Андрей Перепелятников. Первый солдат

Первый солдат

Повесть

Глава1

1

       В самом начале шестидесятых, по окончании военного училища лейтенант Панов получил и отгулял на  родине положенный отпуск, прибыл с направлением в дальний сибирский гарнизон продолжать службу. Начальник отдела кадров Управления вручил направление в офицерское общежитие и велел по утру прибыть и представиться командиру части.

Утром следующего дня одетый в парадную форму Анатолий с трудом отыскал  штаб своего восьмого полка. Как оказалось, восьмой полк, в который получил назначение лейтенант Панов, только формировался и его штаб временно размещался в  здании проходной второго полка.

По прибытии в просторное помещение штаба, лейтенант остановился у порога и стал осматривать комнату, определяя, кто командир части из нескольких сидевших за столами офицеров. Молодая женщина кивком головы указала новичку на сидевшего за столом у окна  подполковника. Лейтенант строевым подошел к командиру и отрапортовал о прибытии, для прохождения дальнейшей службы. Подполковник прервал беседу с седовласым майором, снизу до верху осмотрел лейтенанта и пригласил сесть на табурет напротив. Не читая поданный лейтенантом листок направления, он представился, назвав себя Полыгаловым. Это, он кивнул на седовласого майора, наш начальник штаба. Как видишь, наша часть только формируется. Левый ряд казарм от центральной дороги – наши роты. Но твоя рота дислоцируется не здесь. Вон видишь, он указал в замёрзшее маленькое окошко, пошли столбы электролинии? Это к тебе. Там есть тропинка, так и придёшь в свою роту. Рота  уже сформирована. Командир одной из рот нашего полка ею пока командует. Сейчас подойди вон к той женщине, сдай ей вещевой и денежные аттестаты, она выпишет тебе полушубок, валенки и ватные брюки. Переодевайся и ступай принимать подразделение. Предварительно позвони туда капитану Гордиевичу. Приказ о назначении сегодня будет. При этих словах подполковник пожал Анатолию руку и продолжил разговор с начальником штаба.

2

    Когда  Анатолий получал у маленькой уже не молодой женщины накладную на зимние вещи, та расспросила его, откуда он родом, сам ли приехал или с женой, понравился ли ему их городишко, и напутствовала не горевать, всё устроится и образуется. Нынешние трудности ничто в сравнении с теми, какие у нас бывали на фронте, подвела итог разговору женщина. Кладовщица Надя доложила, что Вера Сергеевна из службы тыла, жена командира, была  с ним на войне.

Получив дополнительное зимнее обмундирование, лейтенант позвонил в роту. Капитан Гордиевич скорому возвращению в полк обрадовался. Анатолий сказал ему, что сейчас он пойдёт, переоденется  и прибудет в роту. Капитан какое-то мгновение помолчал и сказал:

— Вот что, дорогой, у нас уже с неделю в самоволке один солдат по фамилии Балабко. Гуляет он в посёлке на станции,  куда ты приехал поездом. Нам приказали найти его. Ты сейчас иди в общагу, устраивайся, отдохни, а завтра утречком первым автобусом поезжай в посёлок и поищи его.

— Так я ж его не знаю, ни разу не видел, как же я буду его искать? – возразил Анатолий.

— Мы его там всё равно не найдём.  Походишь, поспрашиваешь, доложим, что искали, но не нашли. И всё. К вечеру возвращайся. Переночуешь и приходи в роту. Сюда по дороге не иди, иди по столбам.

— Ладно, — ответил Анатолий и стал прощаться, но капитан добавил:

— Да смотри там ни кому не взболтни, что едешь искать. Понял?

— Понял, — ответил лейтенант и повесил трубку.

А на следующее утро в старом, продуваемом  ледяным ветром автобусе, Анатолий приехал в станционный посёлок. Полученным заданием в общежитии он всё-таки поделился с лейтенантом, прошлогодним выпускником одного с ним училища. Тот поведал Анатолию, что в станционном посёлке есть Слюдяная фабрика. Там работает около пяти тысяч расконвоированных осужденных женщин. Вот солдатики туда и бегают. Выходи из автобуса у фабричного городка. Найдёшь пожарку, а там постоянно бывает патруль из нашего гарнизона. Что-то подскажут пожарники, чем — то помогут патрули. Там и погреешься, и перекусишь. Возьми с собой хлеба, свари пару яиц, в магазине бывает колбаса. Там в посёлке насчёт пожрать туго.

3

   Ещё в автобусе попутчики рассказали Анатолию, как найти пожарку, потому с остановки он уверенно двинулся в нужном направлении. Дежурная пожарной части полногрудая сержант поведала Анатолию, что патрули на объезде. Анатолий посидел минут десять на старом засаленном диване и вышел на улицу.

Из-за дальнего леса показалось красное, какое-то медленное солнце. В высокое небо от посёлка вытянулись бодрые белесые столбы дыма из печных труб. Не высокая пузатая фабричная труба дымила чернотой. Её огромный столб, казалось, надёжно подпирал морозную синеву неба. Улица состояла из длинных двухэтажных деревянных зданий, с одинаково огороженными штакетником палисадниками. В метре от палисадников по обеим сторонам улицы тянулись тротуары из толстых отполированных пешеходами досок. Окна зданий завешены почти одинаковыми занавесками. Это, наверняка, общежития тех женщин, о которых вчера рассказывал Мишка, подумал Анатолий.

Куда идти и где искать солдата, Анатолий абсолютно не знал, да и не задумывался ни над каким планом поиска. Молодой лейтенант был абсолютно беззаботен, он жадно впитывал всё новое, что в эти дни предстало его взору. В эти дни и часы происходил тот самый его переход из курсанта в офицера. Сам момент перехода не имел ни какого осязаемого рубежа, был незаметен сознанию юноши. Он попал в новую, незнакомую среду. Все окружающие восприняли его как   офицера и всё! Вот и весь переход, к которому его готовили, наставляя, в стенах училища командиры и преподаватели. Этого момента он подсознательно с каким-то волнением ждал все последние месяцы. Но вот приехал, и с первых минут пребывания в части суета жизни буднично подхватила и понесла его по своим устоявшимся дорогам, правилам и порядкам.

Постояв несколько минут у пожарки, Анатолий решил побродить по посёлку. Звонко постукивая каблуками яловых сапог о промёрзшие доски тротуара, он двинулся улицей в сторону фабрики. Пройдя квартал, остановился на перекрёстке, осматривая улицу, пересекавшую ту, по которой он шел. На ней не было тротуаров,  не чищеная дорога представляла собой две наезженные колеи, вдоль кривой линии  добротных заборов петляли тропинки. Взгляд Анатолия задержался на крепких, просторных домах с крашеными ставнями и крытыми крепкими воротами.

4

    -Здравия желаю, товарищ лейтенант! – неожиданно услышал он приветствие из-за спины.

Обернувшись, молодой офицер увидел перед собой высокого и стройного старшину сверхсрочника. Не успел Анатолий ответить на приветствие, как старшина выпалил:

— Не к нам ли, товарищ лейтенант? Мы с нашим капитаном уже который год вдвоём. Всё обещают, но так и не дают офицеров. Вижу вы с училища?

— Да. Прибыл. Но не к вам. Тут вот послали меня искать солдата. Вот и хожу. Куда-то уехали патрули…

-А как фамилия солдата?

-Анатолий вынул из кармана шинели бумажку с записанной фамилией и прочёл старшине.

-О! Этого вы не найдёте. Идёмте со мной. Побудете у нас, а я порасспрошу своих солдатиков, может, что и подскажут. Этого солдата уже не первый раз ищут. Он часто тут бывает. У нас тут рота от управления. Строим перевалочный склад на подъездных путях, охраняем прибывающие грузы, ну и разгружаем вагоны.

Не ответив на приглашение старшины, Анатолий пошагал с ним в улочку, убегавшую влево от фабрики.

Когда дежурный по роте отрапортовал  прибывшим, а рапортовал он, не зная кому следует и как, старшина приказал  передать повару, чтобы приготовил чайку.

-Идёмте в канцелярию, разденемся и пройдём в столовую. Погреемся, да вы ж наверно ещё и не завтракали.  Кто ж вам  в общежитии приготовит. Только ж приехали. Идёмте.

В чистеньком помещении столовой молодой офицер и бывалый старшина уселись за длинный стол и приступили к трапезе.

Всё время завтрака, а потом и в канцелярии старшина без умолку расспрашивал Анатолия об учёбе в училище, о родине, о родителях. Анатолий доверчиво, но кратко отвечал на вопросы хозяина и видел, что старшина, слушая его, о чём-то сосредоточенно размышляет.

-Значит так, товарищ лейтенант, — неожиданно прервал старшина их вялую беседу, — есть один  вариант. Можно попробовать найти  вашего Балабку. Только, — старшина помолчал, пристально глядя в глаза Анатолию, — только если вы согласитесь.…  Ну, тут надо, значит, немножко схитрить.  Не знаю, как вы на это посмотрите…

— Давайте, говорите. Что нужно, то и сделаем, — прервал Анатолий стеснительность старшины.

5

  Минут через двадцать из казармы с маленьким чемоданчиком вышел молоденький, солдат. Он вышел на главную улицу посёлка, прошел мимо остановки автобуса, свернул в проулок направо и направился на не далёкую окраину  поселка.

За крайними домами улицы тропинка свернула влево к одиноко стоявшему в стороне бараку. Убогий барак поразил Анатолия ободранными низкими стенами, ветхостью провалившейся крыши и стоявшими прямо на земле перекошенными окнами. Снег вокруг барака чернел кучами всякого хлама, не чищеными дорожками и срамотою следов от выливаемых на сугробы помоев. Увиденное даже остановило Анатолия, но, вспомнив наставления старшины, продолжил играть роль молодого и наивного солдата. Входная дверь в барак располагалась с боку в приткнувшемся подобии тамбура и была приоткрыта. Анатолий открыл её, прошел через тёмный тамбур, открыл входную, уже обитую каким-то тряпьём дверь. Пахнуло  гнилью и сортиром. В правом крыле тускло светила одинокая лампочка, дощатые полы коридора напомнили уличный тротуар посёлка. Анатолий спустился по ступеням в коридор, пересёк его и постучал в низкую, но широкую дверь напротив. Дверь распахнулась быстро. Держа за ручку дверь и опираясь плечом на косяк, перед Анатолием предстала уже не молодая, полная, с уродливым шрамом на лице женщина. Одета она была в не первой свежести халат. На босых, полных ногах женщины  были  с обрезанными голенищами валенки. Она с удивлением уставилась на Анатолия и молчала. Весь её вид говорил: а тебе чё здесь надо, салажонок? Анатолий, перевалившись с ноги на ногу,  робко, не своим голосом пробормотал:

-Я по-семейному еду в отпуск. Мне  на станцию, на поезд. А старики приказали передать вам, что ищут Балабку. Сказали, пусть по шустрому вертается. Ну и… и всё. Я пошел.

Не проронивши ни слова, женщина провела рукой по своим жиденьким, не чёсаным волосам и хлопнула дверью.  Анатолий, запнувшись на неровной ступени, вытолкнул входную дверь и вывалился в тамбур.

Не оборачиваясь, он спешно  пошагал сначала по тропке вдоль заснеженных, огороженных жердями огородов в направлении вокзала, потом свернул в узкий переулок. По нему пересёк центральную улицу, следующей улицей прошел два квартала назад и свернул в узкую улочку к казарме.

6

   В каптёрке он переоделся в своё обмундирование и собрался, было, отправляться в часть, но старшина остановил его:

-Вы что? Сейчас вам на улицу нельзя. Я из казармы ни кого из солдат  не выпускаю, а вы хотите сами раскрыть нашу задумку? Идёмте в канцелярию, будем наблюдать.    Проходя мимо дневального, старшина отключил и прихватил с тумбочки телефонный аппарат и направился  в другое крыло казармы. Вошедшему за ним лейтенанту он показал в окно улицу и сказал, что если его план сработал, то сейчас Зойка пойдёт в двухэтажки. Эту улицу она будет пересекать. Старшина и лейтенант уселись на табуретки у окна и повели не спешный разговор о том – о сём.

По улице, за которой вели наблюдение наши вояки, неспешно прошли две старухи в сопровождении рыжего дворняги, потом проехал мужик на санях, прошли ребятишки с портфелями. Анатолий на какое-то время отвлёкся от окна и в это самое время старшина радостно вскрикнул:

-Смотрите! Пошла! Пошла! Вот так то. Теперь надо дождаться, когда она пройдёт обратно, и вам можно будет уходить.

Женщина в телогрейке и зелёном платке  не спеша пересекла улочку.     Минут через сорок Зойка проследовала обратно, и Анатолий стал одеваться.  Старшина пошел проводить лейтенанта. Мимо фабрики вышли на дорогу, старшина остановил  попутный грузовик, попросил водителя   довезти лейтенанта в часть. Анатолий поблагодарил старшину за гостеприимство и помощь, а тот, задержавши его руку, сказал: «Всё-таки, попроситесь к нам, а? У нас тут спокойно, рядом вокзал, нет начальства…». Анатолий ещё раз буркнул спасибо и грузовик тронулся.

Когда лейтенант Панов  добрался до своего деревянного, двухэтажного общежития и через проходную комнату прошел в свою, ему не захотелось оставаться там ещё на одну ночь. Он быстро переоделся и вышел на улицу. Зашел напротив высокого кирпичного дома в столовую, пообедал, потом высмотрел на окраине городка убегавшую в лес электролинию и зашагал в её направлении.

 

Глава  2

1

    День уже клонился к закату, лес показался молодому офицеру каким-то торжественным и притихшим. Чистый снег просеки ЛЭП лежал ровно, с двух сторон  просеку надёжно ограждали высокие тёмные ели  и с коричневыми боками, важные сосны. Верхушки деревьев,  слегка припорошенные снегом, были веселы и нарядны. Нижняя часть леса пугающе чернела, была не  привлекательна. Везде  на рыхлом снегу были видны заячьи следы.

Темнело, когда одолевши пять километров, Анатолий оказался на большой поляне. Электролиния сразу раздвоилась, а тропинка, добежав до расчищенной бульдозером широкой площадки, окончилась. С лева под высокой, покрытой лесом горой, стояло одноэтажное кирпичное здание, на крыше которого дымили четыре железные трубы. Справа у самого леса, из высокого сугроба, словно колпаки, горбились два круглой формы строения. Торчавшие из их крыш трубы тоже дымили. Расчищенная в центре поляны площадка была завалена досками, брёвнами, кирпичом, рубероидом и прочими строительными материалами. В сторонке в ряд стояли два бульдозера и самосвал. Три солдата, одетые в поношенные бушлаты и здоровенные валенки, складывали в штабель доски. Анатолий, выйдя на площадку, спросил у них, где найти командира роты. Высокий худощавый солдат, указывая на кирпичное здание, протянул: «А вон тама».

У здания, к которому подошел лейтенант Панов, было несколько дверей: одна дверь явно вела на кухню, на второй висел замок, а вот у третьей была большая расчищенная от снега площадка, и она имела явные следы пользования ею большого количества людей. В неё и вошел лейтенант.

Сначала Анатолий попал в просторное помещение, заставленное солдатскими обеденными столами. Из него, через боковую дверь он попал в другое большое помещение, тесно заставленное двухъярусными солдатскими кроватями. В центре помещения жарко пылала железная печь, обставленная щитами из реек для просушки одежды и  табуретками вокруг. Справа у окна, на кроватях первого яруса сидело несколько человек, игравших в карты. Среди них выделялась массивная фигура в чёрном полушубке, перепоясанная ремнём и портупеей, с пролысиной на самой макушке головы.

Анатолий подошел к игравшим и, не замечаемый игроками и болельщиками, робко произнёс:

-Здравия желаю!

-А-А! – вскрикнул, подскакивая, капитан. Прибыл, братцы, ваш команди-ир! Проходи, проходи дорогой.  Мы вот тут маленько бездельничаем. Закинули нас сюда, а материалов не дают. То одного нет, то другого. Ладно, пошли в канцелярию. Старшина, — обратился он к худощавому сержанту, — скоро будет готов ужин, распорядись, чтобы нам принесли, — сказал капитан и открыл дверь выгороженной досками коморки. У окна комнатки стоял дощатый стол на ножках буквой «Х», дощатая лавка вдоль стены, да две табуретки.

2

   — Ну, давай лейтенант знакомиться. Меня зовут Алексей, фамилия Гордиевич. Твои данные у меня записаны. Я оканчивал пехотное училище, на стройку попал по сокращению войск 59-года. В роте четыре взвода. Командиров взводов пока только два. Взвод взрывников, два взвода строителей и четвёртый взвод занят охраной склада взрывчатых веществ. Один взвод проживает здесь, два в палатках, а караул в отдельном помещении. Он тут рядом, за пригорком. Караул постоянный, охрану несём круглосуточно. Там и комната для проживания командира. На площадке есть прораб, он отвечает за строительные работы, а ты – командуешь личным составом и складом. Ну, вот и всё. Вот тебе тетрадка, тут списки всех солдат по отделениям и взводам. Кстати, Балабко пришел в роту сам. Я завтра в полку о нём доложу.

— Дежурный! – крикнул капитан.

За стеной послышалось:

— Я! Товарищ капитан!

— Перед ужином построишь роту и доложишь.

— Понял!

Услышав  ответ, капитан продолжил ознакомительный рассказ о роте. Рассказал о строящемся заводе, о кухне и условиях приготовления пищи, о доставке продуктов, почты и о прочих житейских устройствах роты. Вскоре в коморку вошли два солдата с мисками и кружками, накрытыми ломтями хлеба. Офицеры приступили к ужину, а дежурный по роте уже командовал солдатам выходить строиться.

Площадку у здания тускло освещали только окна здания. Солдаты в строю стояли явно не так, как требовал Устав. Никто не отдал капитану рапорта о построении роты и численности солдат в строю. А он, выйдя из столовой, не подавая никаких команд, сразу стал представлять солдатам их нового командира. После представления капитан приказал старшине кормить роту ужином, а лейтенанта пригласил пройти по палаткам да в караул.

Большие армейские палатки снаружи были обшиты дощатым каркасом, по доскам палатки были обложены деревянными щитами, из каких строили бараки и казармы, а  щиты были покрыты рубероидом. Внутри палаток также стояли двухъярусные кровати,  в центре – металлические печи.

Караул располагался в аккуратном кирпичном домике из пяти комнат. Тут было просторное спальное помещение с длинным столом, комната отдыха караула, оружейная комната, маленькая кухонька и крохотная комната для начальника караула. В помещении были две большие кирпичные печи.

После осмотра караульного помещения капитан заявил своему сменщику, что со всем он его ознакомил, личному составу представил и больше ему здесь делать нечего.

—  думаю, ты не будешь возражать, если водитель на самосвале отвезёт меня в город?

—  Да, конечно, — ответил Анатолий.

— Ну, тогда счастливо оставаться, я пошел.

Капитан торопливо пожал Анатолию руку, козырнул и вышел.

3

  А Анатолий, молча проводил взглядом капитана, и обернулся к стоявшему рядом небольшого росточка аккуратненькому черноволосому сержанту. Тот, прикладывая руку к виску, представился:

— Сержант Дихканов, помощник начальника караула.

— А кто начальник караула? – спросил Анатолий.

— Вы, товарищ лейтенант.

— Значит ты мой боевой помощник? Это хорошо. У тебя здесь, надеюсь, всё в порядке?

— У нас тут всегда порядок, — ответил сержант.

-Тогда я схожу в роту, после отбоя приду.

Первым делом Анатолий зашел в первый взвод, который размещался в кирпичном здании. В холодном помещении столовой ужинал уже третий взвод. Солдаты сидели за столами в бушлатах и в шапках. В столовой не было ни одного сержанта, даже дежурного по роте. Он постоял с минуту, молча осмотрел помещение, прикинул, что и как тут сделать, чтобы помещение стало похожим на столовую, и прошел в расположение взвода. Игроки в карты были на своём месте, только  место капитана уже занимал старшина. В дальнем углу слева солдат крутил ручки приёмника «Рекорд». Некоторые солдаты одетыми лежали на не разобранных кроватях, накрывшись бушлатами. У печи под лампочкой солдат в очках читал замусоленную без обложки книгу. Анатолий присел на табурет у печи и обратился к читавшему:

— Интересная книжка?

— Так себе, но других нет.

— В полку есть библиотека?

