(Заключительные части главы «Стажировка»)

Очень краткое предисловие

В далёком 1961 году, ровно 60 лет назад, две сотни курсантов Новосибирского военно-технического училища заканчивали курс обучения в училище.

Уже в тот памятный год у всех нас было много важных и очень памятных событий. В самые последние месяцы учёбы, шло самое активное, глубокое и важное наше становление. Это и подвигло меня к написанию воспоминаний о событиях того года, чтобы поделиться ими с моими дорогими однокашниками, родными и близкими тех наших дорогих однокашников, кои к глубочайшему моему сожалению уже ушли от нас в мир иной.

(воспоминания из цикла рассказов 60 лет назад)

Стажировка продолжение

6. Будни стажировки
Недели через две работы на нулевом цикле пятиэтажки наш прорабский участок закончил, и мы стали готовиться к ведению кирпичной кладки жилых этажей дома. Для этого к нам в роту передали группу воинов, которые окончили обучение в учебном комбинате Химстроя и получили третий разряд каменщиков. Поскольку башенный кран на нашем объекте был смонтирован только один, Фёдор Фёдорович каменную кладку дома решил вести двумя захватками. Первую захватку 1 и 2 подъезды будет вести одна смена во главе с ним, а вторую захватку 3 и 4 подъезды будем вести мы с Ильёй в другую смену. Работали неделю первая захватка в первую смену, а вторая во вторую. На следующей неделе наоборот. Роту мы снова частично переформировали так, чтобы на каждой захватке работало по взводу солдат. В этих взводах было по 5-6 каменщиков, подсобники, стропальщики. Остальные ребята взводов выполняли самые разные общестроительные работы: монтировали подмости и леса, убирали и отгружали строительный мусор, вели земляные работы на детском садике. Один взвод нашей роты перевели на другой строительный объект в район Первого Томска. А к нам в роту перевели хозяйственный взвод, которым полностью командовал заместитель командира отряда по тылу.

Каждый день мы с Ильёй работали один в первую, второй во вторую смену.
В виду того, что наши каменщики были ещё малоопытны, прораб велел больше работать на кладке внутренней осевой стены, перегородок и стен лестничных проёмов. Из-за низкого качества кладки кое-где приходилось выложенные стены разбирать и перекладывать снова. Но постепенно наши каменщики опыта набирались, и мы всё больше начинали ложить наружные стены.

Первую неделю Илья на нашей захватке отработал во вторую смену и выполнил каменную кладку почти до окон первого этажа. На следующей неделе я на нашей захватке доложил кладку до подоконников и приступил к разметке окон и простенков. И только тогда, когда мы перекрыли первый этаж и приступили к возведению второго этажа, я заметил, что на первом жилом этаже мною пропущены и не выложены подоконные кухонные шкафчики.

Холодильники для населения в то время были в большом дефиците, поэтому проектировщики придумали им замену в виде этих шкафчиков. Они представляли собой выем в сене под кухонным окном шириною чуть уже оконного проёма, а с улицы толщина наружной стены в том месте была всего в один кирпич. В центре этой выемки оставлялось отверстие на улицу, прикрывалось оно с улицы металлической сеточкой а из кухни утеплённой двусторчатой дверкой.

Увидев свою оплошность, на вторую смену диспетчеру СМУ я заказал компрессор с отбойными молотками. И за одну ночную смену по фасаду «А» эти шкафчики мы вырубили. Но приехавший утром на работу Фёдор Фёдорович увидав на площадке компрессор, стал разбираться кто и зачем его заказал. Разобравшись что к чему, поднял шум и приказал компрессор немедленно увезти и больше без его личного заказа ни один механизм на площадку не присылать. Меня ругал самым отборным матом, заявив, что за стажировку он поставит мне неуд. Об этом скандале стало известно подполковнику Сорокину. Он сходил на нашу стройку и в сердцах побеседовал с прорабом. Наш куратор задал вопрос прорабу: «Кто тебе разрешил вести работы курсантам без твоего присмотра? А если на объекте случится ЧП, кто будет отвечать? Курсант стажер или ты? Я сейчас же позвоню в Управление Химстрой и доложу как ты организовал стажировку курсантов. Ты заставил пацанов самостоятельно вести строительные работы. Я потребую тебя строго наказать и отстранить от стажировки курсантов». Тут то наш Фёдор и сник, стал просить подполковника Сорокина уладить всё по хорошему.

Компрессор для устранения промашки мне больше не дали. Так и стоит до сих пор тот пятиэтажный дом с магазином на первом этаже без кухонных шкафчиков по фасаду «В». Но тут случился прокол и у самого прораба.

