Рассказ быль из двух частей на одну тему

С первых занятий по боевой подготовке и изучения Устава Караульной службы, нам курсантам Новосибирского военно-технического училища, наши командиры и преподаватели, вдалбливая в сознание необходимость строжайшего соблюдения требований Устава и соответствующих инструкций, неустанно говорили, что все статьи Уставов писаны исключительно солдатской кровушкой. Объясняли и разъясняли почему это так. Умом мы всё это понимали, а вот всегда ли исполняли? Это большой вопрос. Ещё будучи курсантом, я на личном примере дважды убедился в справедливости этих слов.

А теперь всё по порядку.

1

Первое происшествие случилось  осенью 1959 года. В то время мы курсанты второкурсники ещё усиленно штудировали Уставы Советской армии, тактику и начинали изучать строительные дисциплины. Когда наше отделение заступало в караул, почему-то чаще всего наш помкомвзвода Алексей Градечный ставил меня на  самый трудный первый пост. Часовые первого поста охраняли наше боевое знамя училища.

Трудным для меня пост был потому, что хотя и приходилось нести службу на этом посту в тепле помещения, сменялись часоввые через каждый час, но! Пост располагался в фойе учебного корпуса напротив кабинета дежурного по училищу, а значит под постоянным контролем оного и, стало быть, необходимо было строго исполнять все уставные требования и инструкции этого поста. Стоять надо было почти по стойке «смирно». Только и разрешалось, что ослаблять правую или левую ногу. А при прохождении мимо поста офицеров, сержантов и рядовых курсантов, которые отдавали знамени честь, надо было принимать стойку «смирно» и в ответ отдавать честь поворотом головы и нехитрым движением винтовки. Когда заканчивался рабочий день у офицеров, служащих и занятия у курсантов, в здании устанавливалась гробовая тишина. С этого момента и до утра было самое трудное время несения службы. От часового стояния немели и ныли ноги, плечи, спина. Казалась очень тяжелой голова, а глаза, особенно в предутренние часы, так и норовили закрыться. Гробовая тишина начинала казаться звенящей. Временами чудились какие-то  шорохи в конце коридора или за стеной в соседнем актовом зале. Каких усилий стоило дождаться смены!

В тот памятный день дежурным по училищу заступил преподаватель уставник до самых корешков волос майор Биленко. Это был высокий, стройный, всегда аккуратно одетый, очень требовательный офицер. Про меж себя многие из нас звали его ходячим уставом. Это потому, что на занятиях и в процессе остальной служебной деятельности от всех он требовал строжайшего исполнения уставов до мальчайших мелочей.

Начальником караула заступил в тот раз наш командир отделения сержант Юра Жучков. Был он небольшого росточка. До училища год, а может и два отслужил военным строителем в Красноярске – 26. Слегка картавивший сержант был строг с нами на первом курсе. На втором курсе его требовательность к нам поубавилась, обращались мы к нему уже не как раньше «товарищ сержант», а просто Юра.

И вот стою я на своём первом посту. Времени три двадцать пять. Стрелки часов на противоположной стене фойе словно остановились. Казалось, замерли окаянные и всё тут. Слышу, стукнула входная угловая дверь. Она располагалась в лестничном пролёте на верхние этажи. Через минуту в фойе вошел Юра Жучков. Проходя мимо меня, остановился. Внимательно меня осмотрел и прошел к дежурному по училищу. Майор Биленко сидел за столом. Кабинет освещала настольная лампа на его столе, стоявшем у стены напротив двери комнаты. Войдя в кабинет, Юра доложил майору о прибытии по приказанию. Тот пригласил его присесть. Скрипнули  о пол ножки отодвигаемого стула. Это сел на стул Юра, подумал я. Потом послышались негромкие голоса разговора майора и сержанта. О чём они говорили было не разобрать, и я снова погрузился в какое-то беспамятство. Нет, я не уснул. Нет. Просто тело, словно окаменело, от тишины и тягостного ожидания смены. Сознание отключилось и стоял я словно истукан. И вдруг раздаётся возглас майора Биленко: «Часовой! Стреляй!» Ни чего не соображая, я машинально вскинул карабин и передёрнул затвор, дослав патрон в патронник. Глянув, в сторону кабинета дежурного на стеклянной окрашенной белой краской двери чётко вырисовывалась тень человека, а в спину ему направлена рука с пистолетом. В тоже мгновение тени метнулись в сторону и пропали. Установилась абсолютная тишина. Перепуганный, я не знал что делать. Лихорадочно, то приставлял карабин к плечу на изготовку к стрельбе. То опускал его к ноге, громко ударяя прикладом о пол.