— В нашем полку пока своей библиотеки нет, а когда переводили из второго, приказали книги сдать и больше там нам не дают.

— А вы откуда родом будитя, товарыш литинант? — спросил голос с белорусским говором сзади.

— Я с Волги,  — оборачиваясь к спросившему, ответил Анатолий.

Постепенно у печи образовался плотный круг. Солдаты и их молодой командир неспешно беседовали о житье — бытье в этих не очень комфортных условиях. Лейтенант расспрашивал солдат об установленных порядках в роте, о работе и отдыхе, о занятиях и распорядке дня. Один,  не большого росточка, с бегающими глазками солдатик спросил у лейтенанта:

— Вы наверно тут дисциплину будете наводить, ну всё шоб по Уставу тама?

— А разве вы тут живёте не по Уставу? – встречно спросил лейтенант.

— Та какой тут Устав? — пробасили сразу несколько голосов. – Вы ж бачите як мы тута живём. Тут лес.

— Условия, это понятно. На вечернюю поверку, как в настоящей казарме у нас роту построить негде. Подумаем, как это мероприятие проводить, решим и будем делать, раз положено по Уставу. Это будет по-нашему, по-лесному, но будет же, так ведь? Так и всё остальное. Тумбочки с телефоном в роте нет, но дневальный-то есть. А почему он не подал положенную команду, когда зашел в помещение командир?

После этих слов Анатолия солдаты перевели разговор на тему плохой организации работ, отсутствие простейшего инструмента на стройке, на плохую доставку почты и прочее.

Так и беседовали солдаты со своим командиром до тех пор, пока взглянувший на часы дежурный по роте не поднялся и не задал лейтенанту вопрос:

— Товарыш литинант, по врэмэни уже повирка, як будым проводыть?

— А как вы всегда проводите, так и проводите. Я пока посмотрю. Потом решим.

— По койкам! — скомандовал дежурный.

Солдаты стали расходиться по своим местам, раздеваться и ложиться в кровати. Старшина роты взял журнал вечерних поверок и пошел по помещению, отмечая наличие на местах солдат. Потом он оделся и направился проверять взвода в палатках. Лейтенант последовал за ним. Когда старшина проверил солдат в обеих палатках, лейтенант приказал ему зайти в канцелярию с командирами взводов.

4

  В «канцелярию»  явились три сержанта и исполняющий обязанности третьего взвода коренастый, белокурый солдат. Лейтенант усадил всех на лавку и велел каждому поочерёдно поподробнее представиться. Когда старшина роты и командиры взводов  рассказали о себе, лейтенант отдал свои первые распоряжения. Командиру первого взвода приказал сейчас же отправляться в третий взвод, там ночевать, а завтра после подъёма он будет представлен личному составу, как командир. За порядок во взводе  отвечаете с момента прибытия. Рядовому Валавичус приказал перебазироваться во взвод первый. Потом он потребовал от командиров взводов и старшины принимать пищу вместе со взводами, а старшине — присутствовать в столовой от начала и до конца кормления роты. Место дневальных на зимний период, ротный определил у печей, а все остальные уставные обязанности должны исполнять полностью. Велел старшине при инструктажах  обращать внимание на меры пожарной безопасности.

— Я не видел ни где обязанностей лиц суточного наряда, графиков несения службы, инструкций по пожарной безопасности и прочих положенных документов. Почему, товарищ старшина?

Старшина стал говорить, что у него нет ни бумаги, ни чем всё это оформить. На что ротный коротко ответил:

— А у вас нет и хотя бы сколоченного из фанеры стенда. На бумагу, перья и гуашь я дам вам денег.

Потом он приказал старшине от телефонного провода, идущего в караул, сделать ответвление на помещение первого взвода.

— Достанем аппарат и подключим дневальному, — закончил лейтенант своё первое совещание с сержантами.

После того он обошел палатки, инструктируя дневальных. Приказал им ночью  не сильно калить печи, потребовал подальше от печей поставить обувь и сушившуюся одежду. В палатке второго взвода одна двухъярусная кровать стояла очень близко от печи. Офицер стал будить солдат и требовать  отодвинуть кровать на безопасное расстояние, но лежавший на нижней кровати рослый солдат, даже не открывши глаз, протянул:

-Литинант, командуй салагами, а деда не трогай.

В разных концах палатки послышались ехидные смешки.

— Сержант, — обратился лейтенант к командиру взвода, — утром с дневальным представите рапорта о невыполнении этим солдатом моего распоряжения.

— Пусть тике попробуе, — проворчал не подчинившийся.

— Кажется, был отбой, литинант! — подал голос солдат с кровати за печью и натянул на голову одеяло.

Анатолий выдержал паузу, потом сказал, обращаясь к командиру взвода и дневальному:

— Оставайтесь, поддерживайте порядок.

Не успел он закрыть за собой дверь, как в палатке раздался дружный хохот и свист всех её постояльцев. Анатолий вернулся в палатку, включил свет, все солдаты притворно лежали в позе спящих.

-А героев-то и нет, — сказал он, погасил свет и вышел.

Возгласы и гогот в палатке повторились, но уже не так дружно и громко.

Лейтенант не стал больше возвращаться в палатку, с досадой проглотил свою беспомощность и пошагал в караульное помещение.

Как только он вошел туда, с крайней кровати подскочил Дихканов и предложил ему поужинать. Командир поблагодарил, сказавши, что ужинал, и прошел в свою коморку. Голова его гудела, тело от усталости больше не хотело ни каких движений. Приоткрылась дверь, Дихканов просунул голову  и спросил:

— Вас будить  для проверки постов?

— Проверь сам, — сказал ему ротный. — Я ж караулу не представлялся, они меня не знают и на пост не пустят.

— Пустят, пустят, но я проверю, — сказал сержант.

Он пожелал командиру спокойной ночи и закрыл дверь.

Как только голова Анатолия коснулась жесткой с не первой свежести наволочкой ватной подушки, глаза его закрылись, и он уснул тяжелым крепким сном.

5

   Без нескольких минут шесть он, по выработанной за годы учёбы привычке, проснулся. С минуту понежился под одеялом, а когда его осенило, где он и что с ним происходит, резко встал и быстро оделся.  В общей комнате, прислонившись спиной к боковой стене печи, мирно спал дневальный. Дихканов спал на кровати в обмундировании без сапог. Анатолий умылся, вытерся полотенцем Дихканова, надел полушубок и пошагал в роту.

Под утро мороз усилился и легкий встречный ветерок обжигал лицо. Южная часть неба над самой кромкой леса подсвечивалась огнями близкого города, в высоком ещё абсолютно чёрном небе ярко мерцали звёзды. Тусклые окна палаток и здания уже светились огнями, но на улице не было ни одного солдата. Лейтенант зашел сначала в помещение первого взвода. У входа его поприветствовал старшина. У печи стоял взводный, семь или восемь солдат не спеша одевались, остальные спали.

— Не встают? – спросил, обращаясь к сержантам, лейтенант.

-Да, с этим у нас туго, — ответил старшина и продолжил отдавать команды солдатам.

Те, кто лежали в кроватях, ни как  не реагировали,  ни на какие команды. Тогда ротный пригласил сержантов в канцелярию и объяснил им, как действовать в такой ситуации. Выйдя от ротного, командир взвода подал команду командирам отделений подойти к нему. Потом подошел к кровати какого-то солдата и по всей форме отдал ему приказ встать и одеваться. Когда таким образом он поднял несколько человек, не торопясь, стали вставать и остальные. Лейтенант под недовольные выкрики солдат вышел из помещения и направился в палатки. Там подъём пришлось проводить по той же схеме. В палатке второго взвода матюки и всякие оскорбления неслись в его адрес прямо во время его там нахождения.

Вместо утренней прогулки, после посещения туалета солдаты  потолкались у своего жилья, покурили, да и вернулись в тепло помещений. Ротный тем временем заглянул на кухню.

Метров восемнадцати помещение было приспособлено под кухню, склад продуктов и разделочную. В помещении было холодно, темно от пара и дыма.  С потолка   шел настоящий дождь. Три солдата в засаленных телогрейках и шапках возились у двух  полевых кухонь, трубы которых  были выведены прямо через окна. Напротив кухонь у стены стояли несколько больших деревянных ящиков с запасами круп, соли и сахара. Посреди комнаты стоял длинный, но узкий рабочий стол повара. На  появление лейтенанта повара не обратили никакого внимания, продолжая своё дело. Ротный с минуту постоял и вышел прочь.

В семь часов позавтракал первый взвод, потом толпой в столовую прибыл второй, и последним — третий. Ближе к восьми, командиры отделений и взводов пошли в металлическую будку — прорабку, особняком черневшую у самой строительной площадки. Там их уже поджидал приехавший на самосвале прораб старший лейтенант Захаров. Зашел туда и ротный. Лейтенант подошел к прорабу, протянул руку для приветствия и представился. Хозяин будки пригласил его присесть рядом и продолжил отдавать производственные распоряжения. Когда сержанты получили задания на день и пошли выводить на работу своих подчинённых, Анатолий, оставшийся в прорабке, изложил работодателю роты свои просьбы по улучшению быта солдат. Выслушав молодого офицера, прораб заявил: «Что у меня есть, сколько человек надо задействовать на работы по обустройству помещений – пожалуйста. Всё оформим нарядом, спишем материалы, а работу оплатим. Дерзай ротный, а я буду помогать».

Минут тридцать офицеры продолжали обсуждать, что и как делать, составили список нужных материалов, который Захаров сунул в свой блокнот. В ближайшие дни он пообещал всё  завезти. Когда командир роты уже собрался уходить, Володя, так старший лейтенант потребовал его называть, протянул Панову лист бумаги. Тот молча прочитал коротенький приказ по стройке о назначении командира восьмой роты лейтенанта Панова, по совместительству  мастером на прорабском участке Захарова.

— Четвёртая должность, — только и ответил Анатолий. Командир роты, начальник караула, кладовщик склада ВВ и мастер. Ладно. А что хоть  будут доплачивать за мастера?

— У меня пять должностей, — ответил Захаров. – Тебя это так, формально. Иначе в моё отсутствие надо останавливать все работы. А нам с наступлением тепла надо будет на сооружении камнедробильного завода работать в две смены. Ты ж всё равно здесь безвылазно,  а семьдесят пять рублей тебе не помешают. Будем давать план – будут и премии. Не унывай, прорвёмся.

-А куда мы с тобой денемся? Обязаны прорваться, — заключил Панов и вышел на воздух.

6

   Со стороны караула к нему спешил солдат. Воин подошел и доложил командиру роты, что  начальник штаба полка приказал ему позвонить. Лейтенант направился в караул.

Когда телефонистка соединила его с КПП второго полка, и к телефону подошел начальник штаба, лейтенант доложил, что в роте всё в порядке.  Майор без лишних слов стал отдавать ему распоряжения. Первым делом майор приказал представить объяснительную записку от Балабко  о его недельной самоволке, рапорт ротного об этом нарушении,  служебную характеристику на солдата и копию его карточки поощрений и взысканий. В баню велел приводить роту к 19 часам в пятницу, в кино – к 11 в воскресенье. Приказал ежедневно вечером после поверки докладывать о её результатах дежурному по полку, а утром о делах за ночь – ему или командиру полка. Выслушав и записав все распоряжения в блокнотик, лейтенант Панов попросил начштаба помочь ему в приобретении двух телефонных аппаратов, и разрешении подключить их параллельно к проводу караула. В роте без телефона нельзя – через караул быстро ни пожарку, ни скорую не вызвать, пояснил он свою просьбу. Попросил срочно доставить  в роту штук шесть огнетушителей в спальные помещения,  завезти рабочую форму для поваров. Несколько раз  майор пытался закончить разговор, обещая помочь в просьбах, но лейтенант называл и называл другие, не менее важные просьбы и закончил их излагать только тогда, когда  майор уже начал серчать.

Вернувшись в канцелярию, Анатолий приказал дневальному вызвать к нему Балабко. Минут через двадцать медленно открылась дверь  канцелярии, и на пороге появился тот самый солдат из второго взвода, который вчера опасно придвинул свою кровать к печи и не выполнил его распоряжение.

— Звалы? — с достоинством держа голову, процедил внушительного роста солдат.

Лейтенант пригласил его пройти и присаживаться.

— Та не, спасибочки, пахоже я в скорам врэмени  и так сяду.

— Разговор у нас будет не скорый, садитесь и давайте без пререканий. Я вам ничего плохого не сделал. Правда, вчера сон потревожил. Так вы в мой адрес пакостей за то наговорили.

— Ладно, давайтя по делу, — сказал солдат, усаживаясь на скамью.

— Мне приказано оформить на вас кое-какие документы, а вы должны написать объяснительную за самоволку. Вот бумага и ручка. Пишите прямо здесь.

— Не камандир, писать на себья  я ни чаго не буду. На мене ужа стольки написали пракуроры, что без маёго хвате. Тебе приказали, ты и пиши.

Сказавши это, солдат встал и уже собрался уходить, но офицер остановил его словами:

— Не спешите. Я вас долго не задержу. Нотаций никаких не будет. Вот только запишу ваши данные, и пойдёте.

Солдат снова грузно сел на скамью и командир роты стал его расспрашивать, записывая,  когда он родился, как имя и отчество, когда и откуда призывался,  был ли ранее судим. Первый же ответ солдата удивил Анатолия. Когда точно и где  родился, он не знал. На вопрос, почему не знает, парень, усмехнувшись и мотнув головой, дерзковато ответил:

-А вы у немцев спраситя, може вани знають точна. Кагда Минскаю область ани заняли, и перебили маих мамку и бабушку, мне ж трое гадков была, чаго я мог знать? Батька дето на фронте сгинув. Аткуда узнать точна? Вот есть у мене ваенный билет, тут написали, так па бумагам и пишут. А кали на самом деле и де радився и када, даже как звали батьку, точна не звестна. В детдоме я сказал тольки как звать, остальное придумали. Вот вазьмитя, — и солдат протянул командиру военный билет.

Тот переписал все нужные ему данные, потом спросил:

— А где жил после детского дома до армии?

— А там де усе, такия як я живуть. Не знаити? Тоже казённый дом, с бесплатнай кармёшкай. Я их не ядин прашел. Асвабадили и напрямки в ваенкамат. Вот и уся мая биаграхвия, литинант. Пиши, не бойси, мяне не в пярвой. Успеть бы тока найтить салагу, який мине як фраера сделав. Если не закроешь на губу, найду, атдам далжок и сбягу, пагуляю пака не паймають.

— А что тебе сделал тот солдат, которого ты ищешь?

— Набрехав зараза, шо дружки мяне перадали вертаться. Хто это мог? Из роты и с полка, ни нашаго, ни втарога дамой ни хто не паехав. Капитан гаварять, с роты ни куды ни ездив и сюды, ни хто не прихадив. Ни чё не пайму.

— Это мы со старшиной из роты, что  на станции. В солдата переодевался я, — сказал и опустил голову Анатолий.

— Шо-о-о?! Так ета вы?! – вырвалось у солдата. – Ну дяла — а! Ни када б не падумав. Ни када!

— Я только сыграл роль солдата, придумал старшина.

— Ну, тада нэ стыдно. Иван Сэргеявич ваяка. Он можа. Ну,  бывайтя, таварыш  литинант, я пайду.

Солдат встал и подошел к двери, но ротный остановил его снова:

— Витя, не уходи больше. Я пока не буду писать бумаги. Поговорю с командиром полка, может на этот раз простит.

— Хотите праситя, ваше дело. Тольки не гаварить, шо я прасив. Я не такий.

Он замолчал и      в этот момент глаза лейтенанта и его ровесника, уже прошедшего суровую школу жизни, встретились. Оба молчали, но каждый про себя думал о чём-то своём.

7

   После не продолжительной паузы молчания на лицах молодых людей проявилась едва заметная улыбка, и они резко отвернулись друг от друга. Анатолий уставился в окно, на стройплощадку, где Захаров с солдатами городили большущий дощатый щит опалубки, готовясь заливать железобетонную колонну. А солдат  вышел, и  прикрыл за собою дверь.

Лейтенант  долго стоял у окна. Его широко открытые глаза упирались в строительную площадку и заснеженную, поросшую густым лесом гору и ничего не видели. Он ни о чём конкретно не думал, но его сознание заполнилось роем каких-то неясных и не конкретных мыслей. Мысли были разные и все об одном. Наконец, он стал выходить из задумчивого оцепенения и мысленно, ни себе, ни кому-то другому сказал: «У меня погиб отец, но жива мама, а он…»

Молодой офицер сел за стол, отодвинул от себя приготовленные к оформлению документов бумаги и хотел набросать план самых важных, самых неотложных и первоочередных многочисленных  дел, но голова отказывалась работать. Анатолий встал, оделся, закрыл на ключ канцелярию и, не зная куда и зачем, вышел.

В свою канцелярию лейтенант Панов в тот день больше не заходил, ни каких бумаг не писал. В десять утра Захаров уехал в СМУ, а ротному пришлось давать нивелиром бригаде опалубщиков отметки на сооружении монолитного бункера, проверять качество сварки и соответствия проекту закладных на каркасе колонны. После обеда два отделения он поставил на сооружение тамбуров у входных дверей столовой и кухни, на очистку снега с крыши и сооружение на крыше над столовой и кухней дощатых высоких ящиков. Эти ящики ротный и прораб решили засыпать пока опилками, а с наступлением тепла утепление потолков этих помещений выполнить, как положено.

Вечером разнесчастный лейтенант опять безуспешно воевал с непокорными, открыто неповиновавшимися ему солдатами.  Его откровенно оскорбляли и унижали разными усмешками и ехидными вопросиками, выкриками, а он снова и снова нарывался   на грубость и хамство. С несколькими солдатами даже побеседовал накоротке, предупредив об ответственности за игнорирование своих распоряжений. По опыту стажировки в такой же «дисциплинированной» роте Анатолий твёрдо знал, что выполнения своих распоряжений можно добиться только Уставом и законом. Он отдавал распоряжения и требовал их исполнения от командиров взводов и отделений. А когда сержанты заявляли, что солдаты им не подчиняются, не выполняют их распоряжения, лейтенант требовал с них письменные рапорта, с указанием кто не исполняет распоряжения и почему. Один командир  отделения отказался писать рапорт, тогда лейтенант заявил, что не исполнителем его приказа  является он сам, отделённый. Это означает, что он своим подчинённым распоряжений не отдавал.

Солдаты сразу почувствовали свою уязвимость,  опасность открытого неповиновения командиру роты. Некоторые из них немного усмирились. На словах и в присутствии ротного они не спеша выполняли команды и распоряжения, но как только командир уходил, делали всё, как и до замечания: заваливались одетыми и в обуви на кровати, там же закуривали, прекращали делать порученную работу.

После отбоя лейтенант пошел в караул, с Дихкановым обошли посты, проверили их освещение и обустроенность вышек, оружие у часовых и знание ими своих обязанностей. Дневального по караулу лейтенант одел в шинель, выдал винтовку с боеприпасами и приказал, вместе с исполнением обязанностей дневального выполнять и обязанности караульного свободной смены, охраняя караульное помещение. Периодически он должен делать обходы здания, сидеть у окна и наблюдать за прилегающей  к караульному помещению территорией. Входную дверь в караул, приказал держать запертой. Посторонних лиц без разрешения начальника караула и его помощника в помещение потребовал никого не впускать,   как того требует  устав Караульной службы.

Было уже за полночь, но спать офицеру не хотелось.  То он  представлял себе, что было бы с ним, не будь у него мамы, то вспоминались ребята из детского дома их не большого городка.

В первые послевоенные годы все жили впроголодь, но больше всех доставалось детдомовцам. Целыми днями они шныряли на рынке. Те, кто помладше просили у торгующих и покупателей съестное, а ребята постарше – уже  и воровали по мелкому,  хватали с прилавков лепёшки, куски хлеба и  сала, сушеную рыбу и убегали. Запомнился ему случай, когда рослая моложавая тётка поймала одного воришку и таскала за волосы. Пацан визжал от боли, вырывался, просил отпустить, но тётка пыталась  ухватить его ещё и за ухо. Торговцы за соседними прилавками были довольны экзекуцией, кричали: «Так его! Так его! Ишь, повадились окаянные!» Когда откуда-то появился милиционер, Толька даже отвернулся в страхе за того мальчугана, но милиционер отобрал парнишку у тётки, отвёл в сторонку, о чём-то с ним поговорил и отпустил. Тётка, у которой они с  бабушкой покупали капусту, видя это, недовольно зашипела. Бабушка бросила ей на прилавок деньги и стала стыдить торговок за то, что они не жалеют сирот. – Бог вас накажет, окаянные! У хлопчика батько, поди, погиб — говорила она, — а вы его за кусок разорвать готовы! Толе так  стало жалко парнишку, что  он заплакал. С тех пор в его сознании постоянно жила обида на взрослых мужчин, пришедших с войны здоровыми и инвалидами, но пришедших и ни какого внимания не обращавших на бедствовавших детей своих погибших товарищей. Те его одноклассники, у кого были отцы,  особо не голодали, всегда были лучше одеты и обуты. На таких, как Толька, внимания ни кто, ни какого и не обращал. Только одна и была Тольке привилегия — за погибшего папу, что мама не платила за его обучение в школе с пятого класса.