Как-то на наш объект приехал начальник СМУ. Сначала они с прорабом долго что-то обсуждали в прорабке, а потом решили пройтись по объекту. Вот начальство вошло в первый подъезд, постояли на лестничной площадке первого этажа, затем пошли на второй этаж, а когда поднялись на площадку второго, начальник СМУ спрашивает у нашего очень делового прораба: «А как же мы можем попасть в квартиры дома?» Оказалось, Федор Фёдорович не разметил проёмы дверей из лестничных площадок в квартиры! Тут уж мы с солдатами в волюшку поиздевались над нашим прорабом.

Как только уехал начальник СМУ, Фёдор позвонил в диспетчерскую и заказал в ночную смену компрессор. С обеда снял два отделения солдат из взвода, работавшего на его захватке и попросил меня вывести их во вторую смену, чтобы прорубать дверные проёмы на первом и втором этажах его захватки. Но компрессор диспетчер во вторую смену не прислал. Очевидно, сработал запрет нашего прораба. Пришлось нашим ребятам рубить проёмы ломами и топорами.

7
В конце июля у меня приключилась ещё одна неприятность. Мы с Илюшей решили выпускать сатирическую стенную газету, чтобы песочить в ней нарушителей воинской дисциплины роты. Краткие заметки о нарушителях я сочинял небольшими стишками, а вот рисовать сатирические изображения нарушителей у нас никак не получалось. Но тут, глядя на наши творческие муки, наш ротный писарь сказал мне, что он может делать эти рисунки, только надо делать так, чтобы никто в роте не знал кто рисует. Он боялся, что за его художества наши нарушители могут и побить. Оказывается, наш Лёва, с пятого класса школы посещал детскую школу искусств, где обучался рисованию. И рисовал он сатиру прекрасно.

Выпускали мы каждый номер с Лёвой закрывшись в канцелярии. Все думали, что я рисую, а Лёва с его красивым почерком, мои карикатурные рисунки подписывает. Наша газета получалась очень красиво оформленной, а нарушители всегда так смешно изображались, что когда мы её вывешивали у тумбочки дневального, возле неё собиралась вся рота. В казарме несколько часов стоял хохот. Посмотреть нашу газету приходило много солдат из других рот отряда. А после того, как газету со стены снимали, её герои вырезали свои «портреты» на память.

Однажды со второй смены на танцплощадку посёлка у психиатрической больницы, которая расположена на выезде из города в сторону Северска, сбежал воин чеченец. Самовольщика мы изловили, когда он танцевал с высокой, очень полной и грудастой дивчиной. За самоволку я посадил солдата на гауптвахту, поместили на него карикатуру и в нашу сатирическую газету. Лёва так изобразил нашего малорослого танцора и его партнёршу, что все солдаты роты от души хохотали, глядя на тот рисунок. Но кто-то из земляков того самовольщика написал о его поступке и в красках описал на него карикатуру в стенгазете в их дальний горный аул. Отец солдата нарушителя посчитал, что сын его оскорбил, нарушил наказ служить честно и добросовестно, а танец с пышной русской женщиной посчитали в ауле тяжким нарушением традиций их предков. Ведь когда воин был ещё ребенком родители сосватали ему невесту. Отец написал гневное письмо сыну заявив, что после армии домой ему дороги нет, как нет у него больше и родителей. Собрались чеченцы всего отряда и воин заявил им, что он объявляет курсанта командира роты своим смертником.

И вот, дня через два после той сходки ребят чеченцев, иду я на съём нашего взвода в дивизион по красивому сосновому лесу. Толстенные не очень высокие сосны так закрывали голубое летнее высокое небо, что кругом стоял полумрак и травка в нём росла хоть и густая, но очень низкорослая. Создавалось впечатление, что это хорошо ухоженный зелёный газон. Времени до съёма было ещё достаточно и шел я не спеша, пребывая в хорошем настроении. И вдруг я услышал треск сухой ветки. Оглянувшись назад, замер, увидав метрах в трёх от себя нашего нарушителя чеченца с блеснувшим в его правой руке лезвием ножа. Какое-то время мы стояли друг против друга неподвижно. Но вот парень с криком: «Я тебя зарежу, клянусь мамой!», — бросился ко мне. Рядом стояла раскидистая толстая сосна и я машинально сиганул за неё. Несколько мгновений мы «играли» в догоняшки, бегая вокруг сосны. За это время я немного пришел в себя и, прикрываясь от ножа деревом, ногой сильно ударил солдата в живот. От боли он присел, и я в прыжке ещё раз сильно ударил его ногой с низу в область груди. Солдат ничком упал на землю, а я, не знаю как оказавшимся у меня в руке поясным ремнём, начал с остервенением стегать его по спине. Меня всего трясло, какое-то время я пребывал в полном безумии. А когда ко мне вернулось сознание, ногой наступил на правую руку солдата, разжал пальцы его руки, взял нож и быстро покинул место происшествия.

