосудие упекло незадачливого вождя в околоток за вольное обращение с бюджетными деньгами. Но, как известно, иное обращение с этими самыми деньгами всегда считалось, как, впрочем, и сейчас, дурным тоном российского истеблишмента. А до «посадки» друг Беслан активно воевал в первую кампанию на стороне федеральных сил и, надо понимать, примерно бил банды Кадырова. Впрочем, не исключен и иной оборот. Сегодня они вместе строят новую Чечню.
А как оценивается обстановка в регионе из первых рук? И мы обращаемся с просьбой к С. Евтушенко и А. Емельянову организовать встречу с представителем местной администрации, желательно с первым лицом. Сказано – сделано, и буквально в обед дня следующего знакомимся с главой администрации Автуров, средних лет, крепким, но уже изрядно облысевшим мужчиной с неизменными густыми усами и хитринкой в черных глазах. Разговор потек как-то сразу, присматривались и оценивали друг друга уже по ходу. А почему не иначе – обязательств взаимных нет, да и в будущем встречи вряд ли возможны. Единственное, что показалось, — уж очень местный властитель опасался диктофона. Но, дабы пресечь и это неудобство, минидисковый «Сони», демонстративно обесточив, положили поодаль на тумбочку. Первыми, на правах хозяев, в разговор вступили офицеры: недавно сняли фугас у водокачки, да и сама водокачка несколько дней не работает. Ответы полились не торопясь, обстоятельно: во-первых, минируют окрестности люди пришлые, в основном из леса, известны и маршруты выдвижения – по течению реки Хулу. Но мер почему-то нет. В то же время меня, главу администрации, на некоторых блокпостах и «шмонают», и даже не пропускают, иной же подозрительный люд путешествует беспрепятственно. Во-вторых, порядок будет, если заработает милиция – она должна не в обороне сама себя охранять, а действовать непосредственно среди населения. «Сколько раз просил в поселке организовать патрули ГИБДД – ничего нет», — сокрушался наш гость. О гарантиях безопасности патрульных при этом отчего-то умолчал. О себе говорил более пространно: уже за пятьдесят, экономист в области сельского хозяйства, теперь получаю в Москве второе высшее – буду специалистом-технологом сельхозпроизводства. Зачем? Как зачем? Но очереди восстановление местных предприятий: кондитерский цех, хлебозавод, фрукты консервировать будем. Что ж, желаем больше хороших и отличных оценок в зачетке. Глава вновь лукаво улыбается. О семье говорит охотно: жена – мастер швейного производства, подросли четыре пацана и одна девка (Сергей Евтушенко, засмеявшись, добавляет: один сын ну очень солдат любит, все время около них крутится, рыжий такой). Живем, как и все, своим хозяйством: корова, овцы… Многие торгуют, кого-то обшивают, опять же бюджет стал рассчитываться, в том числе и по пенсиям. Вот с «детскими» тяжелее – раньше, когда финансировались через военных, был порядок, теперь перешли через Гудермес – тут собеседник замолчал и вновь лукаво улыбнулся.
«Деньги на выплаты порой возим сами, без всякой охраны. В Автурах с работой тяжело: раньше больше тысячи трудилось на птицефабрике, теперь от нее остались одни руины, вплотную нависающие над расположением части. Но молодежь к работе тянется, и не только к работе – есть желающие пойти в милицию, а даже в российскую армию.
К слову сказать, умение оперировать цифрами – неплохая черта местного чиновника. Еще – осознание роли образования, духовной составляющей будущей жизни. Так, часть административного здания отдали под начальную школу, приобрели за свой счет мебель, учебники, тем более только вечернюю школу посещают сегодня 569 человек. Вот так, ни больше ни меньше! Для убедительности цитирует Ришелье: «Хочешь разрушить государственность – разрушь образование». Чем не повод для гордости, что именно такой последователь великих просветителей правит Автурами?
И дело не только в знании цитат знаменитого француза, в своей истории он ориентируется не хуже. Кроме того, Автуры имеют самую большую мечеть и самый высокий в Чечне минарет, и возведены все эти чудеса света на пожертвования местного населения. В селе, основанном еще в 1679 году, фактически с трудом найдешь прежние таблички с еще советскими названиями улиц. Везде роскошные надписи с применением местного орнамента и соответственно местных названий – героев Чапаева, Ленина, Щорса и иных сменили Бамат-Гери-Хаджи-Метаев и иже с ним. «Это очень большой ученый, — цокая от значимости момента, говорит глава, — он посланник Аллаха». Согласитесь, к сему добавить абсолютно нечего.