И вот этот Балабко. Разве он виноват, что так сложилась у него жизнь? Разве он был бы таким, если бы были живы его мать и отец? А фронтовики командир полка и начальник штаба сажают его в тюрьму. Тут же приходила в голову и мысль о том, что хулиганов, таких как Балабко, надо наказывать, они не повинуются, открыто не выполняют его распоряжения, как иначе быть с ними?

— Поступают по закону, отдают под суд за дело, иначе нельзя,  – пытался успокаивать себя Анатолий. Но чувство жалости к Балабко всё равно не проходило и не давало покоя.

В три часа ночи он поднимался на проверку постов, в пять поднялся и побрёл делать в роте подъём. Утро оказалось солнечным и безветренным. Морозец, хоть и похрустывал слежавшимся снегом под ногами, был лёгким.

8

  Подходя к помещению первого взвода,  ротный решил попробовать сегодня после завтрака построить роту на утренний развод. «Построение объявлю у входа в столовку. Последним будет завтракать третий взвод, и все они окажутся в строю. Первый взвод, выходя на работу, тоже встанет в строй, ни куда не денутся, а во второй схожу перед построением сам», — размышлял лейтенант, быстро шагая по дороге.

Каково же было его удивление, когда он, придя на построение почти со всем вторым взводом, у столовой обнаружил из первого взвода только восемь человек. «Не выходят», — ответил дежурный по роте, — говорят, месяц здесь живём, и ни каких разводов не было. Анатолий зашел в помещение. Дневальный подал команду: «Встать! Смирно!»  Поглядывая друг на друга, солдаты, крайние от входа,  медленно поднялись. Стойку «смирно» ни кто толком не принял. Солдаты у дальних кроватей демонстрировали, что команда их не касается. Некоторые из них уже были одеты, но продолжали сидеть на кроватях, два солдата даже лежали одетыми,  а трое и не думали одеваться. Ротный прошел в помещение и, обращаясь к дежурному, спросил:

— Почему взвод не выходит на построение?

— Не знаю, товарищ лейтенант. Команду я подал.

— Тут не училище! Не надо из нас строевых делать! – раздалось откуда-то.

— Два взвода стоят на морозе и ждут вас. Вам на работу идти мимо и что? Трудно  на несколько минут стать в строй? Командиры отделений, приказываю вам вывести всех ваших подчинённых из помещения и поставить в строй! За невыполнение приказа ответите персонально. Если кто не подчинится, укажете в рапортах поимённо. Не выведете отделения в строй и не укажите, кто не выполнил ваши распоряжения – буду считать, что не подчинились приказу вы.

После сказанного, под шум и гам возмущения лейтенант  вышел. В дальнем углу столовой мирно завтракал Балабко. Анатолий, проходя к выходу, не стал его беспокоить. Только он открыл наружную дверь, как из спального помещения, выкрикивая  в его адрес оскорбления, повалили солдаты. Выбегая мимо своего командира на улицу, они разбегались в разные стороны, ругая  тех, кто стоял в строю. Когда Анатолий вышел на улицу, медленно стал растворяться и жиденький строй. На месте стояли лишь командиры взводов, несколько отделённых, старшина да солдаты первогодки. Постояв с минуту перед «строем» молча, лейтенант подозвал к себе сержантов и приказал письменно доложить, почему не построены люди, кто подстрекает солдат не повиноваться. Обязательно отразите, как вели себя постоянные нарушители воинской дисциплины. К ним мы будем принимать меры в первую очередь. А теперь собирайте вашу братву и ведите по рабочим местам, — сказал командир в заключение и пошел встречать приехавшего старшего лейтенанта Захарова. Следом за ним пошел командир третьего взвода сержант Семенец.

— Не надо так строго, товарищ лейтенант, — начал сержант. Тут же у нас собраны «сливки» из двух полков. Капитан  формировал роту не для себя. Ему было до лампочки кого принимать. И дисциплину он не требовал. Вы требуете с нас, а что мы сделаем, если они даже вас не слушаются.

— Что ты предлагаешь?

— А что я предложу, товарищ лейтенант? Я не знаю. Я напишу вот вам, что мой приказ не выполнили все и всё.

— Кто отказался первым? Кто сказал, чтобы не становились в строй все солдаты? Вот и укажи. А я их вызову и потребую ответить, почему они так поступают. Напишу рапорт командиру полка.

— Вот этого и не надо. Надо по-хорошему, без угрозы. Всё строго по Уставу всё равно ж не будет.

— Всё не будет, мы не в кремлёвском полку. Согласен. Но и так не будет. Лишнего я ещё ничего не требовал. Не собираюсь из них делать строевиков, но самое простое, самое необходимое требовать буду.

Командир роты и взводный ещё долго беседовали, обходя стройку. Лейтенант понимал сержанта, что тот с одной стороны, не хочет обострять отношения с подчинёнными, так как повиноваться он их всё равно не заставит, но и не хочет быть не исполнительным у ротного. Пытается убедить лейтенанта, что надо жить так, как жили  до него и ни чего ж. «Не солдаты ли его подослали повоспитывать меня, — уже подумалось Анатолию, а вслух он сказал сержанту, — да, согласен. Не легко нам будет навести уставной, применительно для наших условий, порядок. Но куда мы денемся? Куда денутся эти твои орлы? Ну, всё равно ж будут строиться, будут делать утром зарядку, будем, когда потеплеет, делать и ротную вечернюю поверку. Какой ценой мы этого добьёмся  не знаю. Может быть, одного — двух зачинщиков отправим в дисциплинарный, а может и дальше. Многие  побывают на гауптвахте. Они хотят этого? Мы наведём порядок или кого-то пришлют другого,  но порядок-то всё равно в роте будет, без этого нельзя. Иди, объясни это своим. И скажи, что их подбивают на такие действия два — три человека, их же видно. Они за спинами всего взвода хотят укрыться и не исполнять того, что положено. Если они такие герои, пусть открыто заявят, что они не хотят служить.

-На производстве они работают, — вставил сержант.

— Будут на гражданке, к ним будет только одно требование – работать. В армии есть и другие требования, и выполнять их надо.   С сегодняшнего дня вечерами я буду в столовой с каждым взводом говорить об этом.

 

9

    Время, меж тем, приближалось к десяти. Надо было идти в караул звонить и докладывать командиру полка о делах в роте за сутки. Очень не хотелось этого делать сегодня. Анатолий знал, что спросят про бумаги на Балабко, а он их ещё не оформил и не хочет, не может писать. Что сказать командиру, как объяснить, как просить, когда в роте такая дисциплина, он не знал. Но время подошло, и он решительно направился в караульное помещение.

Все свободные от несения службы солдаты из караула занимались во главе с Дихкановым очисткой территории от снега. Очищали площадку у караулки, у зарядной, дорогу к сладам. Дневальный по караулу вышагивал с карабином у входа в караульное помещение. Лейтенант вошел в  помещение, разделся и включил радиоприёмник, чтобы проверить часы. Радио несколько секунд помолчало, затем запикали сигналы проверки времени. Анатолий поправил время на своей «Победе» и хотел выключить приёмник, но остановился, потому как диктор стал передавать важное правительственное сообщение. Речь в нём шла о том, что трудовой коллектив одного из крупных предприятий Москвы выступил с инициативой брать на поруки своих товарищей, допустивших незначительные правонарушения. Не отдавать их под суд и не отправлять в места лишения свободы, а перевоспитывать самим. Политбюро ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР, говорилось далее в сообщении, одобрили инициативу передового коллектива и рекомендовали распространить её повсеместно. Потом диктор стал читать сообщения об одобрении почина какими-то трудовыми коллективами, о первых успехах перевоспитания правонарушителей. Лейтенант выключил приёмник и какое-то время сидел неподвижно. У него ещё не созрело ни какого решения, но лицо его уже сияло, на сердце отлегло, он решительно подошел к телефону и попросил телефонистку соединить  его с КПП второго полка.

Телефонистка сообщила, что штаб нового полка  уже переехал в своё помещение, и дала дежурного по полку. Командир выслушал его доклад и попросил подождать на проводе, он позовёт начальника штаба.

— Не надо звать начальника штаба, товарищ подполковник! —  выпалил лейтенант. Я знаю, что он хочет, я скажу вам. Это насчёт Балабки, ну того, что был в самоволке. Товарищ майор приказал мне срочно подготовить  документы и посадить Балабко на гауптвахту, а потом судить его. Я решил взять Балабко на поруки! Не надо, товарищ подполковник его судить.

— Что ещё за поруки,  лейтенант? Твой Балабко   ещё тот бандюга. Тюрьма давно по нему плачет.

— Сейчас передали по радио постановление ЦК партии, чтобы таких,  как Балабко брали на поруки, а не судили, — выпалил лейтенант. Вот я и решил.

— Только что передали, и ты уже решил? Не быстро ли? Судить или не судить за воинское преступление решать буду я.

После этих слов подполковник с минуту помолчал и, заканчивая разговор, сказал:

— Хотя чёрт его знает. Давай лейтенант сделаем так, я сейчас всё разузнаю, позвоню в политотдел, посмотрим, что скажут они. Потом я тебе сообщу.

Командир повесил трубку, а лейтенант с радостной улыбкой на лице помчался в роту. Он внутренне понимал, что там, в полку и в политотделе могут ему и отказать, но на душе всё равно было легко и радостно.

Ближе к вечеру командира роты вызвали к телефону. С тревогой и надеждой шел лейтенант в караул. А когда дозвонился в штаб полка, помощник дежурного сказал ему, что его к телефону звал вновь назначенный замполит полка и сейчас он его позовёт.

Майор Пастухов к телефону подошел быстро. Представился, стал расспрашивать как дела в роте, в чём нуждается рота. В ходе рассказа о жизни роты, лейтенант спросил, не решилось ли дело о Балабко. Майор сначала подробно  расспросил его про этого солдата, потом сказал, что они с командиром полка выясняют, что к чему, и ждут ответа из Управления. Как только будет принято решение, тебе сообщим. В заключение лейтенант сказал майору,  что ему в роту нужно очень многое и быстро протараторил свой список необходимого.  Майор заверил, что будет помогать всячески и попросил звонить ему чаще. На том разговор командира восьмой роты с новым замполитом и закончился.

Вечером, как только заканчивал ужинать очередной взвод, командир роты по несколько минут выступил перед солдатами. Слушали солдаты своего молодого командира внимательно. Вопросов никаких не задавали, да Анатолий и не предлагал им это. Беседы прошли в форме изложения командиром своих требований по соблюдению распорядка дня, предупреждения некоторых солдат. Тех солдат, которых выделил как самых серьёзных нарушителей, он поднимал и предупреждал о строгом наказании, если они и дальше будут так же себя вести.  Поднимались нарушители нехотя, отвечали ротному, процеживая каждое слово, отвернувши лицо в сторону. Одному солдату лейтенант даже заметил, что он тоже не очень хочет смотреть на него, да служба обязывает. Но ведь в любое время, сказал лейтенант, может случиться так, что вам придётся срочно обратиться ко мне. Я, конечно, вас выслушаю, как и положено обращение рассмотрю, а вот, как и куда буду при этом смотреть, подумаю. Солдат, демонстративно качнувшись, косо взглянул на командира, процедил «ясно» и сел на место.

После ужина ротный со старшиной в канцелярии долго обсуждали, что и как им срочно надо было сделать, что попросить из полка. Старшина попросил ротного выделить ему, где-нибудь комнатку для каптёрки. Лейтенант пообещал старшине отдать комнату канцелярии, а сам попросит ключ у прораба от его будки и там поставит свой сейфик. «Если не даст, переселюсь в караул», — пообещал он. Потом лейтенант и сержант пересмотрели и дополнили список того, что им в первую очередь выписать,  попросить в полку, а если не дадут, как-то приобрести самим. Были в том списке два телефонных аппарата, несколько досок шахмат, домино, два радиоприёмника, гири, гантели и многое, многое другое нужное в солдатском обиходе.

 

10

   На следующий же день лейтенант Панов и решил передать свои просьбы командиру полка во время утреннего доклада. Но к телефону подошел замполит. Майор выслушал доклад, записал список необходимого роте, добавил в него передвижную библиотечку с газетами. «Книги  тебе библиотекарь отберёт, ты их получишь на свою карточку, и выдавайте со старшиной солдатам читать под роспись. Установите и сообщите мне время проведения политинформаций и занятий. Вам будут из штаба сообщать темы. Если роту в одном помещении собрать невозможно, проводите поочерёдно. И, наконец, последнее»,- скал майор и немного помолчал. Анатолий невольно насторожился, а майор продолжил, — тебе разрешили взять Балабко на поруки. Построй роту и объяви своё решение. Если возникнет необходимость ещё по какому солдату принять такое решение, постарайся оформить поручительство коллектива роты. Пусть ходатайствуют перед командиром полка, а ты должен высказать своё мнение рапортом и приложить протокол собрания. Понял?» — спросил майор.

-Так точно! – радостно ответил лейтенант.

Ликование у лейтенанта почему-то очень быстро прошли. Неожиданно  стало  тревожно на душе. Он сник, лицо его посуровело, а сам он весь напрягся и даже чуть заметно ссутулился. «Построить роту, объявить? Нет! Только не это, — размышлял бедный лейтенант, – но как объявить солдату моё и командования это непростое решение? Подсознательно молодого офицера тревожило понимание того, что солдат мог как-то не неожиданно отреагировать на его решение. Непредсказуемо могли воспринять новость другие, фактически неподвластные ему солдаты.

Размышляя, некоторое время молодой офицер бесцельно бродил по стройке, заглянул в столовую, на кухню, постоял у прорабки. У него ещё не созрело ни какого решения, но неожиданно он направился в палатку второго взвода.

Дневальный доложил ротному и продолжил выгребать золу из печи. Лейтенант сначала осмотрел палатку. Кровати были заправлены, но не однообразно. Ватные подушки не расправлены, из-под них торчали разные вещи солдат. «Ни чего не поделаешь, тумбочек то нет», — подумал он. А когда дневальный вышел уносить золу и колоть дрова,  решительно подошел к кровати Балабко. Солдат в ожидании своей участи на работу не выходил и Анатолий его не тревожил.

— Товарищ Балабко, — присаживаясь на соседнюю кровать, — обратился командир к дремавшему солдату.

Тот проснулся, приподнял рукой прикрывавший голову бушлат, щурясь, посмотрел на командира роты, молча сел на кровати и стал обувать сапоги.

— Одевайся и иди, работай. Судить тебя не будут, — сказал лейтенант.

— Это ж за какие такие заслуги меня простили? — На чистом русском заговорил солдат.

– А может, кто за меня заступился? Уж не вы ли?

— Я, — чуть слышно сказал Анатолий, – я взял тебя на поруки.

— Меня? На поруки?

Балабко густо покраснел, привстал, сгибаясь, потом осторожно сел на кровать и уставился на своего командира.    Лейтенант был растерян, он смотрел в глаза близко от него сидевшему солдату и молчал.

— Не шутите?

Анатолий молча покачал головой из стороны в сторону. Солдат глубоко вздохнул, потом резко нагнул голову и отвернулся, а лейтенант встал и направился к выходу.

Не успел он пройти по широко  расчищенной дорожке и  двадцати шагов, как перед ним оказался Балабко. Солдат был в одной гимнастёрке, без шапки. Лейтенант остановился. Горящие от крайнего возбуждения глаза офицера и солдата на какое-то мгновение встретились и солдат, тяжело дыша, словно после длинного забега, заговорил:

— Извините, товарищ лейтенант! Простите! Спасибо! – он с шумом выдохнул, опустил голову, напрягшись со всей силой сжал кулаки и медленно отвёл промокшие глаза в сторону.

— Иди, Витя, иди. Холодно ж, а ты раздетый. Успокойся. Все хорошо, — уверенно сказал Анатолий и пошел дальше.

Разговаривая с прорабом у его будки, Анатолий искоса взглянул в сторону палатки второго взвода. Балабко также раздетый стоял у входа в палатку и, глубоко затягиваясь, курил.

Захаров сообщил Панову, что на одной из строительных площадок готовы шурфы для рыхления взрывом мёрзлого грунта. Завтра с утра придёт машина за взрывчаткой  и отделением взрывников. Надо готовить всё необходимое, а мастера взрывника сегодня нет. Его  не предупредили.

. Остаток рабочего дня ротный с отделением солдат в «зарядной» готовили взрыватели,  кабели и провода. А когда после шести уезжал домой Захаров, лейтенант попутно съездил в полк. Вернулся уже после ужина.

На следующий день с подъёма всё шло как всегда. С горем пополам командир роты и старшина построили роту на утренний развод. Прерываясь без конца на замечания разговаривавшим в строю, лейтенант поставил взводам задачу на предстоящий день. Под неодобрительные возгласы сделал замечания по утренним мероприятиям и уже готов был приказать командирам взводов развести личный состав по рабочим местам, как услышал  сказанное приглушенным голосом:

— Товарищ лейтенант, разрешите?

Анатолий взглянул налево и увидел стоявшего с поднятой рукой Балабко. Он подумал, что солдат хочет что-то спросить и ответил:

— Пожалуйста.

Но солдат на несколько шагов вышел из строя, неумело развернулся на месте, волнуясь, сначала закинул руки за спину, потом резко опустил их в низ,  приглушенно кашлянул и  сказал:

— Ну, в общем, так, ребята. Хулиганить хватит! Кто не будет слушать лейтенанта, и обижать его, во! –  и поднял  свой не малых размеров кулак.

Высказавшись, Балабко, не торопясь, стал в строй. С минуту стояла абсолютная тишина. Нарушая её, командир роты коротко бросил: «Развести по рабочим  местам», — а сам быстрым шагом направился в прорабку.

 

Глава 3

1

       Жизнь в восьмой роте, или как её называли в полку, в лесной, с каждым днём налаживалась. Тамбур и утепление крыш над кухней и столовой превратили эти помещения во вполне нормальные. На кухне даже побелили потолки и стены. Из полка ротный привёз более двухсот книг. У старшины появилось своё помещение – каптёрка. В прорабской будке и в помещении первого взвода появился телефон. Правда, караульное помещение, прорабка и взвод “висели” на одной линии, но это было лучше, чем прежде.  В палатках второго и третьего взводов установили по старому «Рекорду». Резко увеличились объёмы работ на площадке лесной ротыи заказы на взрывные работы на основной стройке.  Взрывные и бетонные работы  очень хорошо оплачивались и солдаты с удовольствием работали. Изготовленные  прямо на площадке колонны, установили на место, и началось монолитное бетонирование перекрытий, приёмных бункеров, фундаментов под наклонную галерею. Начались работы по изготовлению фундаментов и стен здания по всему периметру, бетонированию пола первого этажа здания завода. Одним словом, открылся очень большой фронт работ. Захаров предлагал добавить на площадку рабочей силы, но командир роты категорически возражал. Во-первых, негде размещать людей. Во-вторых, отделения роты, хотя и стали работать лучше, но пока работали без особого напряжения. Чтобы выполнить заданные командованием показатели по заработной плате за прошлый месяц, пришлось в наряды писать и писать сотни кубических метров очищенного снега. «Надо нам как следует задействовать имеющихся солдатиков», — сказал лейтенант Панов, и старший лейтенант Захаров вынужден был с ним согласиться. Отделения, не выполнившие сменные задания, командир роты всё чаще стал задерживать на стройке на часок — другой. В конце дня они с прорабом стали почти ежедневно обходить площадку и проверять выполнение сменного задания. Солдатам, которые больше имитировали, чем делали работу, стали давать на день задания персонально. И результаты их трудового дня  теперь были видны наглядно. А командир роты требовал от командиров взводов письменных рапортов о причинах не выполнения сменных заданий взводом, с конкретным указанием, кто из солдат какую работу не сделал и почему.