Не менее двух часов бродил я по лесу. В какой-то овраг выбросил нож, потом глянул на часы и поняв, что взвод уже давно снялся с работы и ушел в роту, направился в сторону отряда. В тот день была моя очередь работать во вторую смену на строительстве дома. Выйдя из леса я и направился на нашу стройку.
Сняв с работы вторую смену, в столовой позавтракал с ребятами, а придя в казарму, сразу лег спать в канцелярии.
Проснувшись часов в десять, подскочил в кровати с мыслью: «А что же с солдатом? Где он?»
Одевшись, вышел в казарму. С права от прохода отдыхали солдаты второй смены, а слева в центре спального помещения на животе лежал только один солдат. «Кто это», — спросил я сопровождавшего меня дежурного по роте. Дежурный назвал мне фамилию нападавшего на меня накануне чеченца. Он заболел, опустив голову процедил дежурный. После услышанного у меня мгновенно на душе отлегло. С минуту поразмышляв, я велел дежурному пойти в санчасть и позвать в роту сержанта медбрата.

Выглянув в казарму минут через двадцать, я увидел хлопотавшего над больным чеченцем медбрата. Он бинтовал его спину. Когда в одиннадцать часов подняли вторую смену, я велел дежурному по роте с обеда принести еду и накормить больного. После обеда я побрёл на строительство дома, потом на съём в дивизион, оттуда во вторую смену.

А поднявшись на следующий день, увидел у кровати больного медбрата, он снова бинтовал ему спину. Когда медбрат ушел, я подошел и присел на кровать напротив больного. С минуту посидев, не громко спросил солдата: «Больно?» А он, по-прежнему лёжа на животе, отвернул от меня голову и заплакал. Посидев ещё какое-то время, я встал и побрёл в санчасть. Вызвав в коридор медбрата, спросил его, что с нашим больным солдатом, которого ты вчера и сегодня бинтовал. Тот ответил мне, что надо бы положить его в санчасть, но он отказывается. Раны на спине заживут не скоро. Если бы была хорошая мазь, всё зажило бы быстрее. У нас в санчасти такой мази нет. Я попросил написать мне название мази. Придя в роту, вызвал в канцелярию земляка нашего больного, показал ему название мази и спросил есть ли у ребят деньги, чтобы в аптеке в городе купить такую мазь.

— Деньги у нас есть, но как поехать в город?, — ответил солдат.
— Иди обедай, увольнительную я сейчас тебе выпишу, — ответил я.

Дня через два наш больной стал подниматься с кровати.

И солдат, который ездил в аптеку, подошел ко мне и сказал, что надо что-то делать, ведь наш больной земляк служить больше не будет, он что-нибудь нехорошее всё равно сделает и рассказал мне о письме его отца. Старшине роты я тут же велел присматривать за нашим больным, а сам до конца дня размышлял что делать. Перед отбоем я позвал в канцелярию всех земляков нашего больного и задал им вопрос, что нам дальше делать. Первое, что пришло мне в голову предложил перевести его служить в другую роту. Но мудрые земляки в один голос заявили, что это ничего не даст. Один из них, немного помявшись, предложил мне написать его отцу письмо и как ни будь сказать, что редколлегия стенгазеты переусердствовала и нарисовали и написали о их сыне не совсем правду. А на танцы он ушел потому, что в тот вечер не привезли раствор для кладки и все не работали и пошли кто куда. В общем, заключил предлагавший, надо придумать и написать что-то в этом духе, может тогда отец отменит своё решение и простит сына. Я попросил ребят сказать их несчастному земляку, что мы придумали, как помирить его с отцом, чтобы он немного подождал сообщения из дома.

Когда солдаты ушли я и принялся сочинять длинное письмо отцу солдата. Письмо наутро отнёс на почту Каштака. А недели через полторы на вечерней поверке я увидел сияющим моего крестника. Глянув в сторону его земляков увидел, как один из ребят, улыбаясь, показывает мне поднятый вверх большой палец.
А время меж тем летело. Наши доблестные каменщики к двадцатому августа заканчивали кладку пятого этажа, началась подготовка к отделочным работам на нашем доме, а рядом бульдозеры уже начали копать котлован для подвалов следующего такого же дома, только без магазина.

На нашего ротного пришел приказ о переводе в другое Управление войск, а роте представили нового ротного. Прораб Фёдор Фёдорович написал нам с Илюшей отличные заключения о производственной практике и мы стали собираться к отъезду в наше родное училище.

А. Перепелятников