Наконец из-за закрытой двери дежурки, не проявляясь тенью на стекле, послышался голос Жучкова: «Перепелятников, всё нормально! Всё хорошо! Это, это…». Потом осторожно приоткрылась дверь кабинета и показалась голова скрывавшегося за стеной сержанта. Увидав на смерть перепуганного меня, то вскидывавшего прикладом к плечу, то бросавшего к ноге карабин, Юра рывком распахнул дверь, пулей вылетел из дежурки. А подбежав ко мне, лихорадочно затараторил: «Отставить! К ноге! Успокойся! Успокойся! Это, это товарищ майор объяснял, объяснял…»

Я опустил карабин к ноге. Мои руки и ноги дрожали, всё тело вздрагивало, прошиб холодный пот. Ничего не соображая, я перемещал своё тело с ноги на ногу.

Не знаю как с Жучковым рядом оказался майор Биленко громкий голос которого окончательно  привёл меня в чувство: «Сержант Жучков, снимите с поста часового!». После этого Юра скомандовал мне: «С поста шагом марш!». Когда я оказался рядом с сержантом и майором. Мне скомандовали: «Кругом!»

После этого майор скомандовал Жучкову привести из караулки мне смену. Юра метнулся в караулку, а мы с майором стояли метрах в трёх от знамени и охраняли его таким образом. Юра привёл заспанного Володю Пичужкина и скомандовал ему: «На пост шагом марш!» Пичужкин встал на пост у знамени, а мы с Юрой потопали в караульное помещение. По дороге туда Юра рассказал мне, что случилось, приказав при этом, о случившемся ни кому, ни слова.

А случилось то вот что. Пришедшего подменить дежурного на время его отдыха, Юра Жучков доложил майор о делах в карауле. Беленко вместо того, чтобы лечь тут же в дежурке на топчан и отдыхать, начал спрашивать сержанта про обязанности начальника караула, о порядке смены часовых на посту и т.д. Дело дошло до вопроса о действиях сержанта, в случае если ему к спине приставят пистолет, приведут на охраняемый часовым пост и прикажут снять часового. Свой вопрос сержанту майор Биленко додумался продемонстрировать практически. Юра стал показывать приём как выбить из руки на него напавшего пистолет и обезвредить  противника. Биленко сказал, что его действия не правильны и поправил сержанта, сказавши, что он должен громко скомандовать часовому: «Часовой! Стреляй!». Слова майора, сказанные громко, глубокой ночью  в гнетущей тишине, плюс Юрин силуэт на фоне стеклянной двери и рука с пистолетом у его спины, привели меня в полное смятение. Хорошо, что майор и сержант вовремя спохватились и отскочили от двери в сторону. Они, очевидно, услышали щелчок затвора моего карабина. Перепуганный, я приготовился и уже готов был стрелять. А не стрельнул, очевидно, только потому, что моментально  скрылись из виду мишени…

2

Второй подобный по драматизму случай случился с моим участием уже весной 1960 года.

Мы в то время готовились сдавать переводные экзамены за второй курс. После экзаменов предстояла месячная производственная практика, а потом долгожданный отпуск. Предстоящие события не могли не подействовать расслабляюще не только на нас курсантов, но и на наше непосредственное начальство, на наших сержантов. Куда-то ушла строгость и требовательность их к нам, много вольностей стали допускать и мы.

Заступило наше отделение в очередной раз в караул. Я попал на пост номер два. Под охраной часового этого поста было длинное дощатое здание. В нём размещались склады: продовольственный (кроме овощехранилища и ледника с мясопродуктами), вещевой и вооружения с боеприпасами. Все склады, естественно, имели отдельный вход, мощные их двери запирались увесистыми замками, опечатывались сургучом. Пост был подвижным, оборудовался будкой для часового, в которой мы укрывались в непогоду и телефоном, соединявшим пост с караульным помещением.

Начальником караула опять был Юра Жучков. Когда он сменил меня в шесть утра, я попросился в туалет, летний вариант которого располагался в нескольких метрах от моего поста. Юра взял подержать мой заряженный карабин, а я потопал в сооружение с буквой «М». Выйдя из туалета через несколько минут, Юры у поста я не обнаружил и потопал в караулку. Войдя в караульное помещение, ни в комнате начкара, ни в комнате подготовки караульных к несению службы, Юру я не обнаружил. Он крепенько спал в комнате отдыха караульных.  Минуту я постол у спавшего сержанта, размышляя будить-не будить. Меня беспокоил вопрос, куда делись патроны из магазина моего карабина. Ведь я его, как положено у стенда для заряжания и разряжания не разрядил. Не было патронов и в карабине, стоявшем в моей ячейке, который я принял за свой. Я, было, уже решил разбудить Жучкова, чтобы спросить, где патроны, но ребята грубо меня окрикнули, сказавши: «Пусть спит, ни куда не денутся твои патроны». Я снял сапоги, лёг на свободный топчан и тут же уснул. Около восьми Жучков стал будить меня, намереваясь вести на пост подменить Петра Харитонова на завтрак. Когда я поднялся, сразу спросил сержанта, куда он дел мои пять патронов. Юра ответил, что мой карабин он не разряжал, поставил в шкаф в надежде, что когда я приду, разряжу оружие.