Но самые большие перемены в роте произошли в дисциплине. Больше ни кто откровенно не симулировал, выполняя распоряжения командира роты, делали требуемое с явным нежеланием, в замедленном темпе, но молча. Всего за несколько минут рота  поднималась по утрам и выходила на утреннюю прогулку. Перед началом работы сто процентов солдат каждое утро стояли в строю на площадке перед входом в столовую на утренних разводах.  Молодой командир уже считал, что он  одержал победу над нарушителями дисциплины, заставил их повиноваться.

Несколько раз в роту приезжал замполит полка. Каждый раз он наставлял лейтенанта работе с подчинёнными, подсказывал, как лучше организовать работу с солдатами  и их быт. Однажды замполит завёл с  лейтенантом разговор  о  Балабко.  В ходе той беседы он открыл лейтенанту глаза на истинную ситуацию в его роте. В роте было не мало  солдат, которые, как и Балабко, уже прошли воспитание в местах лишения свободы. Балабко в их среде был лидером.   Да, он запретил  своим дружкам издеваться над молоденьким офицером и не выполнять его требования. Но он не отказался, и вряд ли когда откажется, от традиций, по которым жил многие годы. Не мог он, не смотря ни на что, измениться в одночасье, изменить отношения с такими, как он. Всё это ротному надо было знать и учитывать, чтобы Балабко по настоящему менял своё отношение к службе. Мудрый замполит объяснил лейтенанту, что чтобы его  хороший поступок имел по настоящему хорошие последствия для солдата, надо было ещё очень много поработать со своим подопечным. А он по сути  ни чего ещё и не сделал. Не мог лейтенант не спросить майора,  а что же ему делать с этим Балабко, как же его и остальных нарушителей направить  на верный путь? К великому разочарованию офицера, замполит ответил ему, что точно прописанных универсальных на все случаи жизни и применительно ко всем солдатам методик не существует. Тут нужно поступать по обстановке. Главное, лейтенант, относись к нему всегда так, как в тот раз. Да и не только к нему. Всех солдат жалей, а за порядок, за службу спрашивай. Главное, всегда поступай так, а уж остальное смотри сам.

 

2

    Много размышлял лейтенант над словами, сказанными замполитом. Очень хотелось ему  поговорить с Балабко. Но он не знал, о чём будет говорить, что скажет, с чего и как начнёт разговор, и поэтому разговор  он откладывал и откладывал. Бывая ежедневно на  строительной площадке, он видел, как споро работал Балабко. Солдат хорошо владел многими строительными специальностями, был крепок и сноровист. Когда отделение принимало и укладывало бетон, Балабко становился у большого металлического ящика и без  передышки бросал и бросал бетон в опалубку. Если приходилось  переместить какие-то тяжелые изделия или части конструкций, Балабко брался первым, отодвигая в сторону солдат послабее. Душа лейтенанта ликовала, видя это, его тянуло к солдату, но тот делал вид, что не замечает своего командира, и подчёркнуто старался ни чем не выделяться от всех.

Однажды, обходя строительную площадку, лейтенант не увидел на рабочем месте Балабко. Постояв минут десять, он спросил работавших солдат, где Балабко. Солдаты, переглядываясь меж собой, с ответом не спешили. Когда с тревогой в голосе лейтенант настойчиво повторил вопрос работавшему рядом с ним солдату, тот окинул взглядом остальных и, с явным нежеланием, ответил:

-Тама он. В палатке.

— А что случилось? Почему не на работе?

— Не знаю. Может, заболев, може ещё чё, — уклончиво ответил солдат.

— Где ваш командир взвода? — спросил лейтенант.

— А кто его знает. Где-то греется.

Анатолий быстро обошел площадку и направился в расположение роты. Сначала он направился в свою канцелярию, вошел туда, но нараставшая в  душе тревога  исключала какую бы-то ни было работу. Постояв у двери, лейтенант резко развернулся и заспешил в палатку второго взвода.

Дневальный, увидев ротного, резко подскочил, козырнул и доложил, что во взводе всё в порядке. Лейтенант, не задерживаясь, прошел мимо дневального к кровати Балабко. Солдат лежал на спине по лоб, прикрывая лицо одеялом.

— Балабко! — окликнул лейтенант солдата.

Но солдат не шевельнулся. Тогда, подумав, что он спит, лейтенант, стал трясти его за плечо.

— Я не сплю, товарищ лейтенант,  — сказал Балабко и медленно отодвинул с лица одеяло.

На левой припухшей скуле, выше правого глаза и на переносице были ссадины. Правый заплывший глаз открылся не полностью.

— Что случилось, Витя!? — почти прокричал лейтенант, — Кто?

Балабко, опираясь правой рукой о кровать, плотно прижимая  левый локоть к боку, медленно сел в кровати.

— Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, всё в порядке. Ни чего не случилось. Я маленько отлежусь и пойду на работу.

— Какая работа? Тебе в госпиталь надо. Я сейчас же вызову санитарку. Но сначала ты мне скажи, скажи, Витя кто и за что?

— Санитарку не надо. Я никуда не поеду. Пустяки. И доклада не будет, товарищ лейтенант. Я прошу вас, —  сказал Балабко.

— Дневальный! Командира взвода, старшину и дежурного по роте ко мне! — скомандовал лейтенант.

Когда дневальный, хлопнув дверью, побежал за сержантами, Балабко, измерив взглядом лейтенанта, продолжил:

— Вижу, не отступитесь, будете разбираться, требовать рапорта, объяснительные. Не надо разбору. Подралися мы. Коноплёв нас и разогнал. Ему тоже перепало. Давайте сами тут разберитесь, а в штаб не докладайте, товарищ лейтенант. Я вас очень прошу.

— Драку устроил ты?

— В принципе я. Я первый дал по морде. Не сдержался. А потом получил сам. И всё. Виноватых нет.

— Кого ударил, Витя, за что?

— Это тут наши дела, понимаете? Чисто наши.

Балабко стал поднимать босые ноги с холодного пола, и лицо его перекосила острая боль. Лейтенант взял ногу солдата и стал осторожно укладывать на кровать.

— Отойдите! Не надо! — прокричал солдат, отдёргивая ногу, — вы што?  Я вас просил? Зачем? Идите, товарищ лейтенант, идите. Я вам уже всё рассказал.

Ротный положил ногу солдата на кровать, подобрал свисшее на пол одеяло и сел на кровать напротив. В палатку уже зашли и доложили старшина и дежурный, но лейтенант пока не обращал на них ни какого внимания.

— Нет, Витя. Пока я не разберусь, ни куда не пойду. Сержант Маринкин, ты проводил вечернюю проверку, почему не доложил о драке?  Где сержант Коноплёв?

— Коноплёв, говорят, в третьем взводе. А про драку я ни чего не знаю. Когда проверял, были все на месте.

— Значит, драка произошла после отбоя? Дежурный по роте, кто дрался, где и когда?

— Не знаю товарищ лейтенант. Я был в первом взводе. Палатки обходил за ночь два раза. Сам ни чего не видел. Мне ни кто не докладывал.

— Ясно. Старшина веди дневального ко мне в канцелярию. Происшествие в роте скрыл он. Ты дежурный оставайся здесь  во втором взводе и смотри мне, — отдал распоряжения ротный.

— Товарищ лейтенант. Пускай все отсюда идут. Не надо разбору. Я сам доложу, тольки дайте слово,  што не буде разбираться пракурор — снова заговорил Балабко.

Лейтенант, опустив голову, сквозь зубы процедил «ладно», кивнул сержантам уходить и  присел у кровати Балабко.

Солдат лёг спиной на подушку,  скрестил на груди руки и ровным спокойным голосом  начал свой короткий рассказ.

 

3

   — Да, я ударил первым. Один наш блатной далековато заехал. Стал уже как палач мучить молодого пацана. Я ему сказал, брось. Он послал меня. В принципе, он прав — кто я такой указывать тут всем? Все ж и так тут на меня косятся, что я за вас заступаюсь. А тут ещё за первогодка заступился. Он на меня попёр, а я не сдержался и по харе. После отбоя вызвали меня поговорить. взводный драку прекратил, побоялся, чтоб его не ругали, так эти скоты и ему накостыляли. У меня ни чего страшного. Я отлежусь денёк — два и всё. Это у меня старые раны, а так бы ни чего. Не докладывайте в штаб, пожалуйста. Мы тут сами разберемся. Тут же, в принципе, и не Большовец-то виноват. Так же визде. Где вы видели штоб братва полы мыла, на кухне чистила картошку? А может вы видели, как деды с родника  воду для кухни санями таскают? Вы чо, скажите  не видели, что у нас тут одна молодёжь делает все хозработы? А кто у вас ходит дневальными? Все ж видят и ничо. Вроде так и положено. А вы тут кто, да почему? Потому, товарищ лейтенант, потому. Ясно вам?

Молча выслушал лейтенант солдата. А, вставая, сказал:

— Может, всё-таки покажешься доктору, а?

— Если надо будет, я покажусь. Не беспокойтесь. Всё нормально.

— Дневальный! — Позвал лейтенант, а когда тот подошел, спросил солдата, — он ходил на завтрак?

— Не знаю, товарищ лейтенант.

— Принесёшь ему  сюда обед, — распорядился ротный тоном, не допускающим возражения, встал и направился на выход.

Выйдя из палатки, лейтенант не знал, что делать и куда идти. Дойдя до прорабки, завернул туда. На своём месте восседал Захаров, а на лавке у стола сидело четверо солдат. У Большовца чернела распухшая переносица и чётко на бледном лице выделялись мешки под глазами. Рядовой Сотник прикрыл рукой свою нижнюю губу.

— А вот и ваш командир роты, — сказал Захаров.

— Лейтенант Панов, а вы  знаете, с чем  эти бойцы ко мне пришли?

— С чем к тебе пришли не знаю, а что сделали – догадываюсь, — ответил ротный.

— Они пришли просить меня, чтобы я по производственной необходимости перевёл их в другую роту вашего полка, или в другой полк. Вот только не очень хотят говорить, почему вдруг. Жалуются на новые порядки в роте, на твои необоснованные требования.

Я им сказал и повторюсь ещё и при тебе, что от тебя у меня секретов нет, и без тебя вопрос о переводе я решать не буду.

Рядовой Сотник поднялся с места и, со словами: «Ну, нам тут больше делать нечего» -направился к выходу.

— Отставить! — скомандовал лейтенант,  – уходить вам ни кто не разрешал.

— Да, да сидите, — живо повторил Захаров.

— А чо? Мы арестованные что ли? И уйдём, — писклявым голосом затараторил, поднимаясь со скамьи,  худющий с руками, полностью покрытыми татуировками, солдат Кочанок.

— А не будете подчиняться, так я вас сейчас арестую, — повысив голос, ответил Панов, – скомандую сейчас караулу “в ружьё”, закрою вас в кладовую под замок, выставлю охрану и вызову комендатуру. А там командир полка с прокурором пусть решают куда, кого и насколько переводить.

А, обернувшись к старшему лейтенанту Захарову,  продолжил, — они сильно избили Балабко и сержанта Коноплёва. Балабко лежит не поднимается у себя, а Коноплёв где-то прячется, наверно разукрасили лицо, стыдится показаться на глаза. Вот зачем им потребовался перевод.

— Вот оно что-о! — протянул Захаров, — а что ж вы мне тут мозги морочите? Не-е-е, братва, в таком случае, ни какого перевода не будет. Я тут, Толя, уже начал звонить в СМУ. Не знал, что к чему. А грех чуть не совершил потому, что по зарез мне нужны сюда кое-какие спецы. Эти друзья знают об этом, вот и подсунули мне идейку, обменять их. А из-за чего подрались? Что не поделили?

— Мне кое-что уже известно. Балабко молчит. От них тоже правды не добиться. Это ясно. А поэтому, пусть докапывается прокурор. Зачем нам заниматься не нашей работой? У нас с тобой и своей работы по горло.

— Товарищ лейтенант, а если без прокурора, самим во всём разобраться? — сказал Синюченко. — С Балабком мы сейчас же помиримся, а у Коноплёва мы попросим извинения, он нас простит и жаловаться на нас не будет. Это точно. Поймите, нам же лучше любое наказание тут, чем в дисбат.  Если б как раньше в лагерь, а щас же тольки в Новосибирск. Балабка так простили, а нас?

В прорабке наступило молчание. Восемь тревожных солдатских глаз уставились на своего командира. А в голове Панова одна мысль мгновенно сменяла другую, и он ни как не мог остановиться на одной из них и ответить солдатам. Затянувшуюся паузу разговора солдат и их командира прервал Захаров:

— Решай, товарищ командир роты. Ничего страшного не случилось. Сегодня подрались, завтра будут друзьями. А то давай переведём и возьмём вместо них спецов.

— Понимаешь, Володя. Тут всё гораздо сложнее. Не  простая пустяшная ссора перешла в драку. Можно, конечно, и не отдавать их под суд, но надо быть на сто процентов уверенным, что это не пойдёт дальше, и не наживём ещё большей беды. Чтобы ни чего подобного больше не случилось, — они должны подругому служить. Если одни они больше не будут обижать солдат первогодков, от этого в роте ничего не изменится. А поменять поведение всех трудно. Можно взять на себя грех и не докладывать о случившемся командиру полка, но при одном условии.  Эти орлы, Большовец в первую очередь, из-за которого всё и произошло, молодой солдат, дневальный по взводу, командиры отделений этого взвода должны письменно, подробно изложить обо всём происшествии. От начала и до конца. Всё равно ж кому писать объяснения — мне или прокурору. Но я могу эти бумажки подальше спрятать и всё. До первого нарушения этими друзьями. Это надёжно их будет останавливать от нарушений. Чего нам и надо. А у меня будет основание поверить. Вот так и только так. По — другому с ними нельзя.

— А чо, без бумажек нельзя штоли? Как тольки што, так сразу объяснительная, — загудели солдаты.

— А что  вас так пугают объяснительные? Изложите там всю правду. А потом, если вы  больше не будете хулиганить, они никогда, никому и не потребуются.  Напишите и пусть себе лежат. Я что? Собираюсь вас шантажировать? Или я требую что-то неположенное? Не хотите исправляться здесь? Тогда поезжайте в Новосибирск, исправитесь там и приезжайте дослуживать уже дисциплинированными. Мне всё равно. Но то, что вы тут творите, я обязан  пресекать. Каким образом мне это делать — решайте сами.

— Разрешите нам идти? — поднялся рядовой Сотник.

— Если у Владимира Петровича к вам вопросов нет, идите. Но в восемнадцать часов я должен иметь все названные мною бумаги. Или в восемнадцать десять звоню подполковнику Полыгалову.

Старший лейтенант Захаров махнул рукой в знак своего согласия отпустить  солдат.  Они дружно поднялись и вышли.

 

4

   — Писать они ничего тебе не будут. Не та это братва. “Западло” им писать, понимаешь, Толя?

— Понимаю, Володя, понимаю. Если их не отучивать жить по этим зековским законам, то мы никогда их не перевоспитаем. Тогда надо их там, в тюряге всю жизнь держать и всё. Или нам всем смириться и жить по  ихним законам. Может быть я не прав?

— В принципе-то ты прав. Но ведь всё равно ничего у тебя не получится. Зря петушишся. Ну, взял ты на поруки Балабко, приструнил он их и что? Ты хотел кулаками Балабко держать в повиновении роту?

— Нет, Володя. Ни о чём я не думал. Балабко ни о чём не просил. Тут другое. Замполит полка рассказал мне, кто такой Балабко. Но ведь как он стал работать на производстве! Больше ни куда не бегает! А что нам ещё надо?

— У меня на участке были зеки. Многие пашут от души. Так что если хорошо работает и никуда не бегает, это ещё ни о чём не говорит.

— Но ведь вчера он вступился за молодого солдата. Подрался со своими дружками. Этим хулиганам разве не лучше во всём признаться, дать слово больше не нарушать дисциплину? А разве объяснительные не будут их постоянно удерживать?

— Ладно, ротный. Говоришь ты правильно,  как говорят твои орлы, по — уставному, посмотрим, что у тебя получится.

— Сразу, как говорит майор Пастухов, не получится ничего. Но за их дисциплину спрашивают сразу, сейчас. Поэтому, Володя, и приходится по-разному поступать. Притихнут эти, глядя на них, притихнут и другие.

 

5

    Всё время пока разговаривали в прорабке офицеры, драчуны стояли у входа в первый взвод, курили и что-то оживлённо обсуждали. В зарешеченное продолговатое оконце прорабки лейтенант видел, как солдаты остановили проходившего мимо старшину роты и о чём-то говорили с ним. Потом, оглянувшись на прорабку, направились в сторону второго взвода. Лейтенант тут же вышел на улицу и окрикнул четвёрку.

— Это куда ж вы собрались?

— Мы до Витька, — ответил Сотник. Мы тольки потолкуем с ним. По — хорошему. Не бойтесь, товарищ литинант. Ни чего плохого больше не будить, честное слово!

— Мириться, это хорошо. А давайте в моём присутствии, а?

Рядовой Сотник оглянулся на своих дружков, помолчал и ответил:

— А разрешите мы сами?

— Ладно. Только не долго. Через десять минут, чтоб все были у старшины.

Солдаты молча развернулись и пошагали в палатку второго взвода.

Ближе к семи вечера четвёрка драчунов, дневальный по взводу и два отделённых явились к ротному. Пожурив слегка за опоздание, внутренне довольный, лейтенант Панов собрал у солдат бумаги и начал читать. Читая поочерёдно пожелтевшие тетрадные листки, он хмурился. Все объяснительные были написаны как через копирку, все похожие одна на другую, текста в них было по три, четыре строчки. После слов от кого и кому объяснительная, у каждого было написано, что он с ребятами пошел за палатку поговорить с Балабко, который ударил рядового Большовец, и они с ним подрались. Все одинаково обещали больше не драться. Лейтенант объяснил солдатам, что  такие объяснительные не годятся, и предложил помочь им написать так, как надо.

Допоздна задержался он в тот вечер в канцелярии, помогая каждому участнику события в написании объяснения. Сначала солдаты всячески противились малейшему уточнению происходивших событий. «Мы ж написали, что подрались, что ещё надо?» — говорили они.

С большим трудом были написаны объяснительные так, как надо. Ротный сложил документы в свою полевую сумку и ушел в караул. Бумаги он закрыл в сейф к Дихканову приказав, ни кому, ни под каким предлогом их не давать.

На следующий день, на обед в столовую пришел Балабко. С обеда он пошел на работу.  Утром следующего дня ротный вызвал сержанта Коноплёва и часа два беседовал с ним. У него была рассечена бровь, и сильно заплыл глаз. Лейтенант потребовал от него подробную объяснительную. Главное обвинение командир роты предъявил сержанту за то, что он не доложил о случившемся. «Простил ты солдат – твоё дело. А вот доложить – обязан  был незамедлительно. Сам разнимать дерущихся, а дневального надо было послать за старшиной», – вдалбливал лейтенант сержанту. Сержант как-то легко со всем соглашался. Чувствовалась лёгкость в его обещаниях больше таких ошибок не допускать, навести во взводе порядок. Ни чем не мог объяснить сержант своё бездействие на хулиганство Большовца. На прямой вопрос лейтенанта, почему  не пресёк безобразие ты, тупо отвечал, что больше не повторится.

 

Глава 4

1

   Работы на площадке лесного гарнизона с каждым днём  усложнялись. На площадку всё чаще требовались высококвалифицированные монтажники и сварщики, наладчики и разного рода механизаторы. Почти каждый день  не большим автобусом стали привозить  специалистов.

Однажды лейтенанта Панова вызвали в часть за получением денежного содержания роты. Утром, когда автобус высадил  группу прибывших на площадку солдат из других рот и частей, и уезжал обратно в город, лейтенант, договорившись с Захаровым, что тот пришлёт за ним самосвал, с автобусом уехал в часть.