О взаимоотношениях с Кадыровым гость делится менее охотно: признаю его исключительно, как назначенного из Москвы, ибо будущее республики вижу только в составе России. Позиция, надо понимать, для местного истлембишмента весьма смелая. Потому как дружить с Москвой, как показала недавняя история, себе дороже. И дело не только в опасности пасть жертвой очередного теракта боевиков – здесь как раз родной тейп всегда защитит. Сложнее предугадать последствия «византийской паутины» российской власти. Взять хотя бы то же Хасавюртовское соглашение 1996 года – поставили подписи, стрельнули из автоматов и вон из Чечни. А следом Хаттаб с Басаевым в дверь стучатся.
Что, в первую очередь, отталкивает в Кадырове, так это его нежелание решать хозяйственные вопросы: бегали, составляли дефектные ведомости на разрушенное жилье и иные здания (надо же их когда-то восстанавливать) – ответа нет. Есть перебои с газом и электроэнергией, просим помочь – результат тот же. «Человек, который вчера был врагом, не может сегодня быть другом», — роняет, наконец, наш высокий гость самую что ни на есть определяющую фразу. Но об окружении муфтия суждения не такие однозначные – ему, например, по нраву заместитель по инвестициям Адам Дениев. «Очень разумный человек, живет в Москве, в двадцать лет знал Коран наизусть». Знаток святой книги и разумный человек, по совместительству еще и лидер общественно-политического движения «Человечность», лозунгами и флагами которого пестрят более менее значимые здания поселка. «Человечность» не что иное, как собрат столь родного «Единства», характерный профиль медведя которого серебрится и на поношенном пиджаке гостя. Что ж, чем не симбиоз чеченских инвестиций местной власти и милого российского мишки? О «лесных братьях» говорит больше с иронией – ни Масхадову, на Басаеву скорое возмездие не грозит, и вряд ли кто из сегодня серьезно ищет – они просто добросовестно отрабатывают свои роли в чудовищной драме «Чеченская война». Джохар Дудаев? Что можно ждать от человека, дважды катапультировавшегося из кабины самолёта. Другой пример – Руслан Аушев и Магомед Магомедов: они все сделали, чтобы в их республиках был мир, шли деньги из Москвы и допускалась известная самостоятельность в политике. Хотя разрушительная сила ваххабитов вместе с Зелимханом Яндарбиевым поссорила чеченцев и дагестанцев начисто, повязав кровью известного конфликта Ботлиха, Чабанмахи и горы Ослиное ухо.
Можно ли верить нашему гостю? Насколько искренне и правдиво звучали его слова – покажет время. Однако что примечательно – на нашу просьбу лично показать вверенный поселок он вначале отметил горячим согласием, и даже обещал лично приехать на следующий день, поутру. Но ни утром, ни вечером дорогой гость в расположение части так и не появился.
«Плывем теперь по абрису» —
именно такой фразой можно охарактеризовать сегодня тактику военных в Чеченской республике. Помните, наверное, известную костровую песню с незамысловатыми словами: мол, нету карты, плывем теперь по абрису. С картами у военных действительно туго – томский СОБР, допустим, не имел их вовсе и передвигался в Грозном исключительно благодаря интуиции и боевому опыту. Благо, для большинства бойцов эта командировка не первая, и даже не вторая. С картой, кстати, ребятам подмогли, выпросив её у знакомых начальников из Ханкалы.
Определяться, как жить дальше, и призвано было высокое совещание с участием министра внутренних дел России В. Рушайло и главкома внутренних войск генерала В. Тихомирова известного в войсках по кличке «Будулай». Наверное, за зычный голос и весьма импозантный вид. Совещались почти неделю, потеряли при сборах на высокий форум в Аргуне несколько высокопоставленных местных милиционеров, а затем разлетелись на приданных вертолетах знакомиться в «землей».
Летать на технике МВД в Чечне весьма сложно, винтокрылая машина, а их осталось меньше десятка на всю группировку, стала настоящим дефицитом, и порой их распределение, особенно для полетов в горы, напоминает жаркую кампанию противоборства. Однако 260 тонн керосина высокие начальники сжечь все же ухитрились, и теперь тыловики Ханкалы ломают голову, на что данные непредвиденные расходы списать и, самое главное, чем зияющую бюджетную брешь залатать.