— Но патронов в карабине нет, — ответил я.

— Как нет? Куда они могли деться? – ответил Жучков.

Я схватил карабин из своей ячейки, передёрнул затвор, показывая сержанту, что магазин пуст.

— Постой, постой, я твой карабин ставил вот сюда, в эту ячейку, -ответил Юра, указывая не мою ячейку.

— Но эта ячейка не моя, — выкрикнул я дрогнувшим голосом.

В ту же секунду я схватил карабин, стоявший в моей ячейке, глянул на его номер и выкрикнул, что это карабин не мой. Юра быстро вынул из кармана гимнастёрки записную книжечку, лихорадочно пролистав её страницы, нашел список отделения с номерами нашего оружия. Потом широко открытыми, перепуганными глазами глянул на меня и с тревогой в голосе, чуть заикаясь, протянул: «Это карабин Карачабанова, а он на посту». Ни чего больше не говоря, мы резко развернулись и рванули на КПП, на третий пост, где нёс службу Володя Карачабанов.

Перепугало нас то обстоятельство, что часовые третьего поста несли службу без патронов. Взявший мой карабин Володя явно не знал, что в магазине карабина, который он взял вместо своего, пять боевых патронов. Обежав вокруг здания учебного корпуса, я заметил, как Володя Карачабанов, раскрыв калитку перед шедшими остатками нашего взвода на завтрак в столовую, вскинул и приставил к плечу карабин, передёрнул затвор, навёл оружие на приближавшийся к КПП строй и выкрикнул: «Стой! Стрелять буду!» В ту же секунду из меня рванул возглас: «Не стреляй, патроны, патроны!» На мой крик Володя медленно развернулся, а когда бежавший за мной Жучков выкрикнул: «Карабин не твой, он заряжен, заряжен!», Лицо Володи искривилось, он стал часто открывать и закрывать рот, пытаясь что-то сказать, но сказать ни чего не мог. Когда мы с Жучковым подбежали к нему, побелевший, дрожащими руками он швырнул на землю карабин под дерево за будкой часового и неровной походкой пошел прочь с поста.

Я подхватил звякнувший о кирпичи ограждения клумбы карабин, открыл магазин и вынул обойму с четырьмя патронами. Потом передёрнул затвор, извлекая из патронника пятый. Остановивший и успокаивавший Володю Жучков, видя как я извлекаю из карабина патроны, суетливо затараторил: «Ребята, ни чего не произошло, всё же в норме. Ни чего не было и ни кому! Ни кому! Поняли, поняли?!» Я   быстро запихнул обойму с патронами в подсумок, вскинул на ремень карабин и, не обращая ни на кого внимания, быстро пошагал в караулку. Когда подошел к караульному помещению, свернул зачем-то к стенду заряжания и разряжания оружия. А сообразив, что карабин  уже разряжен, развернулся, чтобы зайти в караульное помещение и увидел как сержант Жучков словно хорошо выпившего вёл под руку Володю Карачабанова. Я пропустил их в караулку и Жучков, как только переступил порог помещения, каким-то нечеловеческим голосом заорал: «Курсант Москаленко! Бегом марш на КПП, смени Карачабанова!» Я с минуту постоял на крылечке караульного помещения и молча пошел на пост сменять Петра Харитонова.

Придя на пост, позвонил в караульное помещение и доложил Жучкову, что я на посту, сменять на завтрак меня не надо. Останусь на посту, ведь следующие два часа службу на посту предстояло нести мне. В те минуты  есть мне совсем не хотелось, не хотелось и ни кого видеть.

Это происшествие, как и первое, осталось без каких либо последствий. Мы участники серьёзнейшего происшествия, глухо молчали. А дежурный по училищу, метрах в десяти от окна дежурки которого находилось КПП, ни чего не видел потому, что был в это время в столовой. Он снимал пробу пищи предстояшего завтрака.

А. Перепелятников
Апрель 2018 г. Ерёмкино