Кассир, как всегда, в банке задержалась. Пока лейтенант получил деньги, пока дождался посланного за ним самосвала и приехал в роту, время уже было послеобеденное. Сначала он зашел в прорабку, открыл свой сейф и переложил туда деньги,  вышел на улицу и услышал какие-то странные приглушенные крики и шум падающей на пол посуды. Лейтенант осмотрелся,  понял, что шумят на кухне, и быстро туда направился. Когда он вошел в помещение кухни, то увидел стоящего в углу на ящике с крупами повара рядового Бутенко с увесистой деревянной толкушкой в руках. Солдат отбивался от наседавших на него двух пьяных солдат механизаторов, прибывших на работу из города. В другом углу ещё двое пьяных механизаторов мутузили рабочего по кухне рядового Пенькова. Лейтенант закричал: «Прекратить!» Но на его крик пьяные  солдаты никак не отреагировали. Тогда лейтенант подбежал к избивавшим Пенькова, схватил одного солдата за ворот бушлата и отшвырнул  в сторону. Он хотел, было,  проделать тоже самое и со вторым, но отброшенный им солдат поднялся и с угрозами двинулся на него. Лейтенант не испугался, изготовился отразить нападение пьяного солдата,  но продолжал  подавать команду прекратить драку. Неожиданно в проёме двери мелькнула рослая фигура. Сильным ударом руки он сшиб с ног нападавшего не лейтенанта, потом  в прыжке ударил ногами в туловище солдата, избивавшего Пенькова, и метнулся во второй угол кухни. Поочерёдно  вышвырнул из помещения тех двоих, нападавших на повара Бутенко. Только теперь лейтенант узнал, усмирившего пьяных хулиганов. Это был рядовой Валавичус. Он входил в помещение своего взвода, через открытое окно выдачи пищи, услышал из кухни шум драки, голос лейтенанта и поспешил на помощь.

Выкинутые на улицу Ёной солдаты побежали на площадку, и через несколько минут у кухни появились остальные шестеро из группы приехавших из города в тот день. Лейтенант и рядовые Валавичус и Бутенко остановили их у входа. Шла острая словесная перебранка, которая в любую секунду могла перейти в столкновение. И тут к кухне поспешили солдаты «лесной». Подвыпившие спецы прекратили «осаду» и направились прочь от кухни. Лейтенант Панов  подал им команду стоять на месте, но солдаты  требование офицера проигнорировали. Старшина роты и командир второго взвода остановили одного из этих солдат и  попытались вернуть его к своему командиру, но тот стал сопротивляться. Теперь пьяная команда окружила сержантов. Солдаты не стеснялись в выражениях в их адрес. На помощь сержантам  бросился только Валавичус. Начиналась драка, когда из-за угла появился Балабко. Ловкими, сильными движениями он растолкал нападавших на сержантов, с окриком: «Заткнись!» — сильно ударил верзилу в лицо. Тот злобно посмотрел на Балабко, что-то промычал и отошел в сторону. Из прорабки подоспел старший лейтенант Захаров и потребовал всех приехавших из города следовать за ним. Всех чужаков общими усилиями собрали в прорабке, вызвали наряд из комендатуры и отправили на гауптвахту.

 

2

     Офицеры позвали в прорабскую сержантов и стали разбираться в случившемся. Захарова интересовало, где солдаты выпили, как привезли водку, почему ни кто не доложил ему о том, что с обеда они не приступили к работе. Простой экскаватора, бульдозеров, компрессора и дизельгенератора со сварочным оборудованием ему дорого обойдётся. «Теперь солдат обязательно посадят на гауптвахту, а его участок надолго останется без механизмов. Срыва графика  и невыполнения плана работ не избежать, а отсюда и мои и ваши показатели — заключил старший лейтенант, обращаясь к собравшимся.  Надо что-то делать».

В наступившей тишине, подал голос Ёна.

— А почему тех солдат не заменить нашими? У нас же есть свои специалисты. Бульдозеристов и сварщиков можем заменить хоть сейчас. Вот по экскаваторщику не знаю, а остальных заменить сможем.

— Эти разгильдяи работают в Управлении механизации. Машины за ними закреплены, они за них отвечают, — сказал Захаров, — но что-то делать надо. Видимо, на небольшую авантюру идти придётся.

После этих слов старший лейтенант задумался, что-то долго писал на листе бумаги, а потом  сказал:

— Давайте ребята мне сюда вот этих солдат, — и подал на стол список.

Со списком по площадке послали посыльного, и вскоре в прорабскую пришло человек семь солдат. Среди них был и Балабко. Когда пришедшие расселись по лавкам, старший лейтенант повёл разговор о том, что стройка осталась без механизмов по причине пьянки солдат ими управлявших. Несколько солдат чужаков, парализовали работу роты, чуть не избили сержантов роты. Теперь приходится идти на какие-то нарушения, чтобы не сорвать работу. Неожиданно, прямо с места подал голос Балабко:

— Некоторым нашим сержантам и надо было накостылять. Вы что ж товарищ старший лейтенант не слышите запашок тут в прорабке? Пьянка происходила в столовой. Старшина и Семенец всё видели и даже  угостились. Нашего лейтенанта не было, могли б доложить вам. Если б те дураки не полезли на кухню за закуской и не устроили там драку, сейчас бы они под «мухой»  работали. А экскаваторщик такой «спец», что утром трезвый чуть не пришиб ковшом ребят. Вы тут разбирайтесь, а мы пойдём и сами всё, что надо сделаем. До ужина задержимся, если разрешите, и всё.

В помещении воцарилась напряженная тишина. Потом лейтенант Панов произнёс:

— Правильно. Пусть ребята идут работать, а мы тут поговорим.

Захаров кивнул головой в знак согласия, и солдаты покинули прорабскую.

— Старшина, Балабко сказал правду? – спросил лейтенант Панов.

Маринкин вяло поднялся с места, закинул руки за спину и, опустивши голову, молчал.

— А что скажешь ты? – обратился ротный к сержанту Семенец.

— Виноват, — буркнул, поднимаясь с места, сержант.

— Значит, получается, что пьянку механизаторов организовали наши доблестные командиры, вот этого я и не ожидал, — высказался старший лейтенант Захаров. О чём тогда мы с ними тут беседуем? Товарищ ротный? Пусть идут, проспятся, потом разберётесь с ними.

Лейтенант Панов скомандовал проштрафившимся идти. Попросились и получили разрешение офицеров выйти и командиры первого и второго взводов. Ротный и прораб согласовали доклад своим начальникам о случившимся и занялись каждый  своим делом.

Уже заканчивал ужин третий взвод, а Балабко и несколько  солдат всё не возвращались с работы. Лейтенант Панов прошел на строившуюся верхнюю накопительную площадку, где работали солдаты. Слабо освещаемые электрической лампочкой, тарахтели компрессор и дизельгенератор. Четверо солдат поочерёдно работали отбойным молотком, ровняя каменную стену со стороны горы, а Балабко с подсобником обваривали металлом ограждение площадки с трёх других сторон.

— Может на сегодня хватит? — обратился ротный к Балабко.

— Завтра могут забрать эту технику, а тут уже работы осталось на часок, — ответил солдат, – вы идите, товарищ лейтенант, мы тут закончим и придём. Ужин нам ребята оставят.

 

3

    Остаток дня лейтенант решил провести в роте.  Задержавшиеся на работе солдаты поужинали,    но по взводам не разошлись, а зашли в помещение первого взвода, где у печки сидел ротный в окружении солдат и о чём-то беседовал.

— Товарищ лейтенант, —  обратился к командиру роты Балабко, — сколько вы будете держать старшиной Маринкина и взводным Семенца? Это ж пустые места. Вы из роты, а они  спать. Они ж ничего не делают, только числятся.

— А где мне взять  сержантов, да ещё хороших?

— У нас есть очень хорошие ребята. Вы поговорите с отделённым Прилудькой, с вашим писарем. А Ёна запросто может заменить старшину, только звание ему присвойте и всё. Вот Кравец возле вас сидит. Чем  не командир? Не заканчивал сержантскую школу? Так и что ж? Гляньте, как он отделением своим командует.

— Лейтенант молча выслушал сказанное, из нагрудного кармана достал записную книжку и стал    делать записи. А закончив писать, спросил:

— Может ещё есть какие предложения, не стесняйтесь, скажите? Я же всего ещё хорошо не знаю, — обратился к подчинённым лейтенант.

Вначале солдаты  словно и не слышали обращения командира и молчали, но через несколько минут один солдат задал вопрос на тему из жизни роты, за ним второй, третий. Вскоре вопросы сыпались на бедную голову лейтенанта лавиной. Ротный вначале пытался отвечать на вопросы и жалобы солдат, потом стал только делать пометки в своей книжице.

— Запишите товарищ лейтенант ещё и такую просьбу, проталкиваясь к ротному, просил огненно рыжий крепыш, — почему бы не сделать нам баню и кино в один день. Помылись в бане, посмотрели кино и в роту. А те роты, что в полку, могут помыться и среди недели. Сейчас столько работы, а мы два раза в неделю топаем в полк.

Не успел лейтенант сделать пометку о бане и кино, как уже другой солдат диктовал ему:

— Пишите, товарищ лейтенант. В общем так. Уже начинает понемногу таять снег. А как мы будем возить для кухни воду с родника, когда снег совсем растает? Сейчас сани, а потом?

С разных сторон сыпались и сыпались лейтенанту вопросы на самые разные темы до тех пор, пока к ротному не протолкался  дежурный по роте и не напомнил командиру о вечерней проверке и отбое. Лейтенант поднялся, окинул взглядом окруживших его солдат, довольный пошутил:

А  политинформацию и занятия мне приходится проводить повзводно. Почти ж вся рота здесь и место ещё есть.

— А вы всегда так, товарищ лейтенант, мы все и будем приходить, — добродушно ответил на шутку командира маленького росточка солдатик.

— Согласен, буду давать вам говорить,  кто что хочет, только если и про дисциплину будете слушать.

— Ладно, — загудели, расходясь, солдаты.

Лейтенант велел дежурному по роте проверить роту, доложить ему по телефону в караул и вышел.

 

4

    Долго он в ту ночь не мог заснуть бедный лейтенант. Сколько оказывается у него ещё не сделанного, какой бардак и беспорядок в роте, какие бездельники оказались его сержанты, аккуратно выслушивавшие его указания и ни хрена не исполнявшие их. А какие, оказывается, молодцы солдаты!

— Завтра же позвоню командиру полка. Нет, сначала замполиту, потом командиру. Попрошу, а можно и потребовать. Не дают сержанта, пусть присваивают звание Ёне и назначают старшиной, — думал, засыпая, лейтенант, но в комнату тихо вошел дневальный по караулу и стал будить его на проверку постов.

Долго в ту ночь не спали и во втором взводе. Раздеваясь и готовясь ко сну, рядовые Сотник и Плаха громко меж сбой разговаривали:

— Чё Сотня, как думаешь, молодой  хоть на мизинец сделает, что просили? Или поболтал с нами часок, радостный ушел и всё? – спросил Плаха.

-А хрен его знае, может чего и поправит. Салажонок он ещё. Пацан, вроде, за всё берётся, а ума ещё и маловато. Вон Витёк ему сказал, так он и рот открыл.

Кто-то из солдат язвительно хохотнул. Сотник и Плаха на том обмен мнениями и закончили, но продолжали другие в разных концах палатки. Некоторые солдаты говорили спокойно, а кое-кто, обсуждая состоявшийся с командиром роты разговор, не стеснял себя в выражениях. Неожиданно снова подал голос  Сотник:

— Пацаны? А кому будет плохо от того, шо сказали литинанту? В роти он меньше Гордиевича, а шо, мало сделав? Ну не сделае  всего шо сказали, но если что сделает, нам же лучше будет. Или не так?

— Та оно, Саня так. Так пахать же заставляет. Мы ж всё понимаем. На бетоне пашем целый день, так ещё и после работы, то баню, то теперь погреб для картошки, а там ещё чего придумае. Пахать то нам. Или с полка придуть и выкопають кубов пиисят мёрзлой, а? – ответил Плаха.

— А ты не хош после работы, не паши. Заставлять под приказом, я думаю, не буде, а если буде, скажем. Пацан понятливый. Уверен, што если с ним по хорошему, он козлить не буде, не такой он, — заключил Сотник и в полумраке палатки приподнялся и посмотрел в сторону Балабко. Тот лежал в привычной своей позе на спине, высоко подложив под голову подушку. Было непонятно — спит он или слушает.

Долго ещё солдаты бубнили в разных углах палатки о своём не лёгком житье – бытье, но плохо в адрес лейтенанта  ни кто не говорил.

 

Глава 5

1

     Долго размышлял лейтенант Панов о том, что и как делать дальше. Теперь ему казалось, что он  очень многое  в роте делал не так как нужно. То, что ещё вчера ему казалось главным и неотложным, оказалось пустяшным и никому не нужным. А какие он строил планы на предстоящую весну!? Он ведь уже приметил место под футбольное поле и волейбольную площадку, вел  даже с Захаровым разговор о проведении субботников, чтобы заработать денег и купить футбольные и волейбольные мячи, волейбольную сетку, форму для команд. Уже обдумывал текст ходатайств о присвоении очередных званий сержантам командирам взводов, а старшине роты звания «старшина». А они оказались самыми обычными разгильдяями. Вместе с солдатами пьянствуют. Прав замполит, Балабко ничего в роте не изменил.    Сколько не думал лейтенант, ни чего путного не шло ему в голову. И решил он вызвать к себе Балабко.

Когда тот прибыл и доложил, лейтенант пригласил его сесть. Балабко настороженно посмотрел на командира и присел на скамью у самого края стола.

— Виктор, — обратился ротный к солдату,- ты рассказал про наших сержантов и предложил командирами взводов назначить других. Я решил начать с Валавичуса. А уже с ним подберём остальных. Он же всех знает, да и ему  тоже с ними работать – будет заинтересован, чтобы были хорошие ребята.

— Это вы говорите правильно, товарищ лейтенант. А при чём тут я? – спросил Балабко.

— Ну, раз ты предложил, значит, знаешь его. Почему именно его предложил? Я же должен знать, прежде чем просить командира полка назначить старшиной. Сам же он себя не будет хвалить и напрашиваться. Парень он, по-моему, скромный.

— Парень он что надо. Он кандидат в мастера спорта. Сюда вместе с нами попал за драку с одной компанией. Те держат над ротой, где он раньше служил, верх. Ну, там всеми командуют, сами от всех работ увиливают, как и у нас. Наехали они и на Ёну, а он им не подчинился. Позвали  за казарму и подрались там. Ёна один, а их трое. Ёне, конечно досталось, но больше тем. Двое лежали даже в госпитале: один лечил челюсть, другому Ёна сломал руку.

— Он борец?

— Да нет. Он по лёгкой атлетике, но сильный и реакция хорошая. В общем, он им накостылял хорошо. Ну, чтобы больше не дрались, ротный его сюда и сплавил. А пацан хороший, грамотный и честный. До армии в школе тренером был. Та вы поговорите с ним сами, узнаете. Лучше у нас ни кого нет.

Лейтенант хотел продолжить разговор по кандидатам на должности командиров взводов, но Балабко счёл свою миссию выполненной, встал и попросил разрешения уйти. Лейтенанту только и осталось, как кивнуть в знак согласия под властным взглядом солдата.

2

     Во время утреннего доклада следующего дня Панов и завёл разговор о командирах взводов и старшине. Подполковник Полыгалов долго молчал, размышляя, потом сказал: «Да, хорошего помощника тебе конечно надо. Надо в первую очередь старшину, да и командиров взводов. Я тут посоветуюсь насчёт Валавичуса. Посмотрим, может быть хоть парочку и командиров взводов подберём тебе».

А  на следующий день из полка позвонили и приказали прислать к командиру полка Ёну. Приехал из полка Валавичус вместе с начальником штаба. Перед обедом построили роту, и майор представил младшего сержанта Валавичус личному составу, как старшину роты. После построения майор попросил ротного написать ходатайство на назначение Ёны старшиной и присвоение ему звания. Вместе с бумагами на Ёну   лейтенант Панов отдал начальнику штаба рапорт и на назначение   двух командиров  взводов. Фамилии лейтенанту назвал Ёна, когда ротный отправлял его в часть, напутствуя. Рапорта майор  сначала не хотел даже брать в руки. И только  выслушав настойчивое требование лейтенанта и, убедившись, что от решения вопроса о командирах взводов ему деваться некуда, положил рапорта в папку. Вечером командир полка долго читал ротному мораль насчёт недопустимости спешки в подборе сержантов, немалых затрат на их подготовку в школе сержантов, неправильность его, командира роты, требования после первого же нарушения дисциплины снимать сержантов с должностей. Закончил разговор командир требованием  хорошенько подумать ещё и утром доложить своё окончательное решение.

На вечерних мероприятиях сержант Семенец  уже  к личному составу не подходил и командиром себя не считал. Все распоряжения старшина отдавал командирам отделений. Глядя на всё это, думать лейтенанту Панову было  не о чём. На следующий день он представил двух новых командиров  взводов.

 

Глава 6

1

     По производственным показателям февраля восьмая лесная в полку лидировала. Когда Панов сообщил это Захарову, тот, усмехнувшись, сообщил ему, что показатели марта будут, если хочешь, ещё выше. С февраля месяца он оставил кое-какие объёмы не оплаченными. Но сейчас середина марта, потом  апрель, а это распутица и бездорожье. Бетон, раствор, разные механизмы подвозить не сможем, не будет в это время и взрывных горных работ. На опалубке, на вязке арматурных каркасов много плана не дашь.

— Давай поработаем пару выходных, и пока не развезло, через заболоченное русло ручья соорудим лежнёвку. Вот тебе воскресники, которые ты просил, и  самые необходимые материалы будем подвозить бесперебойно – предложил Захаров.

Панов, в принципе,  согласился, но решил поговорить с ротой. Сначала он созвал в прорабку всех сержантов и сообщил им о предстоящей работе. Как только лейтенант закончил излагать суть дела, слово попросил старшина и сказал, что лежнёвку делать надо, ведь на месяц и продукты не завезёшь.  Хотя бы через день надо возить хлеб и мясо. Без лежнёвки роте придётся на себе таскать и постельное бельё в стирку. А временами в часть не пройти даже пешком. Остальные сержанты дружно закивали головами в знак согласия со старшиной.

Сержанты уже собрались, было, уходить, но ротный продолжил:

— Ребята, все вы в новых должностях почти неделю. Как дела? Получается ли? Может, у кого есть какие трудности?

Все четверо молчали, как-то стыдливо понурив головы. Это насторожило командира роты и он, продолжая разговор, попытался разобраться, в чём же дело, почему так поникли его новые помощники.

— Может не подчиняются солдаты? А может вас кто обижает? — спрашивал лейтенант.

Но сержанты молчали, поглядывая друг на друга.

— Понимаю вас, ребята. На первых порах не получается. Тогда скажите, что не получается,  в чём помочь? Не молчите. Тут мы все свои. Ваши трудности, это и мои трудности. Вы же не можете выполнять  мои требования. Я обязан вас и научить и помогать в работе.

— Товарищ лейтенант, — начал Ёна. — тут немножко не так. Командовать взводом ни чего трудного нет. Вы приказали заставлять делать уборку, посылать в наряд на кухню всех солдат подряд, по отделениям. Я это же требую и от них. А это не получается. Понимаете? Все привыкли, что на хозработах пашет только молодёжь. Ну, против нас все и ополчились.

— Так приказывайте, требуйте, докладывайте письменно мне.

— Тут на доложениях  ни чего не добиться. Каждому ж солдату не будешь на каждом шагу приказывать и писать вам рапорта — возразил стройный и симпатичный младший сержант Кравец.

Лейтенант замолчал. Молчали, понурив головы, и  сержанты. Лейтенант понял, что лопнула его главная формула  подчинения свой воле солдат, а кроме неё у него ничего больше и нет. Что делать, как быть, что конкретно сейчас сказать этим ребятам, взявшимся командовать людьми, согласившимся ему помогать? До лейтенанта стало доходить, что они представляли свою задачу и согласились командовать так, как уже сложилось, а он потребовал всё изменить. Но для работы по — новому, резкой смены  требований к солдатам,  слому устоявшихся отношений среди самих солдат, они не готовы, не могут. Он потребовал от них невозможного. Вспомнились слова командира полка, предупреждавшего  от поспешности смены сержантов.

— Старшина, — после довольно продолжительной, неприятной паузы сказал лейтенант, — что будем делать? – сиди, — попросил он, видя, что старшина собирается встать.

— Я не знаю, но что-то делать надо, товарищ лейтенант.

— А давайте соберём роту и поговорим с солдатами. Вы им скажете, как теперь надо делать наряд по роте. Если не согласны, пусть скажут вам, — предложил  сержант Коноплёв.