Каждое свое совещание главком начинал с фразы: «Что же будем делать?» Отвечать новоявленному Чернышевскому, как правило, не решались, ибо, что делать действительно никто не знал, а если и имел мнение, на сей счет, то оно вряд ли вошло бы в согласие с мнением государственным. Для примера приведу слова одного из командиров оперативной части. Повоевавший изрядно, но ещё молодой полковник выход видел в исключительной жестокости: на выстрел ответ должен быть адекватен, так же как и на любое противоправное действие местного населения, включая захват заложников. Слова об оценке им местной власти и милиции не привожу из-за их явной непечатности. Но и сам генерал Тихомиров, ветеран первой чеченской кампании, думается, знал и теперь знает, что делать. Другое дело, как эти знания «впихнуть» в политическую целесообразность момента, а вот здесь границы власти и министра, и главкома начисто заканчиваются. Удивление «верхних эшелонов» хорошо передал Николай Новак
Николай Васильевич пребывал в Мескер-Юрте явно не в лучшем расположении духа, коротая минуты ожидания дальнейшего передвижения сначала в Сержень-Юрт, а затем в Ботлих над потрепанным детективом. Но мысли явно были не в этом уютном кабинете командира 3-го сибирского полка. Возможно, из его памяти не выходило сказанное министром и лично увиденное во вверенных ему войсках, а их в Чечне генерал посещал, не в пример другим, достаточно регулярно. Почему вновь все передается на откуп армии и внутренним войскам: организация боевых действий, взаимодействие с государственными структурами и, наконец, снабжение и транспорт? Ведь как было в Великую Отечественную – есть план сражения или кампании, есть роспись Верховного главнокомандующего – и все, повторяю, все, министерства, наркоматы, отделы, подотделы и департаменты, работают на эту операцию. Сегодня же все наоборот. Почему войска должны тратить время на дрова, технику, бензин, керосин? Их задача одна – воевать. А для обеспечения у нас же функционируют так называемые профильные министерства, например, Минтопэнерго, МПС… Почему нет их поддержки? Про железнодорожников отдельная история. Стоит в Моздоке на станции вместе с техникой спецназ, ждёт не дождётся «зелёной волны» семафоров – одна колея, проходимости никакой, составы в район боевых действий идут один за другим. Так что ждите 2-3 недели. И это в лучшем случае. Кстати, от Прохладного до Моздока очень шустрый местный барыга ухитрился лишить самую настоящую стратегическую магистраль одной колеи, сняв и продав железнодорожные рельсы. Исключительно, как любят говаривать наши власти, в соответствии с действующем законодательством. Теперь же государственным стратегам. «протолкнуть» военные грузы в район боевых действий стало еще сложнее. Ветераны, наверное, скажут: если бы в Сталинграде или Москве звучала подобная разноголосица, то над Кремлем наверняка бы сегодня реял фашистский штандарт. Но на то она и Россия, чтобы ее умом не понимать, ни аршином не измерять: цепляемся за старые грабли, губим людей, теряем авторитет, но выводов не делаем.
Или ставшей уже банальной из –за всевозможных «недочётов» и «недопониманий» организация взаимодействия структур, ведущих боевые действия. Почему-то не могут многочисленные «силовики» вновь найти общий язык в многострадальном конфликте.
То ли амбиции берут верх над разумум, то ли действительно подготовка хромает. Но то категории глобальные. На местах вновь «цветут» столь знакомые беды первой кампании. Почему? В первую очередь, из-за отсутствия четких задач и путей из достижения. Когда начинали вторую кампанию, все было ясно – это враг, и он должен быть разбит. Врага разбили, загнали в горы – теперь «стоп», что же делать дальше? Светлые головы из московских штабов предлагают размещать войска непосредственно в населенных пунктах. Мол, так будет до местной власти ближе и при необходимости быстро можно прийти на помощь. Вот только в самих войсках от такой перспективы командиров бросает в дрожь, ибо они наяву, а не по политдонесениям знают и оценивают оперативную обстановку. Да и пример Грозного, где войска стоят в городе, при этом несут наибольшие потери и охраняют больше самих себя, «штабных стратегов» ничему не учит. Хотя любой из них охарактеризует положение дел в столице как очень серьезное, не чета даже каким-то Шали, Ведено или Итум-Кале. Получается вновь парадокс, и левая рука не знает о действиях руки правой.
Один знакомый политик из Москвы усмехаясь, сказал: о какой системе ты говоришь? Все уже сделано, и нынешней обстановкой, точнее сложившимся балансом, довольны. Довольны там!
И выразительно направил указательный палец прямиком в потолок.
Владимир Долгих.
Добавить комментарий