— Роту соберём обязательно. Но сначала нам нужно решить, какой нам установить порядок и как этот порядок поддерживать. Да, я объявлю роте мои требования по наряду, потребую от всех заведенный порядок соблюдать. Но это не главное. Я могу роте ни чего и не говорить. Георгий Константинович Жуков  говорил: «Армией командуют два человека – я и командир отделения». Что это значит? А то, что все приказы до солдата доводит его командир отделения и он главный для него командир. Это раз. И второе. Приказ и маршала, и младшего сержанта – закон. Закон требует исполнения и карает за неисполнение приказа как того, так и другого начальника в равной степени.

— Вот это и надо объяснить роте, товарищ лейтенант, — подхватил Ёна. А то станешь солдату говорить, а он: «Ротный ни чего не говорил, а тебе что, больше надо?»

— Обязательно скажу и роте. Но давайте сначала подумаем, что мы потребуем от солдат, как будем наводить порядок. Я думаю, нам надо собраться вместе сначала с командирами отделений. Надо завести такое правило, чтобы если командир взвода или старшина  подал команду – её сразу дублировали все сержанты, как и положено. Начал какой-то солдат пререкаться с командиром отделения или взводным – все сержанты сразу на помощь.

— Это было бы здорово, — поддержал Коноплёв.

— И ещё. Давайте подумаем, все ли командиры отделений у нас путёвые. Если кого надо заменить, подбирайте замену. Согласуем с Захаровым, они ж у нас ещё и бригадиры на производстве. Думаю, он нас поддержит, уговорю и  командира полка. И так, сегодня после ужина собираемся с командирами отделений, а завтра — собираем роту. Договорились?

 

2

   Сержанты ушли, а лейтенант остался и долго ломал голову, что ж ему делать. Ничего путёвого придумать он не мог,  и решил позвать Ёну. Окликнул подметавшего у столовой дневального первого взвода, чтобы велеть найти старшину. Но когда увидел, как резво молоденький, румянолицый солдат направился к нему, решил не отдавать ему распоряжение. Дождался пока солдатик подошел и спросил его:

— Ты когда призывался на службу?

— В октябре, товарищ лейтенант.

— Зайди ко мне.

Когда вошли в прорабку, лейтенант усадил солдата за стол напротив себя и повёл разговор о его службе. Сначала солдат отвечал на вопросы лейтенанта коротко, односложно и уклончиво. Но  после того как лейтенант сказал, что о содержании их разговора никто, ничего не будет знать, после просьбы помочь своим рассказом наведению порядка, солдат стал разговорчивее. Всё оказалось простым и в то же время прискорбным. Когда солдат поведал обо всех своих, да и остальных пятнадцати, таких как он, бедах, лейтенант велел ему идти. «А если кто спросит, зачем вызывал ротный,  скажи, что спрашивал обязанности дневального по роте».

 

Солдат улыбнулся лейтенанту и побежал во взвод. Лейтенант взял ручку и быстро исписал целую страницу.

После ужина ротный снова собрал в прорабке — канцелярии сержантов. Разговор был долгим и интересным для всех собравшихся. Когда Анатолий отослал сержантов проводить вечернюю проверку и отбой, дополнил свои прежние записи. Явился в караул далеко за полночь и довольный быстро уснул.

 

3

    Роту собрали в столовой. Для этого пришлось вынести на улицу столы, на табуретки положить доски, увеличивая количество посадочных мест. Своё выступление лейтенант начал без лишних предисловий. Сказал, что дисциплина в роте на сегодняшний день крайне на низком уровне. Он с помощью командования части пытается, будет и дальше делать всё для того, чтобы изменить её к лучшему. Уже заменён старшина роты, командиры взводов, будут заменены некоторые командиры отделений. Дальше, если не будет улучшения, придётся недисциплинированных солдат привлекать и к строгой ответственности. Чтобы улучшить дисциплину в роте, с сегодняшнего дня в роте вводятся некоторые  изменения:

Отныне воду из родника, уборку территории, помогать рабочему на кухне будет дежурное отделение. График дежурств на каждый месяц будет  составлять старшина,  я – утверждать. Дежурный по роте – командир дежурного отделения. График дежурств дневальных – составляют командиры взводов, с моим утверждением. Подписанный и утверждённый график, обращаю внимание – письменный приказ. Воду дежурное отделение должно привозить сразу после работы, пока есть машина или трактор. Уборку территории это же отделение делает с подъёма — до завтрака. Чистить картофель – после ужина и до отбоя. Молодые солдаты от несения службы дневальными освобождаются до мая месяца. За три месяца они уже надневалились.

В столовой за столы будем садиться по отделениям. Командир отделения — с краю стола, солдат напротив него — делит пищу. За равный раздел всех продуктов отвечает командир отделения.

Почтовые переводы и посылки все солдаты теперь будут получать с командирами взводов у старшины. Деньги молодых солдат будут храниться у старшины. Старшина будет выдавать по мере необходимости.  Для учёта взятых на хранение и выдачи денег будет заведен специальный журнал.

Даю всем старослужащим солдатам два дня. За это время предлагаю вернуть молодым солдатам всё, что было отобрано: часы, тёплые вещи, ручки, конверты, деньги – всё, что взяли. Мы уже имеем сведения по всем фактам. Через два дня проверим. Кто не отдаст по — хорошему — не обижайтесь.

Каждый солдат знает своих командиров и начальников. Их приказы и распоряжения он должен исполнять неукоснительно. Если кто-то другой отдаёт какие-то распоряжения, не получив на то полномочий, например, не назначен за командира отделения или взвода старшим,  это значит, что он использует силу своих кулаков. Законных полномочий у него нет. Приказ его — не законен, исполняет распоряжение солдат только под угрозой избиения. Побил или не побил – значения не имеет, наказывать командира самозванца будем как за избиение. Предупреждаю, что если отныне кто-то заставит молодого солдата стирать свою одежду, подшивать подворотничок, чистить сапоги, или  делать любую другую работу – буду принимать самые крайние меры. Обещаю. Это порядки лагерные, это позор и в армии недопустимо.

Наша рота располагается не компактно. Есть сложности в организации службы суточного наряда. В наших условиях возрастает роль и ответственность дневального по взводу. Начальник штаба полка по моей просьбе готовит приказ по части, которым устанавливается порядок несения службы суточным нарядом нашей роты. На инструктажах суточного наряда старшина всё будет доводить, но главное то, что теперь будет узаконена персональная ответственность дневального за порядок во взводе с отбоя и до подъёма. Чтобы не произошло во взводе, дневальный обязан всё видеть, всё знать. Не может пресечь нарушения дисциплины сам, обязан разбудить командира взвода, доложить дежурному по роте, старшине, дежурному по части и т. д. Это требование Устава.

За  поведение и службу любого солдата по Уставу отвечает командир отделения. Некоторые солдаты считают, что его распоряжения можно не исполнять. Можно послать сержанта и на три буквы. Но в  Уставе и в законе не сказано, чьи приказы важнее – командира полка или командира отделения. Неповиновение, особенно командиру отделения, буду пресекать самым строгим образом. Даю слово, что если дело дойдёт до привлечения  к ответственности, наберём на нарушителя не одну статью. Многим нашим солдатам осталось служить  несколько месяцев. Я очень хочу отправить вас всех к родителям. Дело за вами.

Разработку мер улучшения дисциплины в роте мы продолжим. Прошу, все изложенные мною требования принять к исполнению. Вот и всё, что я хотел довести сегодня до всех вас.

Потом лейтенант  спросил у солдат, есть ли у них какие – ни будь вопросы. Тишина, стоявшая в столовой всё время выступления командира роты, не нарушилась и сейчас. Лейтенант  велел командирам взводов развести солдат по помещениям.

Когда солдаты задвигали табуретами и скамьями, у многих из них прорезался и голос. Слух ротного не мог не уловить  сказанное кем-то: “Всё, братва! Мы оказались в дисбате.” Говорили, покидая столовую,  солдаты и многое другое. Главное, что отметил Анатолий, они с сержантами коснулись очень важных проблем жизни роты. Задели самое  важное в жизни роты. Только сейчас Анатолий стал  понимать, какая сложная и многотрудная работа ему теперь предстоит. Это его тревожило и волновало, как перед трудным экзаменом, но и радовало, что он в очередной раз сделал для себя открытие, приоткрыл занавес незнания, скрывавший от него настоящую жизнь его роты. Рухнули его недавние представления о своей роте, но знание простейшей, очень неприятной истины, не пугало его. Он ещё ничего не сделал, чтобы изменить атмосферу несправедливости и нечестности среди солдат, но настроение его было таким, словно он уже навёл в роте честный уставной порядок.

 

4

   По настоящему же обрадовался молодой офицер результатам проделанной им и сержантами работы, когда увидел на следующий день, как дежурное отделение первого взвода тащило от родника сани с водой для кухни. Как, раздеваясь по команде “приготовиться ко сну”, молодой солдатик второго взвода снял толстые шерстяные носки и повесил сушиться у печи. Как у его нового писаря откуда-то появились часы. А разве не могла ликовать его душа, когда ему лично пришлось  усмирять солдат за столом во время ужина. Ссора  возникла из-за того, что деливший пищу солдат Каменец, не перемешал  в бачке второе блюдо, а начал накладывать в миски. Пошли жалобы на повара, который не одинаково во все бачки накладывал кашу и подливу с мелко нарезанным мясом. Ничего не мог придумать командир роты по поводу посылок. Молодые солдаты посылки стали получать и вскрывать у старшины роты. Письма, фотографии, конверты, бумагу и все остальные присланные мамой вещи, молодой солдат, куда-нибудь прячет, а всё съестное несёт во взвод. Там на посылочный ящик налетают,  и через минуту счастливчик запихивает пустой ящик в печь. В увесистых ящиках съестного получившему посылку хватило бы не на один день хорошего питания, а  достались граммы. Но что тут поделаешь? Тут уж они сами так решают. Так поступаю все. Традиция.

Через несколько дней, когда лейтенант со старшиной зашли на кухню глянуть как “дедушки” чистят картошку, нарядчики на кухне подкинули ему вопросик.

— С нас вы требуете как прокурор, — сказал ловко орудовавший ножом полный коротышка, — мы молодым всё, что взяли на “сохранение”, вернули,  а Семенца и Маринкина не шевелите. Перевели их в полк и командуют там себе, как ни в чём и не бывало.

— И они в чём-то замешаны? — спросил лейтенант.

— Нет, они святые, — ответил коротышка под дружный хохот солдат.

Ротный взглянул на Ёну, тот молча утвердительно кивнул.

— Ясно. Разберёмся и с этими крахоборами. Заставим всё вернуть.

— Так они ж всё пропили, как же вы вернёте? — вставил другой солдат.

— Подумаем как. А скажите ребята, прямо здесь, по свойски — Ёна в этих делах замешан?

Солдаты перестали смеяться. А  Сапожников, повернувшись к командиру, спокойно и убедительно ответил:

— Если б все сержанты были такими, как он, офицерам бы в ротах и делать было б нечего. В нашем взводе кое-кто  по шее получил за такие вещи.

— И ты получал? — переводя разговор в шутку, спросил лейтенант.

— Не, я не получал, но мог бы.

Солдаты на ответ товарища хитро хохотнули, а лейтенант, отметив, что чистить картошку они не разучились, шутливо пожелал им успеха в выполнении ответственного задания и направился на выход.

Когда вышли на улицу, лейтенант спросил, обращаясь к старшине:

— Грешны?

— Да. Деньги собирали это точно. Предлагали и мне собрать и присоединиться. Семенец увёз дорогой бритвенный набор  Мясникова. У Маринкина видел двое часов, явно одни не его. Ну, было несколько почтовых переводов. Надо ещё поспрашивать солдат.

— Их у нас не много. Давай сегодня с ужина всех в прорабку. Там и спросим.

На следующий день, будучи в полку на совещании, лейтенант Панов вручил майору Пастухову рапорт с указанием, что из солдатских вещей  и примерную сумму денег надо истребовать с Семенца и Маринкина и вернуть молодым солдатам его роты. Прочитавши рапорт лейтенанта, майор Пастухов поинтересовался, как это ему стало известно и есть ли подобные факты со стороны старослужащих солдат. Лейтенант вкратце и рассказал замполиту о последних  событиях в роте. Майор одобрил его действия, пообещал помощь,  если потребуется, и добавил, что такие требования надо предъявлять постоянно. Особенно надо следить за сержантами и помогать им. С сержантом Семенец и Маринкиным пообещал разобраться незамедлительно.

 

5

   А время шло. Заканчивался март, фактически зимний в этих местах месяц. Ещё держались по ночам крепкие морозы, но всё больше становился день, всё чаще выпадали солнечные весёлые деньки с голубым высоким и волнующим небом.

В пойму ручья Захаров послал бульдозер и стал завозить щебень. Лесничество выделило ему участок леса для рубки. На валку леса послали несколько специально  подобранных  солдат. К воскресенью в пойме ручья дорога была очищена от слежалого, подтаявшего снега и расширена. Вдоль дороги  было разложено  десятка четыре длинных сосновых хлыстов, насыпано много куч  щебня.

В воскресенье после завтрака рота во главе с лейтенантом, с пилами, топорами, лопатами и ломами направилась  сооружать «дорогу жизни», как в шутку прозвали солдаты лежнёвку.

У переезда через ручей в самосвале солдат ожидал Захаров. С ним в кабине сидел бородатый старик. Жестикулируя, дед что-то рассказывал старшему лейтенанту. Савелия Кузьмича Захаров привёз из соседней деревни. Дед показал, где самое топкое место,  показал, в каких местах под хлысты надобно ложить «поперёки», как делать саму лежнёвку.

Офицеры поставили отделениям и взводам задачи, и работа закипела. Решили работать без перерыва до трёх часов. Бульдозер разровнял  щебень и начал тросом таскать, раскладывая длинные  хлысты. Под руководством Захарова два отделения укладывали брёвна, немного заглубляя  в щебень, сколачивали их скобами и кое-где ровняли верхнюю часть. Остальные отделения  таскали и укладывали в нужные места дороги трёх – четырёх метровые тонкие брёвна, подсыпали щебнем железобетонное кольцо на русле ручья, подравнивали после бульдозера дорогу. До мостка через ручей дошли очень быстро и, возможно, в тот же день и закончили бы работу, но кончились брёвна, и щебёнка. Заканчивали работы на дороге в следующее воскресенье  только четыре отделения. С места взрывных работ в горах в рабочие дни на территорию расположения роты навозили горной «мелочи». Отсыпали дорожки и площадки у столовой, у кухни и у палаток.

Ёна не давал ротному прохода с подвозкой воды для кухни. На дороге появились проталины, и сани с бочкой вручную таскать уже было тяжело. Пока с трудом таскали. Если на площадке был бульдозер или самосвал, тащили техникой,  но было ясно, что когда дорога полностью очистится от наста и просохнет, так возить воду уже будет невозможно. Командир полка каждый раз обещал проблему решить, но вопрос всё не решался. Обещали дать роте полуприцеп с ёмкостью для воды.  На нём можно было бы возить воду круглый год. Но время шло, а проблема подвоза воды не решалась.

 

6

   Однажды к ротному подошли Балабко и Ёна. Парни предложили свой вариант решения проблемы подвоза воды. – Мы не будем посвящать вас в суть дела, дайте нам во вторую смену самосвал и человек пять солдат. Завтра утром у столовой будет стоять бочка, — предложили они. Не раздумывая, лейтенант согласился.

Утром у столовой стояла выкрашенная чёрной краской металлическая бочка на двух колёсах. Впереди была приварена  миллиметров в сто труба, оканчивавшаяся металлическим кольцом. Сверху у круглой объёмистой бочки зияло большое отверстие. Сзади торчал кран. Обрадованный лейтенант обошел вокруг бочки, всё осмотрел, и остался очень доволен решением проблемы.

Недели через две  лейтенант Панов шел в роту из полка. Его нагнал ГАЗ – 69. Поравнявшись с офицером, машина остановилась. Открывший дверку замполит полка, пригласил лейтенанта в машину.  На лавочках, по бокам бортов сидели: средних лет женщина, капитан милиции и солидный  гладко выбритый мужчина. – Мы к тебе, товарищ лейтенант. Приедем, расскажем зачем, — сказал замполит, и дальше ехали молча. Несколько сот метров остававшегося пути лейтенант ехал с думой о том, что же случилось. Что  натворили его орлы?

Когда машина   выехала на поляну расположения и все пассажиры стали указывать  шоферу ехать к кухне, лейтенант Панов стал догадываться, зачем едут к нему гости.

У кухни машина остановилась. Приехавшие быстро выбрались из салона,  и окружили  ротную водовозку. Лейтенант с замполитом молча стояли в сторонке и наблюдали тщательный осмотр женщиной и, по-видимому, её начальником бочки. Осмотр  продолжался минут двадцать. В конце — концов женщина отошла  к машине и, глубоко втянувши симпатичным носиком  воздух, сказала: «Нет. Эта не наша». После этого гости сели в машину и укатили. Часа через два ротному позвонил командир полка и сказал:

— Ты там своих орлов попридержи. На сей раз пронесло, но в другой раз могут и поймать, отвечать придётся. Братва у тебя  ещё та. Сегодня спёрли пустую бочку для кваса, завтра тюкнут с пивом. Смотри мне.

— Понял, товарищ подполковник.

— А тыловикам я вставлю.

 

7

     Весь апрель и май в лесной роте было настоящее столпотворение строителей. Распутица и паводок приостановили  работы на многих объектах большой стройки. Каждый день на прорабский участок Захарова привозили 3-4 автомобиля рабочих с других объектов. Часов по десять — двенадцать  работали и все отделения роты. В горах развернулось строительство дороги, шел монтаж тяжелого технологического оборудования на щебёночном заводе, велись отделочные работы в производственно — административном здании, где зимовал взвод, располагалась кухня и столовая роты. Первый взвод день и ночь сооружал себе новое хорошее  жилище, спешно строили столовую. Её решили строить капитальной и по окончании строительства использовать для  обслуживающего персонала завода. С раннего утра и до темна пропадали в горах взрывники. Мастер подрывник взял себе в помощники Виктора Балабко. Теперь крестник лейтенанта, как называл его замполит полка, каждое утро шел в горы, проверял готовность к взрыву шурфов. С мастером получали и контролировали погрузку взрывчатки, закладывали шурфы. Пока полностью солдаты  не закопают все заряженные шурфы, Балабко не покидал массив. После выполнения всех  работ,  сдавали подготовленный массив под охрану и шли в зарядную готовить всю поверхностную оснастку к взрыву. В роту солдат приходил иногда далеко за полночь. Парень втянулся в работу, был горд за доверенную очень ответственную, самостоятельную и опасную работу.

Если бы кто спросил у лейтенанта Панова, чем он сейчас занимается, вряд ли он смог ответить, чем конкретно. Всё чаще ему приходилось помогать Захарову на площадке. Велось строительство казармы и столовой, почти ежедневно его требовали в склад, приходилось выезжать на актирование скрытых и специальных работ в горах и на строительство туда дороги. Одним словом, в течение каждого дня ему приходилось решать самые различные вопросы во всех частях быстро разросшейся  площадки. В то же время, никто не освобождал его и от руководства караулом. Скромный, тихий, но требовательный и строгий к подчинённым сержант Дихканов, видя загруженность начальника караула, беспокоил его только тогда, когда вопрос мог решить только лейтенант. Круглосуточное несение караулом службы, все занятия, внутренний распорядок в карауле он обеспечивал сам.

К  июню сторонних рабочих на площадку стало приезжать всё меньше. Накал работ стал помаленьку спадать. Заканчивались основные работы на казарме и столовой, и лейтенант потихоньку приступил к подготовке строительства бани и хранилища овощей. Приехавший как-то начальник управления войск, спросил у ротного, что это он собирается строить ещё. Панов объяснил высокому, стройному, бритоголовому полковнику. Тот выслушал молодого офицера и, усмехнувшись, сказал:

— Нам эта баня нужна от силы на год. Потом мы отсюда уйдём. Рабочих на завод сюда будут привозить из города, им она  не будет нужна. Так ты тут не мучься, не разворачивай капитальное строительство. Построй по типу, как строили мы на фронте. Да что это я тебе тут объясняю. Почему Полыгалов тебе не подсказал, он же тоже, черт его знает, фронтовик. Он у тебя здесь бывает? Скажи честно.

— Бывает, товарищ полковник. Но вот не подсказал, а я не спросил,- ответил лейтенант.

— Сделай вот так, — и начал объяснять, как быстро и без особого труда построить хорошую полевую баню.

Вечером того же дня экскаватор выкопал большой котлован. За несколько дней солдаты заготовили в лесу мелкого кругляка, обставили им стены помещения, сверху сделали накат из брёвен в качестве перекрытия. Экскаватор прорыл от бани глубокую траншею в овраг. В траншею положили асбестовую трубу. Бульдозером засыпали траншею и яму по периметру бани и насыпали метра полтора земли на крышу. Осталось провести в баню свет, поставить печь, настелить пол и соорудить лавки.

Дня через два  в роту приехал командир полка. Выслушав рапорт ротного, подполковник сказал:

— Показывай свою чертову баню.

После осмотра почти готовой бани он обошел помещения роты, осмотрел строящийся завод, караульные помещения и, собравшись уезжать, сказал сопровождавшему его ротному:

— Всё у тебя тут нормально. Работа сделана большая. Начальнику управления жаловаться тоже умеешь. Молодец. Тебе от полка маленькое поручение. Вон смотри, какое отличное сено наросло на твоей поляне. Я прикажу привезти тебе косы. Выкоси для  полковой лошади на зиму, а остальное отдадим старшинам рот пополнить соломенные матрасы солдатам. Пока ж мы не всем ротам выдали ватные. Я тебя прошу.

— Будет сделано, товарищ подполковник, — ответил лейтенант Панов.

И комполка убыл.

 

Глава 7

1

      Солнечным воскресным утром лейтенант Панов шел из города в свою роту. Поздно вечером накануне приезжал дежурный по караулам с проверкой. Замечаний особых у проверявшего подполковника не было, и лейтенант решил уехать с ним ночевать в общежитие. Повидался с ребятами, прочёл и написал письма. А с подъёма поспешал в свой лесной гарнизон.

Вот он вошел в белизну молодого березняка. Дорога в том месте была узкой и напоминала прорубленный в ослепительно белом снегу туннель. Всякий раз, когда лейтенант в солнечный день проходит этот участок дороги, все его мысли куда-то улетают, на душе становится легко и радостно. Если приходится идти в пасмурный, дождливый день, настроение его здесь становится неважным. В такие дни ему кажется, что плотно стоящие  и вытянувшиеся в высь молоденькие берёзки беззащитны  и усердно машут своими верхушками, отгоняя невзгоду.

За молодым березняком начинался заболоченный участок леса, заросший сначала молодым густым ельником, потом кустарником, переходящим в большую поляну с кочкарником и полосой болотца вдоль ручья. За ручьём лежнёвка ныряет в густое смешанное мелколесье и  постепенно поднимается на пригорок. На пригорке солнцу подставили свои золотистые стволы, словно спины, раскидистые многовековые сосны. Стоят они не густо. Под ними  чернеют круги прошлогодних шишек, да толстые прутья кое-где оголённых корневищ. Зеленевшая трава меж соснами, была реденькой и чистой.

Сначала горбатый пригорок постепенно выравнивался, а потом переходил в большую поляну, на которой и служил лейтенант.

Вот промеж сосен мелькнули палатки, новая столовая, а потом открылась и вся поляна. Лейтенант окинул её взглядом и остановился. От края леса до строительной площадки с постройками и дальше в сторону складов кипела работа: деревенские мужики, подростки и женщины ловко работали косами. «Но мне же командир полка приказал выкосить поляну. Как же так? Кто им разрешил?» – лихорадочно размышлял лейтенант, устремившись к работавшим сельчанам. Подойдя к пожилому усачу, точившему косу, лейтенант, не здороваясь, обратился:

— А кто вам разрешил тут косить?

— А хто нам должон разрешать, коли это наши покосы? Вы и так оттяпали у нас, считай, половину поляны. Малость, ладно, застроили, а скольки перетоптали тракторами да машинами?

— Но мы тут живём и работаем! Это наша территория.  Командир полка  приказал мне выкосить поляну. Приказ не выполнить я не могу. Так что вы заканчивайте и покиньте территорию, — выпалил Анатолий.

По дороге от столовой к командиру роты уже спешил старшина и командир первого взвода. Мужик, наточивши косу, сунул продолговатый брусок  за голенищу сапога и продолжил работу. К  стоявшему в полной растерянности лейтенанту подошел дед Савелий.

— Здорово живёшь, паря, —  протянул дед, — ты тут вот што, послушай старого. Када началася  ваша стройка, мы в сельсовет, мол,  как же наши покосы? Наш придсидатель и из району сюды  приижали. Ходили, смотрели, поездили окрест и порешили – стройка — стройкой, а покосы  наши. Меньше буде, ну што ж. Кругом тайга. Де ишо стольки найдёшь? Нету больше таких покосов. Так-то вот.

— Савелий Кузьмич, выпалил молодой офицер, — откуда я знал, что вы тут нарешали. Надо было с нашим начальством поговорить. Мы ж теперь тут живём. Мне приказано выкосить поляну и отвезти сено в полк. Как я могу не выполнить приказ самого командира полка? Вы понимаете?

— Про службу ты мне паря не сказывай. Знаем мы, сами служили. А ты командиру твоему и скажи, так, мол, и так — деревенскаи покосы, трогать нельзя. Нам скотину кормить. Во! – и поднял вверх свой изогнутый трудами мозолистый палец.

— Ну, смотрите, я вас предупредил. Я доложу командиру полка. Отменит приказ — хорошо, а не отменит, я не виноват. Смотрите.

Старшина, — обратился лейтенант к подошедшему младшему сержанту, — когда они сюда пришли, ты предупредил, чтобы не косили?

— Так точно, товарищ лейтенант. Предупреждал. Вон тот, — он показал на рослого молодого мужчину, — даже угрожать мне начал. Иди, говорит отсюда, пока не накостылял. Попробовал бы. Мы с ребятами хотели их разогнать, но решили подождать вас.

— Савелий Кузьмич, вы всё-таки не косили бы сегодня, а? Доложу я командиру полка, или вы съездите к нему. Тогда б уж и косили.

— Не-е. Мы испрашивать вашего камандира не будем. Он должон у нас спрашивать. Эти леса наши. Мы тута знашь с каких времён? То та же! Покосы у нас нихто не забирал, стал быть ани наши. И весь тут табе сказ. Ты ступай, ступай. У тебе служба, а нам работать надобно. Солнце ужо припекаеть.

Старик переложил косу из руки в руку и пошел к своей стёжке. С минуту постояв, пошагал восвояси и лейтенант. Из прорабки он позвонил в полк, спросил у дежурного кто есть из командования.  А, узнавши, что от командования в полку только капитан из политчасти, закрыл будку и пошел в караул.

С наступлением жары сельчане работу не прервали.  Вернувшись к  обеду из караула, лейтенант снова подошел к деду. Вопрос косить — не косить больше не обсуждали. Лейтенант пригласил деда пообедать, когда тот, отдыхая, жевал чёрный хлеб, прихлёбывая из бутылки молоко. Но тот хитро перевёл разговор в шутку:

– Ты вона Настеньку пригласи. Она у нас в раионе работаеть, грамотная. По деревенски обедать разучилась, вишь как  мухоту отгоняеть? Отвыкла от деревни. Матери помогаеть. Хороша девка, а жиниха нету. Ну, чо молчишь? Приглашай. Оробел? Мать у её женщина строгая. Ну, на тебе не осерчает, как ни как при погонах, – мурлыкал, всё время хитро улыбаясь,  дед.

Молодой офицер и сам уже заметил резко выделявшуюся на фоне остальных сельчан своим поведением и одеждой стройную девушку.

 

2

    В тени роскошной сосны у палаток сидела группа солдат. Огненноволосый Мишкевич  спросил, обращаясь к Балабко:

— Вить, а Вить, как думаешь, а чё летёха нам не приказал прогнать деревенских? А?

— Он чё? Дурак, что ли? Они ж так просто не уйдуть. Не драться же с ними.

— А вот если бы приказал, стал бы?

—  Конечно не. И ему б сказал, если б стал петушиться. Я вот думаю, где для полка косить. Там на горе есть несколько небольших полянок. Можно и ещё поискать. Пойду, скажу лейтенанту, пусть не переживает.

Солдат рассказал лейтенанту о полянках в горах. Потом командир отдал солдату распоряжение и тот направился к палаткам, а через несколько минут группа солдат направилась в горы искать  поляны для покоса. К вечеру солдаты из леса вернулись. Лейтенанту они доложили, что за логом на пригорке есть отличная поляна. Сена там хватит не для одной лошади. Вот только сено оттуда придётся таскать вручную, дороги нет. Поэтому, когда утром лейтенант докладывал начальнику штаба о делах в роте, о возникшей проблеме с сеном он говорить не стал.

На неделе капитан из службы тыла полка привёз в роту несколько кос, и старшина стал их готовить для работы.

Докладывая командиру полка о том, что косы в лесную завезены, начпрод полка заметил, что можно было косы и не возить, поляна уже выкошена, сено сушится. Не вникая в суть дела, подполковник Полыгалов и приказал своему заместителю на субботу заказать пару машин и вывезти из лесной роты сено.

Утром в пятницу во время доклада лейтенант Панов отпросился у командира полка на  свадьбу своего однокашника. В  два часа дня в  тот день ему уже  надо было быть в городском Загсе, а потом на вечеринке в городском кафе. Женился Геннадий, близкий друг и товарищ по училищу. Командир полка после некоторых возражений, всё-таки на свадьбу его отпустил, но порядок в роте приказал обеспечить, а утром в воскресение быть на месте. Не успел лейтенант отойти от телефона, как командир полка позвонил ему снова и сказал:

— У нас тут выведен за штат капитан Герасименко. Он уже старичок, прихварывает, мы готовим его на увольнение. Так я решил направить его пока к тебе на помощь. Завтра утром он будет там у тебя в роте. Дождётся тебя, и отпусти его, пусть отдыхает. В общем, смотрите там сами, когда кому  ночевать в роте, делите выходные. Капитан капитаном, но за всё отвечаешь ты. Понял?

— Так точно товарищ подполковник! Спасибо, — ответил Панов.

Ротный тут же позвал  Ёну, рассказал ему о предстоящем своём отсутствии и прибытии в роту капитана Герасименко. Приказал передать командирам взводов, чтобы готовились на воскресение косить.

 

3

     Весело и скромно отгуляли молодые офицеры свадьбу своего товарища. В субботу подольше поспали, а потом принялись помогать молодой семье в обустройстве. В офицерском общежитии произвели небольшое переселение и временно, до получения квартиры, освободили комнату молодоженам. Геннадий со своей симпатичной с конопулями на лице и красивом носике, улыбчивой  женой целый день мотались по магазинам, приобретая  самые необходимые хозяйственные мелочи: посуду, электрическую плитку, чайник, кастрюли и прочее.  А Анатолий с ребятами обустраивали комнату молодоженов скромной казённой мебелью. Пристроили у двери вешалку, врезали дверной замок. Вечером уже в их комнате  состоялся коллективный ужин. Лейтенант Панов, помня о раннем подъёме в воскресенье, покинул вечеринку первым.

Не поспал лейтенант и трёх часов, как вахтёрша тётя Валя разбудила его словами: «Толя вставай, там за тобой пришли. Что-то на твоей службе случилось».

Не заправив кровать, застёгиваясь на ходу, лейтенант пулей вылетел на улицу. На деревянном крылечке стояли Ёна, Балабко и командир первого взвода. Первым заговорил Ёна:

— Восемь наших солдат в комендатуре. Утром из полка пришли две машины за сеном. Я сказал товарищу капитану, что сено косили не мы, что сено мы накосим в лесу и привезём в полк, но товарищ капитан не послушал и приказал сено грузить. Солдаты, те, что грузили сено, вот из его взвода, попросились у товарища капитана пособирать в лесу ягоды. Он их отпустил, а они  попёрлись в деревню.

— А чего же вы? Почему отпустили? – недовольно спросил лейтенант.

За всех ответил Балабко:

— Я работал на столовой и не знал. Старшина  тоже  был с нами.

— Часов в десять приехали деревенские ворошить сено, а там  его почти нет, – продолжил Ёна, — был скандал. Мы их успокоили, я дал слово, что сена накосим, высушим и поможем отвезти. Деревенские пошумели и уехали. Наши в деревне погуляли, стали собираться,  чтобы идти в роту. А тут едут мужики от нас. Не знаю,  что там произошло, но деревенские сначала скандалили, а потом стали наших бить. В общем подрались. Ну, кто-то позвонил, приехала милиция и патрули. Двое наших сбежали, а остальные на губвахте.

— Ни кого  не покалечили? – спросил лейтенант.

— Вроде не, — ответил Балабко, – Сыч говорил что, морды друг — дружке набили и всё. Нескольких мужиков милиция тоже увезла.

— Что будем делать? – спросил лейтенант.

— Мы решили   доложить вам. Капитан как после ужина ушел в караул так и не приходил, — добавил старшина.

— Тогда пошли в комендатуру. Разберёмся, что и как. Мне ж утром докладывать командиру полка.

    Балабко, было, попросился идти в роту, но лейтенант настоял, чтобы он шел с ними.

 

4

     Долго оперативный дежурный и дежурный по гарнизону не разрешали Панову и его помощникам увидеться с отличившимися. В конце — концов, разрешили их осмотреть и побеседовать.

Когда все четверо  вошли в камеру задержанных, «любители ягодок» прямо на полу камеры спали крепким сном. И без разбирательства было видно, что потасовка была не шуточной: на голове  рядового Вишкевича белела повязка с проступившей и засохшей кровью, у Савиновича кровавой синевой заплыл левый глаз, у рядового Присядько надорван рукав гимнастёрки, опух нос и расцарапано лицо. Свежие ссадины на лицах, на головах и   руках спавших, плюс настоявшийся отвратительный запах перегара дополняли картину яркими свидетельствами случившегося.

Панов приказал старшине драчунов будить и по одному приводить к нему на разбор. Минут через двадцать в дежурку зашел рядовой Вишкевич. На расспросы командира роты отвечал неохотно, общими словами. Минут за пятнадцать беседы с солдатом ни чего конкретного лейтенант не узнал. Когда он приказал старшине привести к нему следующего, Балабко попросил разрешения сходить в камеру к солдатам. Лейтенант разрешил. Минут через десять Балабко позвал лейтенанта в камеру, где все уже были разбужены, и подробно доложил обо всём происшествии.

По приходу в деревню, солдаты купили в магазине курева, вина и кое-какой еды. Когда стали возвращаться в роту, на окраине деревни повстречали деревенских, шедших с нашей поляны. Полная тётка сразу стала на солдат кричать. Немного пошумели, поскандалили. Мужики заметили у солдат вино, им, наверно, захотелось выпить и они отогнали от солдат женщин и стали разговаривать по-хорошему. Решили вместе выпить. Пошли на берег реки и там распили вино наших. Потом деревенские мужики и парни принесли самогону, хлеба, разной еды и пьянка продолжилась. Два мужика начали бузить и нападать на солдат. Остальные четверо мужиков их успокоили и повели в деревню. Пошли в роту и солдаты. Уже у крайних домов их  догнали деревенские парни и мужики. Сильно подрались. Приехали патрули и милиция, кто не удрал – увезли в милицию и комендатуру. — Ни чего страшного, ну как всегда и бывает, товарищ лейтенант, обычная деревенская драка, — подытожил солдат.

К семи в комендатуре появился низкорослый с глубокими морщинами на лице подполковник — комендант гарнизона. Чуть позже приехали начальник штаба управления,  командир восьмого полка с замполитом. Ротный доложил начальству суть происшествия, выслушал в свой адрес «приятные комплименты» и повёл всех солдат в роту.  Кому, какие будут «благодарности» — объявим позже, — пообещал командир полка.

По дороге домой сначала все молчали, а когда лейтенант со старшиной стали решать, как быть с сеном сельчан, постепенно к разговору присоединились и солдаты.

– Не косить деревенским сено, раз так себя повели, — дружно предлагали  гостившие в деревне.

– Отсидим на губе, а они пусть теперь сами косят своё сено. И на поляны, что на горе не пускать, — в запале гудел помеченный «фонарём» рядовой Савинович, — Мы им по хорошему, а они нам по морде. Пусть теперь к нам сунутся.

— Ну, раз так, то вы им сено и накосите. Это вам получше гауптвахты будет. Позвоню завтра командиру полка и договорюсь.

— А правда, товарищ лейтенант – пусть это и будет им наказание. Это будет похлеще гауптвахты. Сено ж так и так деревенским косить надо. Мы ж забрали, нас и заставят накосить, и мы  никуда не денемся. Вот придём в роту, пообедаем, и пусть топают с командиром взвода. Пусть косят и таскают на поляну, — подхватил решение лейтенанта старшина.

— Как орлы? – обратился лейтенант к провинившимся.

Шедший рядом Шишкевич посмотрел на лейтенанта, потом на Балабко и сказал:

— Косить, так косить. Это ж лучше, чем губа. Только пусть и те двое работают с нами.

-Решено, — сказал лейтенант и прибавил шагу.

 

5

      Когда наши вояки вышли на свою поляну, остановились. С лева под гору несколько мужиков и женщин грузили на телеги оставшееся сено. Лейтенант приказал своим спутникам идти в расположение, а сам пошел к деревенским.

— Почему увозите недосушенное, — спросил он, подойдя к работавшим, – боитесь, чтобы и оставшееся не увезли? Не беспокойтесь. Тут у нас произошло недоразумение. Сено мы вам накосим, высушим и отвезём.

— Чтой-то не очень верится. После вчерашнего, некоторые наши уже  боятся сюда и показываться, — прогудел усач.

— Бояться никого не надо. А сено накосим и привезём. Вот только надо бы мне знать, у кого забрали сено и сколько. Сколько надо косить.

— Это просто, вмешалась в разговор высокая стройная с загорелым до черноты лицом женщина, – сколько увезли столько и накосите. Можно больше, не помешает. Только чтобы не меньше было. Работников у тебя офицерик хватает. Прикажи и пусть косят.

— Работников много, но и работы у них хватает. А косить будут ваши вчерашние гости, которых ваши дубинами угостили, — ответил лейтенант.

— Не будут по деревне шастать, пусть только появятся, ещё и не так получат, — подхватила маленького росточка горластая, в тонкой цветастой кофте бабёнка.

Чувствуя, что разговор может легко перейти в скандал, усач, нанизывая вилами копёнку, неожиданно рыкнул:

— Всё, хватит базарить! Заканчивайте, да ехать надо. А то второй раз не обернёмся.

Сельчане разом затихли, споро заработали вилами, а лейтенант ушел в своё расположение.

Каждый день после работы провинившиеся косили и таскали на поляну с гор сено. По густым лесным зарослям таскать вязанки было очень трудно.  Для переноски сена солдаты приспособили свои подматрасники. Носить сена стали больше, и легче было с ношей продираться через густые заросли подлеска. Дней через пять все ближайшие полянки были выкошены. Большую поляну нашли на горе за складами. По просьбе командира первого взвода в предстоящее воскресение ротный разрешил поработать всему взводу, оказать помощь наказанным, чтобы выкосить и перетаскать сено с той дальней поляны. А когда в воскресенье  в горы отправлялся первый взвод, сначала по два — три, потом группами, в лес потянулись и остальные солдаты роты. Панов солдатской солидарности мешать не стал. К обеду сена на поляне было уже значительно больше, чем накосили сельчане.

После обеда лейтенант Панов, командир первого взвода и Балабко пошли в деревню, чтобы позвать косивших на поляне на смотрины накошенного и решить, кому и куда везти сено. На следующее воскресенье Захаров пообещал заказать два бортовых грузовика.

Деревня, если идти тропой через горы, от лесной роты была всего-то километрах в четырёх. Две её улицы вытянулись на невысоком косогоре в пойме реки. С противоположной от стройки стороны, деревню огораживала скалистая гора, нависавшая своей крутизной над самой водой. У горы дорога, что шла через деревню, резко сворачивала вправо и убегала в широкую распаханную долину. На пригорке выше деревни виднелись постройки колхозного хозяйства: коровник, склады, стоянка для техники. С горы деревня была как на ладони. Наши вояки остановились на пригорке, и Балабко  стал показывать и рассказывать своему командиру, где в деревне магазин, где кто живёт.  Решили идти  сначала к деду Савелию, потом уже к больше всех  кричавшей тётке, да к черноусому дяде Феде.

Дед Савелий встретил гостей приветливо.

— Ну и дела, паря. Всяко бываить, всяко, но штоб с солдатами дубаситься, это не гоже. Наши ведь черти забузили, наши. Хведькин сынок пять суток в участке отсидел. А Васька Маланьин штрах получил. Так- то вот. Ваших больше в деревне  не видать. Должно и ты их приструнил, а?

— Наказание понесли все. И это ещё не всё. А пришли мы сказать, чтобы ваши, у кого забрали сено, пришли, глянули, хватит ли сена. Мы уже накосили, сохнет на поляне. И скажите, куда и сколько везти.

— Ну, так твой помощник и говаривал, што накосите. Зазря и скандалили, и робят побили. Тебе опять же неприятности. Видел я их на речке, видел. Сидели по — хорошему, а потома слышу — шумять, дерутся. Милиция, значит, ваши с машиною. Ну, дела-а. Нелья так саседям, нельзя. Ладна. Завтра с утра прийдём, поглядим. А увезли — то сенцо Хведькино, Мархвушкино, вон она живёть, — дед указал на избу напротив, у Ксении, што с дочкой косила. У мене, стал быть, отполовинили и ешо у двоих. И на возок мово не осталося, так вот. В избу то зайдёти? Что есть, угощу, — неожиданно перевёл разговор дед.

— Нет, Кузьмич, спасибо, мы пойдём. Ты — то наш разговор остальным передай, попросил лейтенант.

— Скажу, скажу. Не сумлевайси. Все ж рядком тута живём. Деревня малёхонька — туда аршин, сюда полтора.

— Ну, тогда мы пошли. Завтра будем вас ждать. До свидания.

Лейтенант и его спутники поочерёдно пожали Савелию руку и отправились в свой гарнизон.

 

6

    — Виктор, — обратился лейтенант к Балабко, — я понял, что вы тут часто бываете. Правильно я понял?

— А что тут такого? Бывали. Придём в магазин, купим курева и домой. Сюда даже ближе чем в полк, а там то патрули, то кругом офицеры. Девчат тут почти нет. Это вот летом молодёжи наехало, а зимой одни колхозники. В гости ходить некуда. На той стороне деревни у лесничего телефон, постоянно грозит патрулей вызвать. Потому мы сюда заглянем и по быстрому обратно. Отсюда и на станцию близко. Тут до райцентра, где станция, километров пять.

— Тот раз со станции ты возвращался этой дорогой?

— Конечно. Там бы в городе прямо с автобуса патрули б меня и повязали.

Разговаривая о том, о сём, молодые люди минут через сорок и прибыли в роту. Утром следующего дня дед Савелий и усач дядя Федя пришли посмотреть сено. Они сразу сказали, что сена больше чем было, но немного похуже качеством. В следующее воскресение, если не будет на неделе дождя, можно перевозить.

Грузить сено лейтенант приказал  первому взводу, а отвозить в деревню командиру взвода, Балабко и двум солдатам, не ходивших в деревню в тот раз. Когда грузовики пришли за вторым рейсом, Панов заметил, что из деревни не вернулся Балабко. Сержант пояснил ему, что он там помогает тёте Ксении забросать сено под навес. Со вторым рейсом лейтенант в деревню поехал сам. Когда грузовик остановился и стал задом пятиться во двор деда Савелия, лейтенант увидел работавшего Балабко. Он, ловко орудуя вилами, бросал сено, а Ксения с дочерью Настей укладывали его  под высоким навесом. Сержант и два солдата выгружали сено деду Савелию, усач с сыном и женой разгружали второй грузовик. Когда машины были разгружены, лейтенант послал солдата сказать Балабко, чтобы оставался помочь женщинам.

Вернулся в роту Балабко уже затемно. Зная, что лейтенант уже в карауле, прошел прямиком туда. Когда солдат, охранявший караульное помещение, вызвал лейтенанта, Балабко доложил ему, что прибыл, а долго задержался потому, что с деревенскими помогал уложить сено и деду Савелию.

— Деревенские, это Настя? – шутливо спросил лейтенант.

— Была и она. Она, товарищ лейтенант хорошая девушка. Вы не подумайте чего ни будь.

— Я ничего и не думаю. Видно и так, что она хорошая. Я потому и разрешил тебе остаться помочь им с матерью.

— Да ладно вам, товарищ лейтенант. Всё шутите, – сказал покрасневший  солдат и пошел в роту.

 

Глава  8

1

        Однажды  в самом конце августа Ёна  сообщил своему командиру, что получена телефонограмма с распоряжением прибыть ему и старшине завтра к девяти в полк на совещание по предстоящим заготовкам картофеля и овощей.

На совещании лейтенанту Панову приказали выделить одно отделение на заготовку картофеля. Отъезд — в следующий понедельник из полка. В своё хранилище он должен заготовить картофель для роты до нового урожая. На зимний период завезут квашеную капусту в бочках, огурцы, свёклу и морковь.

С прорабом и старшиной решили, какое отделение посылать на заготовки, и начали форсировать строительство овощехранилища. К субботе хранилище было готово принимать картофель и овощи.

В понедельник заготовители в колхоз не поехали, пошел дождь.  Холодные, нудные дожди в тот год с небольшими перерывами шли с начала сентября и до двадцатых чисел. Грунтовые дороги в деревнях развезло, невозможно было и копать картофель. С большим трудом части завозили только  морковь и свеклу. Заготовки картофеля оказались под угрозой срыва. Когда шел дождь, приходилось приостанавливать некоторые работы и на  основной площадке.

В один из таких дней  к ротному и прорабу зашли старшина роты с Балабко. Попросив разрешения войти, ребята предложили не ждать, когда привезут им картофель из полка, а пойти в деревню и договориться закупить картофель там.

— От поля  до деревни они помогут доехать трактором, помогут подняться машинам и на гору, а на горе дорога каменистая, можно проехать в любую погоду. Только надо соединить её с нашей и всё, — предложил Балабко.

— А как ты её соединишь с нашей, там же только тропа? – спросил Захаров.

— Тропа от нашей дороги пошла прямо, а если убрать небольшую скалу что у въезда в карьер над ручьём, там взрывчатки надо не много, то можно переехать через овражек, и по той стороне его русла можно спокойно выехать на гору. Овраг на горе не глубокий, русло широкое и ровное. Только ещё немного надо поработать бульдозером.

— А у тебя, Балабко взрывчатка лишняя есть?

— Найдём, товарищ старший лейтенант, если не будет возражать наш лейтенант.

— Тогда решайте с ротным, а я  помогу. Картошка вам на зиму нужна.  Давайте хоть сейчас съездим в горы и глянем, что там и как? – предложил Захаров.

Минут через тридцать самосвал с четырьмя пассажирами в кабине притормозил в конечной точке дороги, что была проложена в каменный карьер почти на самой вершине горы. Офицеры, рядовой Балабко и старшина роты вышли из кабины и направились по тропе в сторону вершины. Осмотрели не большую, торчавшую над ручьём как большой пень каменную глыбу, прошли вверх по уже широкому руслу ручья до дороги на горе.

 

2

   Глыбу решили рвать со всех сторон, чтобы сильнее раздробить. На пригорке противоположного берега ручья наметили произвести взрыв на площади густо расположенными друг от друга, не глубокими шурфами. Нужна была горная мелочь для отсыпки отдельных участков дороги по ручью и на горе.

По возвращении в роту, офицеры позвонили командиру полка, доложили о своём намерении. Подполковник Полыгалов выслушал офицеров и велел ротному топать в деревню к председателю и узнать, сколько картофеля они смогут продать полку. Сразу же после разговора с командиром полка ротный и старшина пошли в деревню. От лесника позвонили в колхоз председателю. Предложению военных тот обрадовался и обещал помогать и копать и вывозить.

— Мы до сих пор не выкопали ни одного гектара картошки, — сказал председатель, – без такой рабочей силы как вы, в этом году мы её не выкопаем. Вся уйдёт под снег. Копайте и покупайте хоть всю.

На следующий день в колхоз выехали полковые интенданты, а Балабко с отделением взрывников приступили к подготовке взрывных работ на горе. Через два дня тишину гор разорвал резкий, трескучий взрыв, раздробивший каменную глыбу над оврагом и перепахавший пригорок. К воскресенью дорога в деревню была проложена. И рано утром три взвода солдат во главе со своим лейтенантом, с лопатами потопали в деревню. Там их уже ожидал трактор с тележкой, который за два раза доставил солдат на картофельное поле. Когда трактор привёз на поле и высадил вторую половину роты, его водитель долговязый, высокий парень заглушил мотор и вылез из кабины. Увидев его, Савинович присвистнул и громко прокричал:

— Ба-а! А кто нас привёз! Ты ж мой должничёк, парень! Не забыл?

Тракторист, было, попятился назад к трактору, но тут подал голос Балабко:

— У тебя голос прорезался, Стёпа? А ну ступай к своему отделению, а то я тебе сейчас и второй глаз подкрашу. И тоже буду должником.

Савинович недовольно покосился на Балабко и молча побрёл в поле, где его отделение уже начинало копать.

Вскоре на лошади хромой дед привёз вёдра, мешки, две фляги молока и аппетитно пахнувший свежий деревенский хлеб.

Мелкий моросящий дождик то накрывал своей мутью поле с дружно работавшими солдатами, то успокаивался, проясняя пасмурный  день. К обеду у края леса ребята разожгли костры, закусывая, грелись и сушились. К вечеру того дня восьмая лесная накопала для себя картофеля  больше положенного. Трактор увозил картофель до деревни, там мешки перегружали в самосвал и везли в роту.

На следующий день в колхоз отправилась команда заготовщиков для полка. С полковыми заготовщиками командир полка приказал Панову послать кого  ни будь из своих. «Твои  там уже были,  помогите».

Не задумываясь, лейтенант в деревню послал Балабко.

— Ты, Витя, им там всё покажи, помоги получше организовать, — напутствовал лейтенант солдата.

На поле к солдатам, копавшим картофель, однажды заехал командир полка. Докладывая подполковнику о ходе заготовки, седовласый капитан, старший группы, сказал:

-Хорошего парня дал мне Панов в помощники. Всех тут знает, помогает организовывать и в поле и в расположении. Работает в поле за двоих. Начинаем грузить картошку, становится кидать в машину мешки. В субботу хотели ехать в полк помыться в бане, а он пошел к председателю и организовал нам баню в селе. Толковый, работящий солдат.

3

   Возвращаясь в полк, командир заехал в роту к Панову. Уже отъезжая, сказал лейтенанту:

— Там на заготовках твой солдат  очень хорошо работает и помогает во всём капитану. Ты представь его на поощрение после заготовок.

— Это Балабко, товарищ подполковник. Он  придумал заготавливать здесь картошку, придумал и сделал через гору дорогу.

— Это тот Балабко, что мы чуть не посадили?

— Да. Он. Он всё это время очень хорошо работает на производстве, помогает во всём мне и старшине в роте, даже приструнил нарушителей.

— Вот это да! Ну что ж. Раз хорошо служит, то и представляй. Я же сказал, пусть так и будет.

После окончания заготовок солдат, выполнивших не лёгкую работу, в качестве поощрения сразу же увольняли в запас. Лейтенант Панов из своей роты на то поощрение представил рядового Балабко.

Когда из части позвонили и приказали рядового Балабко в парадной форме и с вещами прислать в полк, лейтенант сам пошел за ним на стройку. Взобравшись напрямую по крутому склону горы в карьер, он сначала присел на камень у края карьера и некоторое время наблюдал, как Виктор и двое солдат осторожно загружали в глубокий шурф взрывчатку, как сначала осторожно присыпали её мелкими фракциями породы, как огораживали от удара камнями провода, когда шурф засыпал бульдозер. Вот солдаты направились к следующему шурфу, и лейтенант окликнул Балабко. Солдат остановился, удивлённо посмотрел на ротного, потом повернул в его сторону и зашагал навстречу. Когда они встретились, солдат заметил волнение лейтенанта и насторожился.

— Витя, — обратился ротный к солдату, – ты мой самый первый солдат. Первым ты стал и в службе. В общем, ты первый солдат во всех отношениях. От нашей роты тебя увольняем первым. За заготовки. Иди, переодевайся, бери у старшины вещи, и самосвал отвезёт тебя в полк. Я уже шоферу приказал.

— Да вы что?! Меня?! И командир полка даст мне обходную?

— Даст, Витя. Даст. Приказ он уже написал. Завтра утренним уезжаете.

Солдат с минуту постоял в растерянности, осмотрел карьер и, глядя в самую глубину глаз лейтенанта, тихо промолвил:

— А как же тут..! А кто ж будет…?

— Иди, Витя, иди. Я тут пока сам посмотрю за ребятами. Иди. У тебя времени мало. Пусть старшина напишет рапорт, что ты  ничего не должен, чтобы не идти в роту с обходной. Да покушай. Понял?

Солдат проводил взглядом заспешившего к шурфам лейтенанта и медленно пошагал в роту.

Часа три лейтенант руководил работой солдат взрывников. Оставив двух солдат охранять поле,  остальных собрался вести  на обед, когда услышал надрывный рёв мотора грузовика. Вот из–за пригорка показалась, подпрыгивая на неровностях дороги, кабина самосвала, потом и сам он вынырнул и резко затормозил у края карьера. Из кабины выпрыгнул  стройный, красивый в парадной форме Балабко, и побежал к лейтенанту. Увидев, что солдат бежит к нему, офицер торопливо заспешил ему навстречу.

— Собрался? Уезжаешь? – сходу спросил лейтенант  подбежавшего к нему солдата.

Но тот, словно и не слышал вопроса офицера, глядя в его заблестевшие глаза, разделяя каждое слово, сказал:

— Я уезжаю. Спасибо вам, товарищ лейтенант! Спасибо! Я поеду в Белоруссию, буду работать. Прощайте.

— Да, да, Витя, езжай. Ты хороший парень. Спасибо тебе за всё. Спасибо. Всё у тебя будет хорошо. Будь счастлив.

Лейтенант, направляясь в сторону автомобиля, положил свою руку на спину солдата,  и они медленно пошли в сторону грузовика.

Некоторое время солдат и офицер шли молча. Потом лейтенант тихим, мягким голосом спросил своего спутника:

— Витя, а едешь–то один?

Солдат резко остановился, развернулся к лейтенанту лицом и, глядя ему прямо в глаза, ответил:

— Едем с Настенькой. Мне тут нельзя. Мне ж ещё надо найти сестрёнку. Где-то была в детдоме. А вы всё знаете, вам доложили?

— Нет, Витя. Мне никто, ничего не докладывал. Я видел, как вы укладывали сено.

— И потому послали меня помогать полку?

— Потому.

— Не знаю, что и сказать. Спасибо! За всё, за всё и за Настю тоже.

Лейтенант и солдат пожали друг – другу руки и демобилизованный, сопровождаемый взглядом лейтенанта, пошагал к машине. У автомобиля он обернулся, взмахнул рукой, быстро сел в кабину и водитель дал газ.

 

4

    Дней через пять в лесной роте объявился капитан Герасименко. Сразу после памятного дежурства в роте, когда отпущенные им в лес по ягоды солдаты оказались на гауптвахте, он залёг в госпиталь. Долго там обитал, ожидая приказа на увольнение, но прошло почти два месяца, а приказа не было. Пришлось из госпиталя выписываться и хмурым ранним осенним утром снова топать в лесную.

Лейтенант Панов старичка встретил приветливо. Порасспросив о здоровье, о том, как добрался, пригласил в прорабку. Докладывая командиру полка о делах в роте за прошедшие сутки, доложил и о прибытии в роту капитана Герасименко.

— Пришел, так пришел. Пусть там у тебя и будет. Уже не много осталось ему ждать приказ. Проводим старика  и пусть с богом отдыхает. Сейчас у тебя там дела получше, но смотри, чтобы твои орлы ещё какую ни будь свинку не подложили капитану. Он бедолага напугался, что и без пенсии останется, из-за твоих чертей. Может в чём и поможет тебе. Да, чуть не забыл спросить. Ты не знаешь, с чего это начальник политотдела интересовался твоей персоной?

— Не знаю, товарищ подполковник.

— Ну ладно. Не знаешь, так не знаешь. Знай только, что я уже полковник. Понял?

Лейтенант хотел, было, поздравить своего командира, но тот уже повесил трубку.

Офицеры завели разговор о том, о сём, когда послышался гул автомобиля. Выглянув в окошко, лейтенант увидел подрулившую к прорабке белую «Победу» и пулей вылетел с докладом. Сидевший в машине начальник политотдела, не выходя из машины, открыл заднюю дверь автомобиля и приказал лейтенанту садиться. Как только лейтенант Панов захлопнул дверь кабины, полковник приказал водителю трогать.  Машина направилась в город. Странное поведение полковника здорово напугало Анатолия. Чтобы нарушить непонятное молчание он стал докладывать ему, что в роте у него всё в порядке.

— Я знаю, лейтенант. Знаю, что у тебя в роте порядок. У тебя всегда порядок, потому я вот и приехал за тобой.

— Опять ни чего не ясно, — думал лейтенант, — если что случилось, так полковник, вроде, не ехидничает, говорит  серьёзно. Но куда и зачем везёт – не понятно.

Полковник, видя,  как мучается в догадках лейтенант, успокоил его:

— Всё, дорогой мой, в порядке. Не волнуйся. Сейчас приедем, и ты всё узнаешь.

Проскочив лес, «Победа» выехала на асфальт улицы Комсомольской, пересекла вытянувшийся вдоль русла речушки город поперёк и помчалась в направлении станционного посёлка. Уже у самого выезда за город, автомобиль резко затормозил и свернул влево. Заметив красные вёзды на воротах, Анатолий понял, что приехали в какую-то неизвестную ему воинскую часть. Проехав быстро распахнувшиеся ворота, «Победа»  остановилась у клуба. Тут полковник вышел из машины, вылез и Анатолий.  Офицеры вошли в коридор клуба, вошли в боковую дверь и оказались на сцене зрительного зала.

На украшенной лозунгами и знамёнами сцене за длинным, покрытым бархатной красной скатертью столом сидел президиум. Зрительный зал был заполнен солдатами, переодетыми в парадную форму. Начальник политотдела прошел, приглашая и лейтенанта в президиум.

Дождавшись окончания выступления незнакомого Анатолию старшего лейтенанта, начальник политотдела поднялся с места и сказал собравшимся:

— Товарищи комсомольцы, я привёз вам и думаю, что вы ме6ня поддержите и изберёте комсоргом вашего полка лейтенанта Панова, командира восьмой роты соседнего полка. Товарищ лейтенант, поднимитесь, пожалуйста.

Анатолий, с перепуганным, пунцовым лицом поднялся со стула.

— Вопросы к лейтенанту есть? Он командир одной из лучших рот нашего управления. Солдатам он нравится. Если нет вопросов, прошу проголосовать, за избрание лейтенанта Панова комсомольским секретарём вашего полка.

Все сидящие в зале взметнули, голосуя, руки.

— Всё, — сказал полковник, — комсорга избрали. Бюро тоже избрали? — спросил он сидевшего в центре президиума чубатого широкоскулого подполковника.

Тот ответил, что состав бюро избран, ожидали, обещанного вами лейтенанта, — странно окая, ответил подполковник.

– Тогда будем заканчивать собрание, — сказал полковник. Он пожал Анатолию руку, высказал положенные в таких случаях наставления и удалился с чубатым подполковником.

Так внезапно в службе Анатолия произошли перемены. Через день он отпросился у чубатого замполита полка съездить в свою роту, забрать кое-какие свои вещи.

Шагая по хорошо знакомой лесной тропе вдоль столбов электролинии, он вспоминал, как шел десять месяцев назад этой дорогой первый раз в свою роту, не имея ни какого представления, что и кто его там ждёт. Шел он тогда самоуверенный, готовый принять под командование хоть роту, хоть батальон. Сейчас он шел грустный и растерянный. Предстояло прощание с дорогими его ребятами.

Когда вышел на свою поляну остановился, осматривая до мелочей знакомую стройку и  ротное хозяйство. Грустный он постоял несколько минут у края поляны и тихо сказал:   —

— Всё на месте, всё здесь хорошо, но нет Вити. Пошел и я.

Ободрённый сказанным, Анатолий решительно направился  навстречу нелёгкому прощанию.

 А. Перепелятников

 

Интересное

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *